— Ну, а что ты хочешь, чтобы я сделала сейчас? — спросила Диди, поняв наконец, что весь этот доверительный тон был вызван единственно тем, что он нуждался в ее содействии. Ей следовало бы лучше знать собственного мужа.
— Я хочу, чтобы ты почаще приезжала в Оттаву.
— Зачем, Джордж?
— Чтобы быть рядом со мной. Мы станем бывать вместе на всех партийных мероприятиях, как во времена Джо Брэдли. Будем вместе работать в офисе. Тебе не помешает познакомиться поближе с женами других депутатов. И с прессой. А еще включиться в работу над социальной программой, которую собирается инициировать штаб-квартира. Расширять социальную базу, побуждать женщин приобщаться к партийной работе… Ну, что скажешь?
Диди лишилась дара речи.
— Я понимаю, что тебе не хочется расставаться с мальчиками, но не беспокойся. Мы обязательно что-нибудь придумаем, — Джордж вернулся к софе, на которой она продолжала сидеть, обнял ее за плечи и с нажимом добавил — Диди, мне необходимо, чтобы Трюдо обратил на меня внимание. И он, и те ребята, которые сейчас его окружают. Сейчас они следят за тем, как справляется с делами каждый из депутатов, и мне необходимо быть на виду. — Рука его непроизвольно двинулась, чтобы отбросить волосы со лба, хотя в этом давно не было надобности. Укладка не позволяла челке падать на лицо. Выборы закончились, но их уроки Джордж усвоил хорошо. И свою речь закончил словами, которые могли обезоружить жену как никакие другие: — Диди, только ты одна можешь мне помочь.
Услышанное польстило ей, даже восхитило ее. Уже довольно давно она чувствовала себя выброшенной из жизни Джорджа, одинокой и ненужной. Ей остро недоставало его внимания, недоставало ощущения собственной значимости. Сейчас она снова почувствовала себя нужной: пусть ради карьеры, но он действительно нуждался в ней. Плохо представляя себе, как ей удастся со всем справиться, Диди все же решила, что будет летать в Оттаву так часто, как ему потребуется. Они снова составят одну команду и будут работать в столице с той же отдачей, как и в избирательном округе Спадина. Она не подводила его раньше, не подведет и теперь. Он может положиться на нее, как всегда.
Когда палата возобновила свою работу после летних каникул, Джордж установил для Диди такой график, который требовал, чтобы она присутствовала в столице как минимум три дня в неделю. Адам в то время перешел во второй класс, Майкл посещал младшую группу детского сада, и Диди посчитала неразумным нарушать их сложившийся распорядок. Преодолев свое неприятие самой этой идеи, она все-таки решила нанять женщину, которая могла стать домработницей и няней. Джордж усмотрел в этом дополнительную возможность продемонстрировать свою приверженность интересам национальных меньшинств, и настоял на том, чтобы она наняла недавно прибывшую иммигрантку. Языковый барьер он считал препятствием несущественным: многие сотрудники его избирательного штаба, как и он сам, владели языками наиболее многочисленных этнических групп иммигрантов. Уступив его настояниям, Диди наняла Марию, покладистую и улыбчивую молодую итальянку. Девушка отличалась добродушием и прекрасно умела вести домашнее хозяйство, однако практически не говорила по-английски. Это не могло не беспокоить Диди, попросту не знавшую, что делать с постоянной неудовлетворенностью говорливого семилет-иего Адама и, в несколько меньшей степени, его младшего братишки. Адам порывался говорить с Марией, но его бесчисленные «почему» оставались без ответа, а потребность в разговоре была столь сильна, что успокоить его не могли и самые ласковые объятия. Мальчик пускался в крик, бросал свои игрушки, а потом, уразумев, что гнев бесполезен, уходил в себя, делаясь унылым и вялым.
