А впоследствии, возможно, могло бы случиться Воскресение. Ветер и море, разъедающие горы, постепенно превратили бы их в пыль и песок; мало-памалу сформировался бы плодородный слой почвы. Появились бы растения, а затем, много позже, и животные. Но сейчас здесь были только скалы – и дорога, проложенная человеком.
Мы поехали дальше, и Руди мне объяснил, с какой целью азраилиты явились на этот остров. Сначала Филипп Лебёф собирался построить временную резиденцию для инопланетян в Швейцарии или же на Багамах – то есть в каком-нибудь налоговом раю. Но потом он случайно отправился отдыхать на Лансароте, и это открыло ему глаза. Первая встреча человека с его создателями состоялась на голой вершине Синая; вторая – в кратере потухшего вулкана Пюи-де-Дом. Третья должна состояться здесь, среди вулканов, на земле древних Атлантов.
Я принялся размышлять над услышанным. В самом деле, если в один прекрасный день инопланетяне действительно прилетят, то лучшего места для репортажа по CNN просто не найти; и все же мне трудно было в это поверить.
Солнце уже садилось, когда мы добрались до Жерии. Это узкая долина, которая вьется среди темно-лиловых, почти черных горных склонов, усеянных камнями и гравием. За несколько веков жители острова выкопали в гравии ямки, насобирали камней и построили из них полукруглые стены для защиты от ветра. В каждой такой ямке они посадили виноградную лозу. Вулканический гравий очень плодороден, солнце светит вовсю; из этого винограда получается ароматное мускатное вино. Упорство, которое потребовалось для такой гигантской работы, поистине поразительно. Рождение Лансароте было чудовищной геологической катастрофой; но здесь, в этой долине, на площади в несколько квадратных километров, перед нами предстала искусственная природа, воссозданная на пользу человеку. Я предложил Руди сфотографировать виноградник, но его это не заинтересовало. Впрочем, его как будто вообще ничто не интересовало; я подумал, что с ним неладно. Однако он все же согласился зайти со мной в дегустационный погребок.
– Завтра мы могли бы предложить немкам составить нам компанию… – как бы между прочим сказал я, держа в руке бокал муската.
– Каким немкам?
– Пэм и Барбаре.
Он озадаченно наморщил лоб, очевидно, с трудом припоминая, кто это такие.
– Что ж, почему бы и нет, – ответил он наконец, но потом спросил: – А разве они не лесбиянки?
– Ну и что? – горячо возразил я. – Бывают очень милые лесбиянки… Иногда бывают.
Он пожал плечами: ему было глубоко наплевать. Когда мы вернулись в отель, уже стемнело. Руди сразу отправился спать; сказал, что не голоден и не пойдет на ужин. Просил его извинить, ему было неловко, наверно, он просто устал, и все такое. И я один пошел в ресторан, на поиски Пэм и Барбары.
Как я и предполагал, они с восторгом согласились составить нам компанию. Но у них был свой собственный четкий план на завтрашний день. Больше всего им хотелось попасть на пляж нудистов в Папагайо. Девушек из Германии, объяснял я Руди на следующее утро, надо принимать такими, какие они есть; если ты выполняешь их маленькие капризы, чаще всего тебя ждет награда: в целом, они очень славные девушки. Но все же я настоял на том, чтобы сделать крюк и заехать в бухту Эль-Гольфо. Там есть крутой утес, выступающий из моря, там целая радуга необычных красок, короче, там чудесно. Это признали все, а повеселевший Руди нащелкал штук тридцать фотографий. В Плайя-Бланка мы зашли в бар и заказали на обед набор закусок и белое вино. Разгоряченная вином Пэм стала откровенничать. Да, они – лесбиянки; но не безоговорочно. Ага, сказал я себе. Тогда она пожелала узнать, не педики ли мы. «Ммм… нет», – сказал я. Руди с трудом доедал свою порцию осьминогов. Он подцепил последний кусочек зубочисткой, поднял глаза и рассеянно ответил: «Нет, и я тоже нет… Насколько мне известно».
Выехав из Плайя-Бланка, мы минут десять катили по приморскому шоссе, а потом надо было свернуть влево, по направлению к Пунта-де-Папагайо. Несколько километров все было нормально, потом шоссе резко пошло под уклон и вдруг превратилось в проселочную дорогу. Я затормозил и предложил Руди сесть за руль. У нас был внедорожник, но я всю жизнь панически боялся внедорожников, езды по неасфальтированным дорогам и всего, что с этим связано. Разные там противобуксовочные системы, блокировки и длинноходные подвески не вызывают у меня ни малейшего восторга. Дайте мне автостраду и нормальный «мерседес» – и я буду счастливым человеком. Когда я по злой прихоти судьбы оказываюсь за рулем внедорожника, то первая моя мысль – свалить эту мерзость к чертям в кювет и топать дальше пешком.
