За спиной раздался пронзительный свист. Она вновь отчаянно рванулась, пытаясь освободиться.
– Спокойнее, – повторил я, – я тут рос. Здесь где-то должен быть старый водосток… если его не замуровали…
Кирпичный зев водостока зарос бурьяном так, что я его чуть не пропустил. На полу скопилась грязная застоявшаяся вода.
– Сюда, – сказал я.
– Шевчук, – пробормотала она, почти отстраненно, – мне нужен Шевчук. Я видела – вы от него выходили.
– Вам нужен врач, – согласился я.
– Шевчук… он не выдаст…
– Я приведу Шевчука. Попробую.
Водосток резко забирал вверх, еще двести метров – и разлом, из которого бил мутный дневной свет. Мы когда-то играли здесь в защитников Новоградской крепости – последнего вольного города, человеческого города, осмелившегося противостоять Объединенной Империи. Была такая легенда, что их не истребили совсем, а они ушли в подполье, в катакомбы, и выйдут, когда в них появится нужда.
Я осторожно высунулся в разлом – поблизости было пусто. Худая черная кошка шарахнулась в сторону. Помог выбраться своей спутнице – она еле шла, слепо цепляясь мне за руку… Какое-то время мы шли, пригнувшись, прячась за давно нестриженными куртинами, потом пересекли сквер, и я вновь оказался в начале своего пути. Расписанная причудливыми узорами стенка, карниз… Еще полчаса назад Бучко был дома.
Я позвонил в колокольчик.
* * *
– Хорошенькое дело, – грустно сказал Бучко.
Дверь в кладовку была открыта, на полу валялись окровавленные тряпки.
Ей не поможет никакой Шевчук. Она потеряла слишком много крови.
– Скорее, – пробормотала она сквозь зубы.
– Сейчас. – Я подставил окровавленные ладони под хлипкую струйку из рукомойника. Рану я ей перетянул, вот, собственно, и все, что я мог сделать. Шевчук вряд ли сделает больше.
Бучко печально покачал головой.
– Она ж убийца, Лесь. Что ты с ней возишься?
– Потому что я хочу знать, что происходит на самом деле. А разве ты не хочешь?
– Еще чего, – отрезал Бучко.
Я выглянул в окно. Переулок был пуст – должно быть, все столпились около кордона. Женщина сидела – скорее, лежала, – на полу у стены. Я подсунул ей под голову свернутую куртку. Движение худых смуглых пальцев было слабым, почти незаметным, но я понял и наклонился над ней.
– Аскольд… – сказала она, еле слышно.
– Что – Аскольд?
– Это он… Роману побег… если я…
– Что это она несет? – удивился Бучко.
– Похоже, она из группы Ляшенко. Видно, ей сказали, что Роману устроят побег, если акция удастся.
– Роман сам должен был… – Глаза у нее заволокло мутью, и они до странности напоминали глаза Себастиана. – Все уже было… Но он остановил операцию… в последнюю минуту… тогда они пришли, и…
Я еле удержался, чтобы не встряхнуть ее.
– Дальше…
– Взяли группу… Только мне удалось бежать… Так я думала…
– Он дал вам уйти?
– Получается, так, – подтвердила она. – А потом нашел меня… Я сделала все, как он сказал. Все. А он…
– Расправился с вами.
– Попытался. – Она на миг вздернула голову, в глазах блеснул огонь. – С тем его человеком я сама расправилась.
Огонь погас, она откинулась к стене и недоуменно произнесла:
– Он же был на нашей стороне.
А Шевчук-то прав, подумал я, он-то сразу понял. Ненависть делает человека зорким.
Бучко растерянно поглядел на меня.
– Что-то я не просек…
– Все очень просто, Игорь, – пояснил я. – Аскольд исподволь готовил себе рычаги для захвата власти. Это он прикармливал группу Ляшенко. На какой-то момент их интересы совпали. Ляшенко, должно быть, готовил серию таких терактов.
– Зачем?
– Кто их поймет? Может, чтобы дестабилизировать обстановку.
Женщина пошевелилась.
– Вынудить их… на репрессии… пусть бы показали свое… истинное лицо. Тогда люди поймут – даже такие соглашатели, как вы. С ними нельзя сотрудничать. С ними можно только бороться.
– Да что там, у них, у народовольцев, – пожал плечами Бучко, – одни идиоты, что ли?
– У них какая-то своя логика. Но потом Ляшенко, должно быть, все же заподозрил, что его используют. И отменил акцию. Тогда Аскольд напустил на них охранку. Боюсь, что… нас ждут тяжелые времена. Аскольд рвется к власти. А для этого ему нужно убедить оппозицию, что люди – опасны… Или стали опасны – теперь, когда технологии вырвались из-под контроля. Он подгребет под себя весь аппарат подавления – под свой новый комитет. Армию, полицию, все.
– А… как же мы? – растерянно спросил Бучко.
– Что – мы?