Мария проработала у нее уже почти месяц, прежде чем Диди по-настоящему осознала, насколько тяжело воспринимает сложившуюся ситуацию ее старший сын. В конце октября она прилетела из Оттавы более ранним рейсом и оказалась дома на час раньше, чем возвращалась обычно из таких поездок. Майкл и Мария находились на кухне: девушка чистила овощи, мальчонка с довольным видом мурлыкал что-то себе под нос. Когда она спросила Марию: — Где Адам? — та проводила ее на верхний этаж. Диди позвала сына, но ответа не последовало. Хотя времени было всего полпятого, в помещении царил осенний сумрак. Диди принялась обыскивать многочисленные закутки мансарды и в конце концов нашла Адама, уткнувшегося лицом в стенку за сложенными стопкой старыми корзинами. Увидев мать, он выскочил из своего укрытия, прижался к ней и ни в какую не хотел ее отпускать. В результате ей пришлось спуститься вниз, держа его в объятиях. Она связалась по телефону с избирательным участком Джорджа, попросила помочь ей с переводом, поговорила с Марией и с сыном и лишь после этого увидела проблему во всей ее полноте. Однако был уже конец октября, в Оттаве вовсю бурлила общественная жизнь, и Диди никак не могла позволить себе роскошь оставаться в Роуздэйл и заниматься решением домашних проблем. Тем паче, что у нее никак не могло быть уверенности в том, что любая другая экономка не создаст еще большие затруднения. Предпочтя иметь дело с уже знакомыми сложностями, а не создавать новые, она оставила все, как есть, и попыталась втолковать Адаму, что неразговорчивость Марии проистекает от незнания языка, а вовсе не от нежелания общаться с ним. Правда, ее увещевания сына не убедили, тем паче, что в присутствии отца Мария вдруг обретала способность все понимать.
Для Диди все дни недели были плотно расписаны. Обычно, дождавшись возвращения Марии после предоставлявшихся той выходных, она, уже одетая для приема, вылетала дневным рейсом в Оттаву, успевала заскочить в квартиру на Бронсон-авеню и забросить гуда багаж и, встретившись с Джорджем, подключалась к его напряженному деловому графику.
Теперь Диди была загружена не только по вечерам, но и в дневные часы. С середины сентября она участвовала в официальных партийных совещаниях в качестве помощницы мужа. Как и предвидел Джордж, ее чутье и творческий подход к общению не остались незамеченными. Чего стоили хотя бы одни написанные ее каллиграфическим почерком приглашения: многие партийные функционеры сохраняли их на память о мероприятиях, организованных с участием Диди Тэлбот.
В окружении Трюдо отметили ее способности и предложили ей, вместе с организационным комитетом, состоявшим из немногих избранных депутатских жен, взять на себя хлопоты по устроению 13 декабря Рождественского приема. Изо всех поручений, которые получала Диди, это, бесспорно, являлось самым престижным. Она дотошно продумала каждую деталь предстоящего вечера, постоянно сверяясь с мнением лиц, приближенных к лидеру партии. Ей было о чем подумать, например, оставить традиционно игравший на праздничных партийных сборищах оркестр или пригласить заодно и модную группу? Это могло понравиться молодым гостям, но не будут ли задеты чувства представителей старшего поколения? Предпочесть обычные закуски, чтобы их, как всегда, разносили на серебряных подносах одетые в смокинги официанты, или заказать суши и вместо подносов использовать столики на колесиках, которые выкатят к гостям облаченные в кимоно японцы. Так, конечно, оригинальнее, но не будет ли это сочтено вульгарным новомодным излишеством, не подходящим для встречи политических деятелей? Рассадить всех по заранее отведенным местам или, оставив это только для главного стола, предоставить прочим возможность садиться где и с кем им заблагорассудится? Значение имело все, от внешнего вида пригласительных билетов до внутреннего убранства банкетного зала, и подготовка к празднику занимала все ее время. В среду, 25 ноября, за три недели до задуманного Рождественского приема размеренный уклад жизни Оттавы был нарушен нежданным известием об уходе Трюдо.
«Пьер Элиот Трюдо, являвшийся ведущим политиком Канады более десятилетия, объявил о своем отказе от лидерства, чем поверг в изумление не только рядовых соратников по партии, но и ближайших своих советников, — писала газета „Глоуб энд Мэйл“. — Он намерен обратиться к национальному исполнительному комитету либералов с просьбой созвать на этой неделе съезд для выборов нового лидера». В газетной передовице подчеркивалось, что отставка Трюдо усугубит и без того не блестящее положение либералов, поскольку в партии нет человека достаточно влиятельного и авторитетного, чтобы стать ему полноценной заменой.
«Что можно сказать о политическом здоровье партии, вынужденной перейти в оппозицию после того как она на протяжении шестнадцати лет формировала правительство, партии, имеющей в парламенте всего трех представителей от округов западнее Онтарио, не занимающей господствующего положения ни в одной из десяти провинций и не имеющей подлинных лидеров, способных ее возглавить? — риторически вопрошал обозреватель, и заключал: — Неожиданный уход Трюдо, не подготовившего себе преемника, поставил его соратников в сложное положение: едва ли кто-либо из либералов успеет в оставшееся до следующих выборов время обозначить себя в качестве политической фигуры общенационального масштаба…»
