– Нет, ты в самом деле думаешь, что твою лажу с Кейвом никто не заметит? Лобов просто еще...
Но финал фразы я не слышу, потому что бью его в лицо. Он успевает уклониться, так что мой кулак задевает его правую скулу. Бьет в ответ мне в челюсть, довольно ощутимо.
– Сука, ну ты дождался наконец! – наношу ему удары в корпус и в голову, он отступает, умело закрывается и в какой-то момент подныривает под мою правую руку и бьет в подбородок. Я заваливаюсь назад, но успеваю схватить его за пиджак и увлечь за собой на землю.
Мы катаемся по асфальту, хрипим, мутузя друг друга наотмашь, куда попадет. Чувствую вкус крови во рту, нос тоже в крови. Глаза слезятся, и я почти ничего не вижу. Мне, в общем, и не надо видеть. Сплошная белая вспышка. Слепая ярость. Раздолбить его лицо. Приложить затылком о камень. Уничтожить.
Раздается визг тормозов. Потом чьи-то руки хватают меня под локти и за шкирку. Нас растаскивают. Я фокусирую взгляд на менте, заломившем руки Хижняку. Пытаюсь вырваться, но чувствую железную хватку держащего меня человека. Омерзительно пахнет лыжной мазью, кирзой и нестиранным сукном.
– Давай их к машине, старшина! – раздается командный голос.
– Документы есть? – У меня ощупывают карманы. – Вы откуда?
– С корпоратива, – нехотя отвечаю я. – У меня пропуск в Останкино, во внутреннем кармане.
– Мы с телевидения, – вторит Хижняк.
– Ща разберемся, с какого вы телевидения! – цедит старшина, залезает ко мне во внутренний карман, достает пропуск и... «беломорину». – О-па! А это чё у нас тут?
– Сигареты.
– Какие сигареты? – Он рывком разворачивает меня лицом к себе. – Какие сигареты, а?
Мент подносит «беломорину» к носу. Мент нюхает ее. Его глаза начинают блестеть.
– Торчки, – удовлетворенно замечает он.
– Этот тоже полный, – второй мент достает из кармана Хижняка пакет с содержимым бурого цвета и поднимает его вверх, держа двумя пальцами.
– Приехали вы, ребята...
«Какое же блядство!» – думаю я, пока на нас защелкивают наручники и заталкивают на заднее сиденье ментовской машины.
Мы довольно долго едем в отделение, и Хижняк переговаривается с ментами, а мне почему-то настолько все равно, будто меня здесь нет. Я смотрю в окно на ночную Москву, пока сидящий между нами старшина говорит про «распространение» и «барыг». Изредка хрипит милицейская рация. Хижняк вспоминает про понятых, которых ему обещают найти в отделении «в пять сек». Мне становится отчаянно жалко Наташу, которой я обещал вернуться два часа назад. Огни смазываются и сливаются в один длинный красно-желтый неоновый поток.
Потом нас вытаскивают на улицу, Хижняк отводит старшину в сторону, что-то тихо говорит ему, тот бурчит в ответ. Несколько секунд они переговариваются, потом мент качает головой. Хижняк возвращается, и мы ныряем под навес над входом в отделение. Кажется, начинается дождь.
Меня заводят в кабинет с желтым от никотина потолком, сажают на стул перед столом, за которым сидит майор с красными глазами. На все его вопросы я стандартно отвечаю «нет» и «не знаю». Отказываюсь подписывать протокол. Прошу сделать телефонный звонок. Узнаю, что «позвоню, бля, с зоны». Киваю. Пока он пуляет в меня очередями мата, статьями УК и разными эпитетами, характеризующими мою деятельность по сбыту наркотиков, я тупо смотрю перед собой на белую раму окна и вспоминаю сон с ментокатерами. «Не из Англии, не из Англии...». Ненавижу все это, ненавижу себя в этом...
– Вот скажи мне, Хижняк, почему ты все время на залупе? – Я заваливаюсь на лавочку в обезьяннике и растираю онемевшие от браслетов запястья.
– Да пошел ты! – лениво бросает он.
– Ты постоянно провоцируешь меня, постоянно доебываешься. – Левое запястье начинает отходить. – Тебе драйва не хватает?
– Может, ты меня раздражаешь!
– Чувак, а ты никогда не думал, о том, как ты раздражаешь?
– Это проблемы окружающих.
Повисает пауза. Странно, но я уже не чувствую ни злости к Хижняку, ни даже страха. Ничего. Опустошение. Молча лежим минут пять, оба в одинаковой позе: руки под головой, взгляд уперт в потолок. Отчаянно хочется курить.
– Старшина! – зову я. – Товарищ старшина! Командир, начальник, как это говорится?
– Чё орем? – Почему-то старшина кажется мне похожим на здоровенную мышь. Серая форма, бегающие глаза. Даже его поигрывание рукой на поясе выглядит как-то уж слишком мультипликационно. – Чё надо?