Дорога вилась серпантином по крутому холму. Подъем был трудный, мы ползли со скоростью пять километров в час, а вокруг нас клубились тучи ржаво-красной пыли. Я оглянулся. Пэм и Барбара, по-видимому, нисколько не страдали от дорожных неудобств, они сидели, как паиньки, на пластиковых креслах и не ворчали, когда их подбрасывало.
На вершине холма нас ждал сюрприз. Дорогу преграждала будка со шлагбаумом, вроде таможенного поста, с надписью: «Природный заказник». Интересные дела, подумал я. Чтобы ехать дальше, надо было уплатить тысячу песет: за это вам давали брошюрку, в которой сообщалось, что вы въехали на территорию мирового биосферного заповедника, и перечислялось, чего нельзя было делать на этой территории. Я прочел и глазам своим не поверил: если бы вы захотели подобрать камень, это грозило вам штрафом в 20.000 песет и шестью месяцами тюрьмы. О растениях и говорить нечего; впрочем, растений там не было и в помине. При всем при том пейзаж не отличался какими-то яркими особенностями; он даже значительно уступал по красоте тем местностям, где мы побывали вчера. За въезд мы заплатили в складчину. «Неплохо придумано, – шепнул я Руди. – Берешь какую-нибудь никому не нужную дыру, оставляешь подъездную дорогу в первозданном виде и вешаешь надпись: „Природный заказник“. Людям некуда деваться, и они въезжают, а тебе остается только брать деньги».
Через несколько сотен метров дорога разветвлялась по пяти или шести направлениям. Плайя-Колорада, Плайя-дель-Гато, Плайя-Грасьоса, Плайя-Мухерес… Выбирать не имело смысла. «Поезжай по средней дороге», – сказал я Руди. Чуть подальше была еще развилка, потом еще одна. И вдруг мы увидели море. Здесь, в самой южной точке острова, море было сказочной синевы. Вдали в знойном мареве виднелись песчаные берега Фуэртевентуры. После двух крутых поворотов дорога вывела нас к безлюдной бухте. Черные скалы окаймляли полоску белого песка, почти отвесно спускавшуюся к морю.
Я сразу пошел купаться, Пэм и Барбара – тоже. Оставаясь на расстоянии нескольких метров от них, я все же чувствовал, что они примут меня в свою игру. Я подумал, что мне стоит подольше пробыть в воде. И в самом деле, когда я вышел на берег обсушиться, они уже лежали в обнимку на полотенцах. Пэм положила руку на лобок Барбары, которая слегка раздвинула ноги. Руди с насупленным видом сидел чуть поодаль; он так и не снял шорты. Я разложил полотенце в двух шагах от полотенца Барбары. Приподнявшись, она обернулась ко мне. «You can come closer…»[11] Я подошел. Пэм села на корточки над лицом Барбары, чтобы та могла лизать ее. Лобок у нее был выбрит, и губы тоже, а между ними открывалась четко обрисованная, не слишком длинная щелка. Я осторожно коснулся грудей Барбары. Ощущать их округлость было так приятно, что я от удовольствия надолго закрыл глаза. Затем снова открыл и провел рукой по ее животу. У нее все было не такое, как у подруги: густые русые волосы на лобке, крупный клитор. Солнце стояло в зените. Пэм была близка к оргазму, она странно повизгивала, это напоминало мышиный писк, как мы его себе представляем. Внезапно кровь прилила к ее груди, и она кончила, тихо заурчав от наслаждения. Затем глубоко вздохнула и села на песок рядом со мной.
– Вам понравилось? – В этом вопросе все же звучала легкая ирония.
– Очень. Правда, мне очень понравилось.
– Я заметила…
У меня все еще стояло. Она обхватила мой член рукой и стала мягко и ритмично массировать его.
– Я уже отвыкла оттого, чтобы мне вставляли, но с Барбарой вы можете попробовать.
– С удовольствием, но… – Я почувствовал себя полным идиотом. – У меня нет с собой презервативов.
Она расхохоталась, обменялась несколькими фразами по-немецки с Барбарой.
– Это не страшно, – весело сказала она и гибко выпрямилась. – Мы что-нибудь придумаем и займемся вами. А сейчас пошли купаться.
Поднявшись на ноги, я заметил, что Руди исчез. Его полотенце осталось лежать на песке. Несколько секунд я колебался, потом решил не думать о нем. Разве я сторож брату моему? Так или иначе, он должен быть где-то здесь, неподалеку. «Your friend look sad…»[12] – сказала мне Барбара, плескаясь в воде. «Yes… His life is not funny».[13] – Это еще было мягко сказано. Она сочувственно кивнула; а я ломал голову, что бы еще ей сказать. С английским у меня дело всегда обстояло неважно, меня хватало от силы на три фразы, но что поделаешь? Впрочем, Барбара вроде бы тоже не очень свободно изъяснялась по-английски. Я вытерся, разложил полотенце на песке рядом с ней и, набравшись духу, произнес:
