Так я ей решил добавить радости:
— Фрау Бузе! Евреи все умеют, их на Украине еще много осталось.
Она почему-то так испугалась.
Ехал я из Киева не помню куда. Да не на «ифе». На поезде, но тоже очень медленно. Я в плацкартных вагонах не езжу, только в купе, чаще всего международного класса. Это когда в купе четверо, и все — разных народов.
Поезд не фура, тут попутчиков не выбирают и по дороге не сбрасывают. Куда-куда? В кювет. Не со всеми же попутчиками тебе по пути. Это он, дурак, считает, что по пути, а ты присмотрелся на него сбоку, из-за баранки: нет, не по пути. Как баранку ни верти — не по пути! Значит, вылазь, дружок, и жди другую попутку в обратную сторону. А он, пока вылазит да торбу свою из-под тебя вытаскивает, да то, да это… А потом в свете фар увидишь его на обочине. Ну, столб столбом при температуре плюс четыре. Ты еще раз в карту — бабах! — еще раз на его морду, на дорогу под колесами, снова на морду. Ну, не бандит же! Так, курва курвой и совок без ручки. Но чтобы сразу к вышке! Нет!
— Ладно, — орешь, ночью я всегда ору, тихо же, ничего не слышно, — залазь, братуха, обратно. Так и быть, довезу до ближайшей тюрьмы. Ха-ха!
Сел я в купе, перед самой Германией. Время, я уже говорил, было мерзкое, страшное… Пассажиров меньше, чем поездов, поездов тоже мало, но пассажиров еще меньше. Кина нет, рестораны только для богатых, поезда только для рыжих.
Купе сначала было не международным, только я. А во мне никаких других народов, кроме одного.
На первой же остановке подсадили ко мне какого-то не очень старого деда, такого аристократического, с тросточкой, с усиками, с улыбочкой. А по перрону все какая-то девка бегала, свой вагон искала. Я ее даже захотел, а тут входит этот дед. И поезд тронулся. Не, думаю, это не она. Очень жаль!
А у нас что на пляже, что в поезде — все сразу за жрачку, как после офигенного поста. Еще и не тронулись, а дед уже так хорошо разложился, то есть весь столик уставил за четверых. А я что, голодный? Я дома все давно съел, все, что в дорогу заготовил, то и съел, чтоб в пути не испортилось. В желудке ж ничего не портится. Верно? Только вместе со мной.
Нет, вру! Остались соленые орешки в кульке. Так я их тоже разложил на столике. Сижу, грызу. Жду, когда дед свою курицу умнет с помидорчиками, с огурчиками, с салатиком, с яблочным соком. А он курицу добил, достал котлеты, открыл кильку в томате. Я уже почти весь кулек изгрыз, а он все ест и ест, ест и ест. Что ж, думаю, он такой голодный, что в одиночку есть может! Как алкоголик первой степени. Или четвертой? Блин, забыл, какая самая хреновая. Я к нему остатки орешков пододвинул, с намеком:
— Угощайтесь! — говорю.
— А вы?
— А я уже ИМИ сыт.
Он мои орешки своим компотом закусил и мне улыбнулся:
— Извините, что я вам ничего не предлагаю: все вчерашнее, боюсь, уже испортилось.
— Не сомневайтесь, — говорю, — это сразу видно по запаху. Гниль!
— Да, гниль. Все — гниль! Дожили до полного торжества капитализма, до американских орешков.
— Чем же, — спрашиваю, — вам их орешки не нравятся? Нормальные орешки, соленые, не гнилые, как ваша курица.
— И курица американская. С силиконом. Простите, вы кто по национальности: русский или украинец? Лично я — литовец, наполовину.
— А знаю, знаю… Вы хотите рассказать еврейский анекдот.
— Почему вы так решили?
— Так всегда перед этим делом. Едем в такси впятером, хорошо едем, молча. Вдруг таксер спрашивает: здесь евреев нету? Правда нету? Тогда слушайте!.. А я, вообще-то, еврей.
— Вы шутите! У вас типично украинский тип профиля, хотя вы и рыжий. У меня чутье на евреев, а про вас я сразу подумал: молодой человек из приличной украинской семьи. Сейчас это такая редкость.
— Я не спорю. Из украинской так из украинской, и не из одной, а аж из двух. А литовец — ваша лучшая половина?
Он таки доел свои испорченные продукты. Собака тоже любит с гнильцой, с запашком. Мой бокс раз нашел на пустыре дохлую кошку. Ну что бы вы с ней сделали? А он разрыл ее и пока всю не слопал, домой не ушел. Отойдет, вернется, под дождем, под снегом… Все по фиг! Ну, благородное же животное. Диванное. Он мне потом эту кошку недоваренную целиком на диван и вывалил. На, говорит, попробуй, как вкусно…
А этот не поделился. Значит, еще благородней. Я таких знаю, с усиками.
