– Сначала я думала, что никогда не смогу заниматься любовью с женщиной – у женщин кое-чего не хватает. А потом решила: да какая разница! К тому же мы этим занимаемся редко. Честно говоря, у меня и желания особого нет. Там, где мы живем, всегда столько народу, нам и наедине побыть почти не удается.
– А где вы живете?
– У Нэнси чудесный домик в колонии Малибу. Правда, немного запущенный.
– В Малибу! – воскликнула я с восторгом.
– Мне он достался по наследству, – объяснила Нэнси. – А вы где живете?
– Как это – где мы живем? Мы же только приехали. И жить собираемся с вами.
– Нэнси, мои дети, естественно, будут жить со мной, – сказала мамочка. – Мы же это обсуждали.
– Твои дети – они едут и едут! И их друзья тоже, – возмутилась Нэнси.
– Мы ждем маленького, – призналась мамочка.
– Ты беременна? – изумилась я и оглядела их обеих. – Но… каким образом?
– Аист принес! – сказала сияющая мамочка.
– Я всегда мечтала о ребенке, но мне сделали гистероктомию, – сказала Нэнси.
– Ой, какой ужас!
– Жалеть меня не надо! – отрезала Нэнси.
– Я что-то не то сказала, – пробормотала я. – Прошу прощения.
– Ой, Мод! – воскликнула мамочка. – Неужели ты наконец выросла? Какая ты стала деликатная! – Она чмокнула меня в щеку и обернулась к Нэнси. – Дорогая, не злись. Мод просто хотела выразить сочувствие. Откуда ей знать, что следует говорить в подобных случаях. Если бы она не сказала «какой ужас!», ты бы обвинила ее в том, что она холодна и эгоистична.
– Извини, – сказала Нэнси и взяла меня за руку. – Мы с твоей матерью знакомы всего неделю, но она так многому меня научила. Мы с ней уже встречались в прошлой жизни, и это многое объясняет.
– Извинение принято! – обрадовалась я. – Но и ты меня прости, если я что не так сказала.
Мамочка глядела на меня с восторгом.
– Знаешь, Нэнси, она и впрямь изменилась. Разговаривает почти как взрослый человек.
Я зашмыгала носом.
– Мы так устали в дороге, – объяснила я. – К тому же, сами понимаете, какой это шок – приехать и узнать, что твоя мать стала лесбиянкой. А как вы вообще познакомились?
– На до-джо, – ответила Нэнси.
– А что такое до-джо?
– Это разновидность каратэ, – объяснила Нэнси.
– Мама, а я и не знала, что ты увлекаешься каратэ.
– Ты многого обо мне не знаешь! Уж не думаешь ли ты, что я вообще не меняюсь?
– Я тоже хочу ходить в школу каратэ! – заявил Леопольд.
– Круто! – сказал Пирс.
– Ой, как нам будет здорово! – воскликнула я. – Малибу… Я о нем столько читала.
– Евангелина, где же они будут спать? – сказала Нэнси. – В гостевой спальне Мариэтта с Саймоном, в другой – Теодор, Фред и Шон, в третьей – мы с тобой. Больше места нет!
– Кто-кто в гостевой спальне? – Я чуть не взвыла от отчаяния.
– Только не волнуйся, – сказала мамочка. – Мы все уладим. – Она отвела взгляд и обратилась к псу: – Трейф, бедный ты мой! Они, наверное, вообще тебя не кормили. Какой ты тощенький!
– Он влюбился в меня, и все из-за твоих заклинаний! – сказала я. – И похудел он от любви.
– Какие такие заклинания? – Мамочка посмотрела на меня непонимающе. – Что-то мне мало в это верится. Ну ладно… Так, дети, поезжайте за нами. Пора домой.
Нэнси пошла к машине.
– Евангелина, давай поторапливайся. Я все боюсь, что в наше отсутствие дружок Теодора спалит дом.
Мамочка подошла и обняла меня за плечи.
– Правда, она замечательная? – шепнула она мне на ухо. – По десятибалльной шкале тянет на тройку.
– Мне хочется приготовить блюдо, которое символизировало бы радости семейной жизни, – сказал Леопольд. – Помните, Теодор как-то принес мне с блошиного рынка прелестную старинную поваренную книгу. Она называлась «Тысяча один способ доставить мужу удовольствие», девятьсот семнадцатого года издания. Увы, я мало что из нее помню, но могу попробовать приготовить лососевые крокеты. Берется банка лосося, разминается, добавляется мелко нарезанный лук и пара яиц. Из полученной массы надо слепить пирожки и обжарить их на сковородке. Подается с картофельным пюре. Как вы думаете, им понравится?
– Они будут в восторге, – ответила я рассеянно. Мы ехали по автостраде вдоль Тихого океана.
Она оказалась далеко не такой великолепной, как я себе представляла, потому что по обеим ее сторонам не было ни одного незастроенного клочка земли. Чуть подальше, правда, был общественный пляж, но тут же висела табличка «На стоянке мест нет».
– В девятьсот семнадцатом году, когда была написана книга «Тысяча один способ доставить мужу удовольствие», в Калифорнии ничего, кроме чудесных видов, не было, – сказал Леопольд. – Здесь росло множество фруктов: авокадо, гранаты и все такое. Жаль, что я забыл, как делается мороженое с авокадо!
Машина Нэнси свернула на узкую дорогу, ведущую к океану. В ярдах ста от поворота стояла сторожевая будка.
– Они что, берут плату за въезд? – забеспокоилась я. – Пирс, посигналь, чтобы они остановились. У нас ни гроша.
Пирс забибикал. Нэнси притормозила у будки. Мамочка выскочила из машины и подбежала к нам.
– Мам, что, въезд в колонию Малибу платный? У нас ни цента.
– Нет, конечно! Это будка охранников. Здесь охрана строгая – мы не хотим, чтобы кто-нибудь посторонний нарушал наше уединение. Нэнси как раз разговаривает с Фредом: он должен внести ваши имена в список тех, кому въезд разрешен.
Она поманила Трейфа, и тот перепрыгнул на заднее сиденье, а когда туда же села и она, Леопольд тоже пробрался назад и устроился у нее на коленях.
– Что здесь делает Фред? – возмутилась я.
– Он приехал за тобой. Уже три разведенные дамы, имеющие дома здесь, в колонии, сделали ему предложение, но он бережет себя для тебя. Ему, спасибо Нэнси, повезло – он устроился охранником. Поначалу будет поучать тридцать шесть тысяч в год.
– Тридцать шесть тысяч?! – изумилась я.
– Это только поначалу, – повторила мамочка. – А еще он пишет сценарий.
Нэнси проехала в ворота, и мы проследовали за ней. Пирс опустил свое окошко и крикнул:
– Привет, старик! Как ты там? Ну, до скорого!
Я прикрыла глаза.
– Боюсь, я в него влюбилась по-настоящему, – произнесла я через силу.
– М-да… Бедный Фред… – вздохнула мамочка. – Бедный наш Фред…
– Все, достаточно! – оборвала ее я.
– Может, ты сумеешь себя побороть? Вот бедняга… Знаешь, он развесил объявления по всему Лос-Анджелесу – тебя искал. Даже статью напечатал в «Лос-Анджелес тайме». Всех на ноги поставил. Я так надеюсь, что либо ты его, либо он тебя разлюбит – для его же блага.
– Очень мило, – прошипела я.
– А тобой, Леопольд, очень заинтересовалась Нэнси, – ласково сказала мамочка. – Не исключено, что она тебя усыновит. Тогда ты унаследуешь ее дом.
– Вот мне повезет-то! – обрадовался Леопольд.
Мы выехали на узкую улочку, застроенную небольшими домиками, стоящими чуть ли не вплотную друг к другу.
– А дом Нэнси выходит на океан? – спросила я.
– Увы, нет, – ответила мамочка. – Там еще много чего нужно отремонтировать, но мы решили, что Пирс нам поможет.
– Вы же думали, что он умер, – напомнила я.
– В душе я в это ни секунды не верила, – сказала мамочка. – Если бы с одним из вас что-нибудь на самом деле случилось, я бы наверняка места себе не находила. Мне бы сердце подсказало. Притормози здесь.
– Этот участок и без дома стоит недешево, – сказал Пирс. – Ну как, много ты здесь видела кинозвезд?
– О да! Одна из них – мать Шона, правда она уже много лет не снимается. Она играла в андерграундных фильмах Энди Уорхола. С виду они совсем обычные люди. Ну, вот мы и приехали.
– А кто такой Шон?
– Соло-гитарист у Теодора. Пока группа не раскрутится, он будет жить у нас.
– Где мне припарковаться? – спросил Пирс.
– Бог его знает. Наверное, придется оставить машину на улице, но, надеюсь, соседи возражать не будут. Те, кто живет здесь, считают себя свободными личностями, правда ездят все почему-то на «Рейндж-Роверах».
– А домик симпатичный, – заметила я. По фасаду он был обит серой кедровой вагонкой и походил на старинные часы с кукушкой.
Мы вошли в дом вслед за мамочкой. Гостиная там была двухсветная, с раздвижными стеклянными дверями, выходившими на теннисный корт.
– Что это за шум? – прокричала я.
– Наверное, Теодор с Шоном работают на корте, – объяснила мамочка.
– В теннис играют?
– Да нет, лапочка, репетируют.
– А где Мариэтта с Саймоном?
– Не знаю. Может, наверху.
Я взбежала по лестнице. Одна спальня была пуста, а дверь в другую оказалась запертой. Я подошла и приложила ухо к замочной скважине.
– Больно не будет! – услышала я голос, похожий на Мариэттин.
– Ты уверена? – спросил второй голос, мужской, с британским акцентом.
– Ты просто закрой глаза и думай об Англии, – сказала Мариэтта.
Значит, эти двое действительно сожительствуют. Сердце мое, сама не знаю почему, странным образом подскочило чуть ли не до горла, но об этом я бы Мариэтте ни за что на свете не рассказала.
