Элизабет пошла к двери, и шелк ее платья, задевая лодыжки, шелестел громко и резко, словно разрываясь. Но тут снова послышался резкий смех, и через секунду на ступеньках, ведущих из холла, появилась девушка.
Первым впечатлением были волосы: нечесаная, буйная, явно давно не мытая грива светлых прядей разного оттенка, глаза из-под нее смотрели вызывающе. Затем девушка, слегка пожав плечами, отвернулась, и вновь раздался тот же смех — презрительно-насмешливый и бессмысленный.
— Моя дочь, — натянуто сказал Деон.
— Подойди познакомься с профессором Дэвидсом, — сказала Элизабет с ласковой настойчивостью, но Филипп уловил в ее голосе страх.
Девушка все еще стояла на верхней ступеньке. Она не смотрела ни на Филиппа, ни на мать. Обеими руками она держалась за железные перила, ограждавшие лестницу с одной стороны, и все-таки покачивалась. Филипп всмотрелся в нее внимательнее.
Длинное, свободного покроя платье из темной ткани с вышивкой по вороту и на груди. Бахрома на юбке и на шали. Филипп видел таких девушек в бесшабашных компаниях молодежи во всех больших городах мира. Но в этом доме он не ожидал встретить ничего подобного.
— Это Лиза, Филипп, — произнесла Элизабет, оборачиваясь к нему. Ее губы улыбались.
— Здравствуйте, Лиза, — сказал он мягко.
Девушка наконец сфокусировала на нем мутный взгляд, и ее глаза округлились в веселом изумлении.
— Привет, коричневый!
Элизабет закусила губу, а Деон неловко пошарил руками по столу.
Но тон девушки был настолько непосредственным, что Филипп почувствовал к ней симпатию и жалость.
— Я действительно коричневый, — сказал он и улыбнулся ей.
Она перегнулась к нему через перила.
— Коричневый — это по мне! — сказала она.
— Неужели?
— Да. Это как… — Она протянула руки к потолку и поглядела вверх. — Как солнце! — Ее лицо стало тревожным. — А солнце по вас?
— Лиза! — шепнула Элизабет.
— Я люблю солнце, — сказал Филипп девушке.
На ее лице появилась лихорадочная улыбка, она рывком отбросила назад нечесаные космы и исчезла. Он услышал, как ее босые ноги прошлепали по плиткам пола.
Элизабет вернулась на свое место. Деон возился с бутылкой коньяка. Неловкое молчание тянулось очень долго.
— Она ведь у вас не одна? — наконец спросил Филипп. — Еще сын, если не ошибаюсь?
— Этьен, — сказал Деон сипло и откашлялся. — Он сейчас не здесь.
— Он моложе Лизы?
— Да. Ему пятнадцать.
Лизе лет семнадцать-восемнадцать, подумал Филипп и прикинул: когда она родилась, Деону было около двадцати семи. Они недолго тянули со свадьбой. Почти сразу же после того, как он… уехал. Ранний брак для будущего хирурга. Может быть, тут причина холодности между ними, которую он заметил.
Люди! — подумал он устало и снова посмотрел на часы.
— Как поздно! Ты вызовешь мне такси?
— Зачем? Я тебя отвезу, — предложил Деон.
Филипп отказался наотрез.
— Нет-нет. Я к матери, и в оба конца это займет часа два-три, а тебе завтра оперировать.
Как ни убеждал его Деон, он стоял на своем.
Элизабет налила еще кофе, и в ожидании такси они говорили о каких-то пустяках. Наконец в окно ударили лучи фар — машина развернулась, шофер засигналил. Они торопливо попрощались на террасе. Деон проводил Филиппа до калитки, они несколько церемонно обменялась рукопожатием, и Филипп направился к такси, еще раз помахав Деону.
Деон увидел, как шофер перегнулся через сиденье и открыл заднюю дверцу. Филипп наклонился, чтобы сесть в машину. Но тут шофер что-то сказал ему. Он отступил, медленно выпрямился и подошел к дверце шофера. Шофер выставил перед собой ладони, что могло означать только решительный отказ.
Деон нахмурился и пошел к такси.
— В чем дело?
Филипп стоял так, что его лицо было в тени. Он сказал с ледяным спокойствием:
— Этот… джентльмен говорит, что не может меня везти. Его такси «только для белых».
Чувствуя себя бесконечно виноватым, Деон посмотрел на светящееся табло на крыше автомобиля, возвещавшее об этом.
— Какая нелепость! — сказал он гневно и наклонился к шоферу. — Что это за чепуха?
