Минерва схватила сук и несколько раз ткнула им в землю, что-то причитая и бормоча. Она снова посыпала землю порошком и начертила на ней круг.
– Ты готов, бэби? Теперь вырой еще одну ямку и думай о «prism sentence». Вспомни, как ты смеялся. Вспомни, как твой смех заставил мальчика улыбнуться. Сделай это для меня.
Минерва продолжала свое колдовство в головах доктора Баззарда, в то время как Уильямс копал следующую ямку в ногах могилы.
– Теперь вырой еще одну ямку, высыпь туда все остальные монеты и подумай обо всех этих вещах вместе. Вспомни что-нибудь хорошее о мальчике, о чем ты не сказал мне. – Минерва молча наблюдала, как Уильямс выполняет ее инструкции. – Теперь возьми бутылку и полей ямки, пусть твои хорошие мысли о нем пустят корни и дадут добрые побеги и красивые цветы. Тогда мальчик благословит тебя.
Минерва закрыла глаза и несколько минут сидела молча. Церковный колокол начал отбивать полночь. Женщина открыла глаза, быстро достала из пакета сумку и начала набивать ее кладбищенской землей.
– Кладбищенская земля действует лучше всего, когда ее выкапываешь ровно в полночь, но это не для твоего дела, бэби. – Минерва тяжело вздохнула. – Черная магия никогда не кончается. Как только свяжешься с этим дерьмом, так считай – ты конченый человек. Что исходит из тебя, в тебя же и возвращается. Как только начнешь этим заниматься, так и не остановишься. Это все равно, что плата по счету, или все равно, что держать продуктовую лавку. Иначе магия убьет тебя. Приходится держаться – год, два, три, десять, двадцать лет.
Сумка тем временем наполнилась землей, и Минерва сунула ее в объемистый пакет.
– Ну вот и полночь миновала, – произнесла женщина. – Пора творить зло. Теперь займемся окружным; прокурором. Он мужчина, поэтому я воспользуюсь его полом и пойду к девяти мертвым женщинам. Девяти. Я кликну их по три раза каждую. Я не могу гарантировать, что все они согласятся работать на тебя. Но случится озарение, и все устроится лучшим образом, и мертвые займутся им так же, как занимались в прошлый раз. Возьми лист бумаги, на котором ты написал его имя, разверни его и положи на землю буквами кверху.
Уильямс сделал то, что она просила.
– Сложи листок пополам, еще раз пополам. Положи его в карман. Отлично, а теперь посиди спокойно, пока, я стану вызывать мертвых.
Минерва забормотала нечто нечленораздельное своим замогильным полушепотом. Можно было разобрать только некоторые женские имена: Виола, Кассандра, Серенити, Лариния, Делия. Бормоча, Минерва не забывала что-то делать с принесенными атрибутами – корнями, порошками, кусками ткани. Она выложила эти вещи перед собой и передвигала с места на место двумя палочками, словно помешивая колдовское зелье. Через некоторое время она один за другим сложила все предметы обратно в сумку. Сделав это, она посмотрела на Уильямса.
– Идите к ограде кладбища и ждите меня там, – велела Минерва. – Ни в коем случае не оглядывайтесь! Мне надо сделать еще кое-что.
Мы с Уильямсом пошли прочь. Пройдя несколько шагов, я спрятался за раскидистое толстое дерево и стал смотреть, что станет делать колдунья. Женщина начала что-то бормотать. Бормотание постепенно перешло в стон, который превратился в настоящий приглушенный вой. Старуха плакала все громче и громче.
Руки ее летали в воздухе, словно два пропеллера. Выбившись из сил, она некоторое время посидела молча, согнувшись в три погибели. Наступила тишина, нарушаемая лишь стуком мяча на баскетбольной площадке – мальчишка продолжал бросать по кольцу. Наконец, Минерва заговорила пронзительным шепотом:
– Слушай меня, старик! Почему ты так поступаешь? Скажи, почему! Я дала тебе даймы и прошу назвать числа, но ты ничего не хочешь для меня сделать! Ты лежишь здесь ночь за ночью и смеешься надо мной. Чем я тебе не угодила? Разве не грела я для тебя постель, когда ты был стар и потерял все зубы? Черт, слушай же меня! – Минерва ожесточенно ткнула совком в землю. – Скажи мне числа! Скажи их мне! – Она снова поковырялась в земле. – Я не дам тебе покоя, старый хрыч, пока ты не скажешь мне числа. Посмотри на меня – как я одета! Мне надо купить новое платье. Крыша течет. У мальчика проблемы с полицией. Мне на крыльцо бросают кладбищенскую землю. Я никому не нужна. Дела идут плохо.
С каждой жалобой Минерва швыряла совок земли на могильный холм своего старика. Наконец она бросила совок в пакет и со вздохом поднялась.
Я выбрался из укрытия и присоединился к Уильямсу. Через несколько секунд к нам подошла и Минерва.
– Упрямый старик, – пожаловалась она. – Я настучала ему по заднице, но он не хочет дать мне числа.
– Ты когда-нибудь угадывала их? – спросил Уильямс.
– Да, один раз такое было, – ответила женщина. – Я тогда поставила тридцать шесть долларов на три тройки. Это и было счастливое число.
– И сколько ты выиграла?
– Я должна была получить десять тысяч долларов, но не получила ни цента.
– Почему?
– Лотерейщик, поганец, сменил числа!
– И как же ты позволила ему спокойно это сделать?
– Ничего, он от меня не ушел, бэби. Я устроила так, i что он больше не работает. Я пошла в сад и отплатила ему сторицей. Теперь он все время болеет и не может работать.
Пока мы шли по дороге, Минерва снабжала Уильямса последними инструкциями. Он должен был положить листок с именем Лоутона в бутылку с водой, которая не текла по трубам. Бутылку следовало поставить в темный шкаф, куда не достанет сияние солнца и свет луны. Бутылка должна простоять там до окончания процесса; Из газеты Уильямс должен вырезать фотографию Лоутона, зачернить ему глаза – сначала правый, потом левый и провести ручкой несколько поперечных полосок по губам, словно зашивая рот. Фотографию надо положить в карман пиджака и сделать так, чтобы священник коснулся этого пиджака. После этого фотографию надо сжечь на том месте, где умер Дэнни Хэнсфорд.
– Сделай это, и Спенсер Лоутон проиграет твое дело. Но необходимо кое-что еще. Один раз в день, ежедневно, ты должен закрывать глаза и говорить мальчику, что ты прощаешь его, и ты в самом деле должен от всей души простить его. Ты слышишь меня?
– Слышу, – ответил Уильямс.
На развилке дорог Минерва остановилась.
– Теперь возвращайся в Саванну и делай то, что: тебе сказала.
– А ты сама не пойдешь домой? – спросил женщину Уильямс.
Минерва похлопала по сумке с землей. – Бэби, я никогда не таскаю эту землю домой. Мне надо ее отнести в другое место, и я должна сделать это одна.
Уильямс молча завел мотор, и мы поехали обратно в Саванну.
– Вы собираетесь следовать ее инструкциям относительно фотографии Лоутона? – спросил я.
– Возможно, – коротко ответил Джим. – Это, конечно, мракобесие, но для меня оно может оказаться превосходной психотерапией – зашить Лоутону рот, «красить ему глаза. Да, пожалуй, я этим займусь.
– А как насчет ежедневных посланий Дэнни Хэнсфорду о прощении? Это вы тоже будете делать?
– Разумеется, нет! – отрезал он. – Дэнни был никем иным, как потенциальным убийцей.
Уильямс допил водку с тоником.
– Все дело заключается в деньгах и только в них, – заговорил Джим. – Деньги. Дэнни знал, что в доме лежат двадцать пять тысяч долларов наличными. Когда мой адвокат, Боб Даффи, прибыл на место происшествия в ту ночь, он ходил по дому, перебирал все драгоценные вещички, переворачивал их и разглядывал. Когда я спросил его, какой счет он собирается предъявить мне за услуги, он ответил: «пятьдесят штук». Потом я нанял Бобби Ли Кука. Он привез ко мне свою жену, и они потребовали с меня антикварных ценностей на пятьдесят тысяч долларов, и это не считая издержек Кука. Помощник Джон Райт Джонс получил двадцать тысяч долларов. А теперь будет новый суд, и у меня снова потянут деньги.
– Да еще мать Дэнни со своим иском в десять миллионов долларов. После всех хлопот и горя, которые он доставил ей в отместку за то, что она вышвырнула его из дома и заключила с полицией договор о защите от собственного сына, она вдруг воспылала любовью к своему милому сыночку, мгновенно превратившемуся в агнца и любимое чадо. Из опасной обузы он стал возлюбленным источником десяти миллионов. Один Бог знает, во сколько мне обойдется протест по поводу ее иска.
– Так что видите, все крутится вокруг денег. Именно поэтому я люблю Минерву. Вы можете смеяться над! всем этим дурацким колдовством сколько вам будет угодно, но сегодня оно обошлось мне всего в двадцать пять долларов. Я не знаю, поняли ли вы ее подход, но независимо от этого, она меня устраивает.
Я ничего не ответил, но мысленно отметил, что прекрасно понял подход Минервы.
Интересно, понимал его сам Уильямс?
Глава ХIХ
ЛАФАЙЕТ-СКВЕР, МЫ НА МЕСТЕ
Держа в руке стакан, Джо Одом стоял на крыше своего нового жилища и смотрел вниз на скопище платформ с красочными панно и марширующие по Лафайет-сквер оркестры. Крыша была идеальным местом для желающего посмотреть парад в честь дня святого Патрика. Отсюда Джо были видны искрящиеся зеленоватыми пузырями струи фонтана в середине площади, толпы людей в зеленых шляпах и с бумажными стаканчиками зеленого пива в руках. День святого Патрика в Саванне это то же самое, что Mardi Gras[14] в Новом Орлеане. Этот день объявлялся официальным праздником, его отмечал весь город. Сегодня в строю должны были пройти около двухсот марширующих колонн, да еще к этому надо прибавить сорок оркестров и тридцать платформ. Толпа взорвалась веселыми криками, когда мимо нее прогарцевали на восьми лохматых клайдсдэйлских жеребцах восемь молодцов команды Анхойзера – Буша.
