В Пюрмонте все по-старому. Дом, в котором жил Петр Великий, еще цел. Полгода прошло, а он еще цел. Петр умер, я отучился, а дом, где он пил «пюрмонтер-вассер», целехонек. Рядом с орднунгсамтом, социаламтом и новым парфюмерным магазином — святые ж все места.
Перестроили «Мерседес-центр», теперь туда простому русскому человеку зайти страшно — одно стекло. Не так повернешься — такие бабки посыпятся… на голову…
Снова ремонтируют дорогу на Хамельн, у замка. Немцы к этим двумстам метрам так привязались: то их расширяют, то углубляют, то строят автобусную остановку, как в тайге. Стройка века! Деньги, блин, живьем в землю закапывают.
Говорят, в Пюрмонте сейчас упадок: богатые старухи пить стали меньше, не едут сюда на воды. А раньше со всей Европы падали, даже принцесса из Бельгии. Есть принцесса в Бельгии? Конечно, есть, раз сюда приезжала! Ну вот, старухи, значит, не едут, а я приехал. Радуйтесь! Так они только над своими хохмами смеются: сами пошутят, сами посмеются. Нет, над собой они не смеются, это строжайше запрещено, такой порядок. Ну, я не знаю тогда, чему радоваться. Над кем смеяться? Не над собой же. Я сам этого не терплю, хоть я и не немец.
Однако весь Пюрмонт сейчас подо мной меж холмами. Холмы, как горы, все время в тумане, и я сам, как в тумане. Значит, надо срочно искать квартиру. Не надо подешевле, надо получше! За все будет уплочено. А то сниму квартиру в Израиле. Нет, говорят, лучше в Германии. Специально вас сюда притащили, здесь нам дешевле грехи замаливать и капиталы не утекают за границу, как в России, вместе с мозгами.
Я тоже думаю, что так лучше. Мне интересы Германии дороги, не то что Йожке Фишеру. Хорошо, буду искать квартиру в Германии, на родине холокоста. Но не в Пюрмонте, а рядом: например, в деревне Левензен. Там воздух еще чище. А почему? Потому что социаламт в Пюрмонте, и все наши жертвы тоже в Пюрмонте, а их уже пятьсот душ, целое поголовье. И все — шпионы, кроме меня.
Квартиру в Левензене мне нашли друзья-азербайджанцы. Очень хорошие, веселые ребята, из Баку. Как кто сюда приезжает — сразу к ним, они всем помогут. У них теперь все азербайджанцы живут в Баку, весь остальной страна — под армянами. Армяноджан. Но азербайджанцы не плачут, им и в Баку не тесно. А кому тесно, тот бежит в Германию. Кто кем: кто евреем, кто мужем еврейки, а кто и русским немцем. На что денег хватило, тем и прикинулся.
И кем только мои азербайджанцы в Баку не были, еще смешнее, чем мы. Мамед гонял по главному проспекту на скорости сто пятьдесят километров в час. Кем работал? Совсем глупый вопрос: я ж говорю, гонял по проспекту! Казенный машин, высекал искры из-под колес, да! Уважаемый человек, эфенди. В двадцать лет — уже эфенди.
А Додик таки работал в Министерстве, в совершенно секретном отделе внешней приемки. Он инженер-строитель-сантехник, а что там сейчас строить, кроме частных дач? Но если тесть в министерстве бальшой человек, то что ж, его зять там канализацию чинить будет? Какие вопросы? Он будет сидеть на приемке, дорогих гостей принимать, понимаешь. А что может быть важнее встречи дорогих гостей? Только их проводы. Но этим там занимается другой молодой человек, которого папа замминистра. Додик — тоже эфенди.
Я у него все допытывался, как называлось его министерство, а он широко разводит руками и закатывает глаза: мол, самого широкого профиля, здесь таких нет. У них там о названиях не принято спрашивать: кому надо, тот знает, да! Старинный горский обычай. Например, если Мамеда остановит полицейский — на скорости сто пятьдесят это запросто! — и скажет, что Мамед должен сто пятьдесят долларов, так упаси бог поинтересоваться, за что! Очень могут расстрелять тут же у машины при попытке к бегству, как армянского шпиона. Докажи потом, что ты не армянин.
Додика мама преподавала русский в университете. Не самый лучший язык в Азербайджане, пережиток, понимаешь. Так на экзамене одному эфенди двойку поставила. Ну, была не в курсе, что он уже эфенди и уже за все заплатил. Дикая женщина. Так парень очень на нее обиделся и даже сказал:
— Ты человек? Да? Я тебе русский язык говорю: ставь пять, мой папа за пять платил. А то будешь всю жизнь по-азербайджански плакать! Да!
Я когда после Додику сказал, еще до полиции, что меня обижают украинские мафиози, и попросил пойти со мной на встречу, чтоб быть свидетелем, хоть из-за угла, он аж подпрыгнул:
— Мы счас вся чеченская мафия подымем! Иды спокойно, дорогой. Одын.
Ну, думаю, с двумя мафиями мне точно не сладить. Пошел в немецкую полицию. Одын.