– Курить хочется, – отвечает за меня Хижняк.
– У следака завтра покуришь! – Он смотрит исподлобья. – Тут те не ночной клуб. Еще какие вопросы? Пожелания? – Он ощеривается.
– Больше никаких. – Я отворачиваюсь лицом к стене.
– Тогда, гы-гы, устраивайтесь поудобней, торчки!
– Удобней уж и некуда, – говорит Хижняк, – тут у вас...
– Уютненько, – говорим мы хором, что кажется мне весьма забавным.
Сажусь на скамейку, смотрю на Олега:
– Так и будем молчать?
– А что ты хочешь, чтобы я сказал? – отвечает он, не меняя позы.
– Фиг знает. Ну, типа, расскажи что-нибудь. Какая тебе музыка нравится или почему ты надел под смокинг с кедами рубашку, а не футболку, или про то, какие тебе девушки нравятся.
– Тебе это интересно?
– Не-а! – Я сплевываю под ноги. – Но все лучше, чем тупо сидеть в тишине.
– Зайди на мою страницу «Вконтакте», там есть избранная музыка. А с рубашкой случайно вышло... Я футболку в машине сигаретой прожег на груди...
– Бывает...
– Какая глупость! – Хижняк приподнимается, закрывает лицо руками. – Блядь, попасть, как первокурсник, с коробком шмали!
– А ты им денег предлагал?
Хижняк молча кивает.
– Совсем не берут?
– Не хватило.
– А сколько предложил?
– Косарь грина, у меня больше на карточке нет.
– И они тебя за косарь не отпустили? – Я хлопаю себя ладонями по коленкам.
– Сказали, за двоих мало.
– То есть... – Я встаю. – Ты за меня, что ли, тоже просил?!
– Забей, все равно не отпустили.
– А с чего это вдруг мы стали такие сердобольные?
– Да так просто...
Пауза.
– Ты им правда за меня денег предложил? – сажусь рядом с ним.
Он кивает.
– Ну, спасибо! – жму ему руку.
– Не за что.
– Я как бы... тронут, чувак.
– Это же все из-за меня получилось. Не знаю, что на меня нашло... правда. – Он хлопает меня по руке. – Sorry.
– Да ладно, я же первый полез.
– Я бы на твоем месте тоже полез.
– Просто прорвало. – Я тру переносицу. – Знаешь, тотальное раздражение. Когда бесит все вокруг. Весь на нервяках.
– Интересно, мы изначально были такими или это издержки работы? Популярности?
– Наверное, с самого начала. На телеке ни один нормальный человек не работает.
– Но мы же вроде нормальные! – Олег смотрит на меня, потом на свои руки. – Я три года назад играл на гитаре. У нас даже команда своя была. Играли что-то среднее между Coldplay и Muse. И все было значительно проще.
– А я три года назад был гангста-репером. – Я пожимаю плечами. – Так смешно теперь! Я, Ваня и Антон. На полном серьезе делали вид, будто занимаемся музыкой.
– Три года назад. Кажется, вчера. На самом деле в этом городе год – за пять...
И мы начинаем говорить о прошлом. Всплывают названия клубов, имена, журналы, интернет-порталы, презентации, концерты, общие знакомые. Музыка, кино, истории, в которых каждый из нас мог оказаться на месте другого. И в какой-то момент мне кажется, что эта тема была кем-то придумана для нас. Два человека, которые вышли в дождь, чтобы случайно встретиться на остановке в ожидании последнего троллейбуса, который так и не пришел. Мы пугающе одинаковы, какого же черта не выяснить это раньше?! Тщеславие? Страх раскрыться?
– Я иногда спрашиваю себя: чем ты занимаешься, Олег? Чем ты, блядь, занимаешься, уродец?
– Делаешь хорошее шоу! – хлопаю его по плечу.
– Я?! Я делаю говенное шоу, чувак! Весь его смысл – уесть тебя. Я даже не помню, из-за чего все это началось, но так оно и продолжается.
– Да брось ты, обычная конкуренция!
– Какая, к черту, конкуренция?!
– Это телевидение, чувак! Такая игра. Знаешь, как рестлинг – где все спектакль, все вроде бы понарошку, но ключицы ломают на самом деле.
– Все это нелепо и банально. Взрослому мальчику вроде меня каждый день думать о том, что завтра я могу потерять рейтинги, или допустить фак-ап, или просто всем надоесть... – Он встает. – А ты... ты больше ничего и не умеешь. Знаешь, я ведь когда-то был неплохим журналистом. Писал музыкальные обзоры, брал интервью. «Роллинг Стоунз», «Афиша», «Тайм Аут»... Все к черту растерял! Забыл, как это делается.
– Я тоже многое забыл, но, если честно, мне нравится то, чем я занимаюсь. Напряжение, страх перед будущей невостребованностью – это будет завтра. А я не хочу смотреть в завтра. Для меня это как шестой сезон «Lost». Никогда не знаешь, будет ли продолжение.