– Прижмут. – Бучко щедро плеснул в стакан самогону из заветной бутыли и закусил перышком лука. – Точно прижмут. На вегетарьянство переведут… говорю тебе, Лесь, под Фастовом эшелоны пустые вторые сутки стоят – кум своими глазами видел. Они туда весь скот сгонят и вывезут. А нас на силос посадят…
Женщина беспокойно пошевелилась. Грязное окно было сплошь в потеках дождя, гул толпы у кордона долетал неясный, смазанный, точно шум прибоя.
Я медленно сказал:
– Игорь… Это не для скота вагоны.
Бучко застыл со стаканом в руке.
– Что?.. Всех?
– Ну, скорее всего – Нижний Город… Наверняка его потому и оцепили. Потом, Аскольд же не дурак – одновременно надо бить. Со всех сторон. Сейчас в губерниях вспыхнет – везде, где он дурачков этих прикармливал… Париж… Берлин… везде… пройдет волна терактов, потом найдут виновников… Сам знаешь, как оно делается. И кто докажет. Истинных соучастников он же уберет – уже убирает. Господи, да ее любой ценой спасти нужно. Беги за Шевчуком, Игорь… Пусть все тащит, что там у него – антибиотики? Кардиостимуляторы? И поскорее.
Вот он, его звездный час, Шевчука. Вся его жизнь, вся незадавшаяся карьера – все для того, чтобы один-единственный раз оказаться в нужном месте в нужное время…
– А ты? – нерешительно спросил Бучко.
– Нам нужен кто-то… кто бы смог прикрыть ее от людей Аскольда.
Гарик! Гарик входит в Опекунский совет – он же Попечитель округа. Их Аскольд прижмет в первую очередь – при новом порядке прежние структуры будут просто не нужны. Должно быть, среди мажоров тоже нет единодушия – иначе Аскольду не понадобилась бы та кровавая баня… в качестве наглядного пособия… Господи Боже, никогда бы не подумал, что Гарик может оказаться спасителем человечества.
– Давай, Игорь! Шевелись.
– Кого ты собираешься сюда тащить, – недовольно спросил Бучко, – мажора? Мало мне неприятностей…
– Люди Аскольда не лучше. – Я нагнулся было к своей куртке, но побоялся тревожить женщину; глаза у нее совсем закрылись. Я положил пальцы ей на запястье, пытаясь прощупать пульс… слабый пульс… паршиво… – Он своих гвардейцев уже несколько лет прикармливает. Думаешь, они тебя пожалеют?
Бучко резко повернулся на каблуках и кинулся вниз по лестнице. Женщина вдруг открыла глаза.
– Выдаст… меня… – Она с трудом выталкивала слова вместе с дыханием.
– Нет, – сказал я мягко, – он приведет Шевчука.
– Выдаст… – Она снова прикрыла глаза. Что-то легло мне в ладонь, крохотное, точно коробок спичек. – Это вам… посольство…
– Что?
– Американцы… пусть они… тут все… записи переговоров… Еще Роман…
На ладони у меня лежала кассета… магнитная кассета. Я и не знал, что подобное возможно – она была такая маленькая.
На миг в ее взгляде блеснул прежний огонь.
– Наша… Это мы сами…
Должно быть, у них и впрямь были свои мастерские. И свои конструкторы.
– Хорошо, – сказал я, – хорошо. Я попробую.
Я спрятал кассету в карман. Территория посольства отлично охраняется – причем с обеих сторон. Но сейчас я готов был обещать что угодно – ей нельзя волноваться… Дверь хлопнула. Я оставил раненую и выглянул в коридор – но это вернулся Бучко.
– Собирается, – пробурчал он, торопливо поднимаясь наверх. – Ну, что она?
– Еще держится. Побежал я, Игорь…
– Не нравится мне это, – мрачно сказал мне вслед Бучко, – ох, не нравится!
* * *
У кордона уже творилось черт знает что – толпа напирала с обеих сторон, а люди Аскольда, благоразумно защищенные шлемами и нагрудниками, удерживали ее, растянувшись двойной цепью. Пока еще в ход не пошли ни камни, брошенные из толпы, ни дубинки патрульных, но, похоже, ждать осталось недолго. Беспорядки могли вспыхнуть самопроизвольно – а может, Аскольд подогрел их, распустив слухи… кто теперь знает?
Я пробился сквозь толпу – кто-то ощутимо двинул меня кулаком в спину; я уже был чужаком, был оттуда, сверху, – и, очутившись у пропускного пункта, полез в карман за пропуском. Наткнулся на кассету и похолодел, наконец извлек пластиковую карточку и протянул ее патрульному.
Тот кинул на нее рассеянный взгляд и посторонился.
Я прошел мимо с равнодушным, отсутствующим лицом. Спокойно, говорил я себе, спокойно, не торопись…
– Эй! – окликнул патрульный.
Я обернулся.
– Мой вам совет, – сказал тот негромко, – держитесь отсюда подальше…