Короче, ребята нашли мне квартиру в Левензене, но там еще живет один какой-то Тофик или Нафик, который хочет оттуда выехать, но не может, пока не найдет себе замену. Вот с ним мне и нужно договориться, чтоб не передумал.
Привезли меня в Левензен. Дом в хорошем месте, даже в очень хорошем. Рядом конюшня, иногда и кони ржут. Как ветер подует, хрен его знает, откуда — с поля, с реки, с конюшни, — пахнет сеном, переваренным сеном пахнет, очень приятно.
Зато квартирка огромная, как конюшня. Туда столько телок вместить можно. Американский стиль: кухня и зала совмещены, деревянный потолок, камин, блин, как у папы Карло.
Тофик эту квартирку немножко засрал. Как конь без хозяина. Но это все фигня! Что я, Мойдодыр? Какие проблемы? Отмоем, отдраим и снова засрем!
— Беру! — говорю Тофику. — Можешь выметаться хоть сейчас. Где хозяин? Я хочу срочно поговорить с хозяином.
Смотрю, Тофик опять же, как жеребец, то подымет ногу, то опустит. Словом, нервничает.
— Тут такое дело. Хозяин далеко, и все дела решает только через меня. Вообще-то он не любит русских, но если я тебя ему порекомендую… А мне переезжать не к спеху.
— Хорошо, — говорю, — возьми у хозяина термин для меня, скажи, что русский очень тихий и любит порядок. Как ты.
Прошла неделя, другая. Тофик берет термин у хозяина. Может быть, берет, я не знаю. Я уже другую квартиру в Пюрмонте нашел, тоже в перфекте. Там стены съемные, как в Японии. Но та, в Левензене, мне нравится больше, когда на три комнаты десять дверей и два коридора и вся стена в окнах. Есть куда зайти и выйти.
Как-то гуляю себе за городом вдоль бундесштрассы. Вдруг обгоняет меня «мерседес», старый «мерс», здоровенная ржавая лохань на колесах. И Тофик за рулем.
— Уф! Еле тебя догнал. Хозяин дал добро. Приходи завтра подписывать договор.
Прихожу завтра, Тофик встречает меня уже как будущего владельца его хором. Провел по всей квартире, в каждую кладовку заглянул:
— Дворец! Сам бы жил, да с женой развелся. Имей в виду: кабель ТВ входит в миту. А вот здесь ты можешь посидеть у камина.
— А он греет?
— Я ж говорю: посидеть. А греться будешь у батарей — вон их сколько… Но есть, земляк, одна проблемка: за весь этот райский уголок ты мне должен пятьсот марок.
— Почему тебе?
— Я сам нашел эту квартиру через маклера за пятьсот марок. Он меня так надул! Должен же я вернуть свои деньги, да?
— Найди маклера, повози его в багажнике — все и вернешь.
— Мы не в Баку! Я думал, можно с тобой договориться.
— Не знаю. Сейчас я себя спрошу. Лука! Он развелся, а ты будешь содержать его бывшую жену? Нет? Я тоже так думаю.
— Слушай, так нельзя… Хорошо, да! Давай по-другому. Купи у меня спальный гарнитур за пятьсот. Он стоил тыщу.
— Чтоб я спал на твоей кровати? Тофик, это же не гигиенично. Я сидушку в своей «ифе» всегда одеколоном протирал после таких, как ты. А то потом такая чесотка!
— Слушай! У меня тут срок до августа, тебе нужна квартира сегодня. Тебе она нравится, да? Я могу тут жить до августа, а могу и не жить. Я делаю тебе добро. Купи у меня хоть что-нибудь — такой наш обычай.
— Дарагой! Я не жил в ваших джунглях, извини. Ну что у тебя купить? Может, лампочку от туалета? Идет?
— Купи кухонный уголок. Твердый! Настоящее дерево. Будешь кушать, как в баварской пивной. Смотри, как он тут вписался. Я сам купил его у хозяина за семьсот марок, а он в магазине за полторы тыщи. Бери за триста, уступаю.
— Тофик! Ему триста лет. От него воняет еще баварским пивом, но я тронут вашим обычаем. Оставь его здесь за двадцатку. Тебе не придется ломать голову, куда его выбросить. Я выброшу сам.
— Ты хочешь меня обидеть, да? — говорит Тофик и открывает окно.
В комнате сразу запахло свежепереваренным сеном. Бляха-муха! А я думал, что это только на улице. Вот это запах… Ну, божий перст!
— Тофик! — кричу. — Здесь кто-то похоронен, точно. Под домом скотомогильник. Я не могу жить на костях бедных животных, я не горец. Извини!
И что вы думаете? Моя первая квартира таки в Пюрмонте, в самом центре, за Брунеркой. Во дворе, напротив «Пюрмонтер-колоннадес» — богадельни для очень богатых старух. Я этого не понимаю. Старушки совсем древние, двумя ногами в могиле, а там у них такой шик и блеск, что и мертвый жить захочет. А как же тогда умирать? А это как обязательная страховка — хафтпфлихтферзихерунг: хош не хош — умри! Надо под конец так жить, чтобы это очень хотелось. Когда печка чадит, помойное ведро в коридоре, коридор на улице, а пенсия только посмертно — отчего ж не умереть?