Шофер был молодой крепкий парень в кожаной куртке с медными бляшками по швам (как на собачьем ошейнике, вдруг подумал Деон. Возможно, это сравнение пришло ему на ум потому, что лицо шофера чем-то напоминало упрямого бульдога или бультерьера). Несмотря на свою воинственную внешность, шофер как будто был смущен. Он снова выставил вперед ладони, словно показывая, что снимает с себя ответственность.
— Вы бы сказали, что вам нужно такси для цветных, — пробормотал он жалобно. — А мне положено возить только белых.
Виноватый тон почему-то особенно взбесил Деона.
— Вы знаете, кто я?
— Да, доктор, — ответил шофер, отводя глаза.
— А это профессор Дэвидс из Канады, всемирно известный врач.
— Я-то здесь при чем, доктор? — растерянно, но упрямо сказах шофер. — Вы бы так и говорили, что не для белого. У меня права отберут. — Неуклюжим движением он повернул ключ зажигания, а затем убежденно добавил: — Это же закон, парень. То есть, простите, доктор.
— Будь он проклят, этот закон!
— Деон! — произнес Филипп с тем же ледяным спокойствием.
Деон беспомощно повернулся к нему.
— Черт побери, Филипп! Я не знаю, что и сказать!
— Ну, что же. — В темноте нельзя было разглядеть выражения лица Филиппа. — Как он говорит: это закон.
— Да, и очень удобная отговорка! Всегда можно отвести глаза, пройти мимо. Притвориться, что ничего не замечаем, и сказать себе: «Ну что же, это закон!»
Парень в кожаной куртке кашлянул и сказал:
— Шестьдесят пять центов.
— Что?
— Шестьдесят пять центов за вызов. — Голос таксиста прозвучал почти задиристо. — Я же сюда со стоянки приехал и зря.
Деон посмотрел на него с холодным презрением, вытащил из бумажника купюру и бросил ее в открытое окно. Потом повернулся на каблуках и, хотя все еще чувствовал себя виноватым (он должен был вспомнить про это идиотское разделение такси по правилам апартеида и сам отвезти Филиппа, не слушая его возражения), ему стало легче.
Позади раздался шум мотора, потом мелькнул красный отсвет — машина притормозила на повороте.
— Вызови, пожалуйста, другое такси, — попросил Филипп. И добавил с легкой иронией: — Нужного цвета.
— Нет, — резко ответил Деон и направился к гаражу. — Я отвезу тебя, и никаких возражений.
Филипп поколебался, но потом пожал плечами, соглашаясь.
Когда они садились в «ягуар», Деон в свете вспыхнувшей лампочки быстро взглянул на Филиппа. Но если случившееся и задело его, по лицу узнать этого было нельзя. Возможно, в темноте маска и соскользнула с него. Но теперь она снова была на месте.
Деон определял состояние своих пациентов по числу и времени телефонных звонков из больницы. Самым страшным было безжалостное приглушенное чириканье телефона перед рассветом. Ночные дежурные звонили только в случае крайней необходимости.
На этот раз ночью звонков не было — значит, пациент, которому поставлен искусственный митральный клапан, чувствует себя нормально. И тем не менее Деон не мог отделаться от тревоги. Он все-таки заглянул в послеоперационную палату, но там все было в порядке. Стараясь отогнать это неясное томительное беспокойство, он направился в операционный блок и вошел в раздевалку.
Он начал переодеваться, и тут у двери уборной остановился техник с аппарата «сердце-легкие».
— Доброе утро, профессор.
Деон обернулся.
— Здравствуйте, Мартин. Ну как там?
Техник взялся за ручку двери, явно заторопившись.
— Начали.
— Черт возьми! Ведь уже половина одиннадцатого! Чем они занимаются? С каждым днем все позже и позже…
Техник бросил на него испуганный взгляд.
— Произошли неполадки, когда поднимали артериальную линию в системе. Доктору Мурхеду пришлось нагнетать в лучевую артерию. — И он скрылся в кабине, чтобы избежать дальнейших расспросов.
В операционной Питер Мурхед вскрывал грудину, работая ножницами с широкими лезвиями. Деон заглянул за стерильный барьер между анестезиологом и хирургом.
— Почему ножницы? — спросил он резко.
Питер бросил на него такой же взгляд, как недавно техник.
— Пила опять вышла из строя. — Он показал на таз, в котором лежала окровавленная пила для вскрытия грудины.
Деон уставился на операционную сестру, которая тут же отвернулась к столику с инструментами. Ее спина была прямой и напряженной.
— Вероятно, опять то же самое, сестра, — сказал он громко и насмешливо. — Пилу вернули из мастерской только сегодня утром, вы опробовали, и, конечно же, она работала превосходно.