— Вот, — говорит, — мы тут гнильем давимся, а два великих народа из-за какого-то Крыма насмерть дерутся. А третий, невеликий, сидит, ухмыляется и их подзуживает. Вы меня понимаете?
— Не, — злюсь, — не понимаю, я не литовец, я украинец, как вы сами сказали. Я не понимаю: кто с кем и кого на что-то подзуживает.
— Вы что, «Протоколов» ихних не читали?
— Не, не читал. Пьесу видел по телеку: «Протокол одного заседания». Или «Прокол…»? Как коммуняки квартальную премию меж собой делили. Ну, деньги партии. А вы не видели?
— Признаться, нет. Я и «Протоколов» не читал, только тезисы, но все сходится.
А я вообще ничего не читаю. Зачем, когда времени нет, а радио есть в «ифе». Погода там, музон, затор, запор. Я тут ехал за Андрюхой на фирму, задумался о Германии, забыл переключиться и в сомнамбулическом состоянии прослушал новости. Впервые в жизни! Как раз об этих «протоколах». Пришел журналистик к Папе Васильеву из обчества «Память». Тот окружил его своими чернорубашечниками и два часа базарил о всемирной роли евреев в России. Через два часа захотел, мерзавец, горло промочить. Тут тот журналистик (ему ведь тоже охота побазарить) и прорвался:
— Господин Васильев, откуда вы все это взяли? В Библии об этом ни словечка!
Папа чуть стаканом не подавился.
— Как откуда? А вот — «Протоколы сионских мудрецов». Жиды сами прокололись две тыщи лет назад.
Тот журналист хорошим мужиком оказался. В библиотеке дорылся аж до Милюкова… Хрен его знает до кого, но дорылся точно, что все это туфта и тухлые яйца. И даже сам батюшка-государь за них охранку расстроил: мол, пить надо меньше, а писать лучше.
Пришел этот мужик снова к Васильеву. Два часа ему клизму вставлял. Видит, Папа немного отошел, даже порозовел:
— Что ж, — бормочет, — если так, то может быть.
А через пятнадцать минут перед своим гитлерюгендом снова ту же пургу погнал!
А мой попутчик аж ко мне подсел и пошел-поехал:
— У них все кругом схвачено. В Крыму выкрали одного депутата, истинно русского человека… а потом он вернулся и стал требовать примирения с караимами!
— Командир, а караимы что, тоже евреи?
— Конечно! Может, и не евреи, но иудеи точно, как хазары. Помните: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам»? Они ж давно к Руси подбираются. Сейчас что ни русский, то еврей. Ничего не разберешь, поэтому и катастрофы каждый день. Судите сами: как могли в Аше два встречных поезда враз взорваться? Там что, узкоколейка? А землетрясение в Армении? А эта великая битва за Черноморский флот? Обратите внимание на почерк: везде же справа налево! У Горбачева жена Раиса, а Раиса у иудеев — покорная. Значит, Горбачева — еврейка. А зачем русскому человеку добровольно жениться на дочери Сиона? Тем более Генеральному секретарю? Вот вам и столкновение двух русских кораблей при ясной погоде в полумиле от берега.
— Так, может, и вы еврей? Вы ж только наполовину литовец? Ну-ка, ну-ка…
— Это не исключено. В последнее время постоянно снится, что меня бьют камнями. Вы думаете, я псих? Ничуть. Это же всемирный заговор. Америку они уже захватили без единого выстрела, там давно все президенты евреи, все — Авраамы. А Америка правит миром. Но не Россией, здесь эти штучки не выйдут!
— Постойте, постойте… Это очень интересно! Мне в детстве про это моя украинская мама ничего не рассказывала, честное слово. И где же, по-вашему, центр этого всемирного заговора? В Бердянске?
— Так вам они и скажут об этом. Может, и в Бердянске, а может, в Москве или Форосе. Съездил туда Горбачев, посоветовался — и вот вам, пожалуйста, наутро — новая страна! Это не вшивая сицилийская мафия, это масоны — Космос! Чем их меньше в Бердичеве и Одессе, тем больше в Москве и Киеве, в правительстве. Где гарантии, что наш поезд ведет не еврей?
Ну, я ошизел! Это ж такая доза! Смертельная! Куда они в этом центре глядят? Двадцать пять лет на свете живу, и хоть бы одно задание. Ну козлы! С ментами и то проще. Я в бандитской фирме служу, на «ифе» езжу, я на ней на саму Верховну Раду могу наехать. Мне только прикажи: еврей Лукацкий, рыжая твоя бестия, устрой всемирный потоп на Подоле. Да хоть сейчас! Так нет же приказу.
Все! Быть евреем — подвиг! Я похож на пионера-героя? Я даже на батю не похож: он сейчас так растолстел. Ну, бывший культурист, в машину не вмещается — руль мешает животу. А я худой, одни веснушки. Что спереди, что сзади — ни живота, ни жопы! Мне казалось, что с возрастом это пройдет. Не, не прошло.
