Сливкам среднего класса я не мог сбывать краденое. С огромным облегчением я сообщил торговцам, что больше не беру товар на хранение. Финансово я перестал зависеть от них, а ведь они досаждали мне даже больше, чем массаж. Поставщики, конечно, расстроились: шмотки лучше хранить в подвале у собственников жилья, чем в муниципальном доме.
Отец нашей мафии решил наградить своего компаньона. Он подарил мне мини-хлебопекарню, полагая, что я как человек семейный смогу оценить подарок. Скрыв душевное волнение, я поблагодарил его. Когда он ушел, я разрыдался в ванной.
В начале июня я почти иссяк.
Опытный бегун, я умел прислушиваться к своему телу, неплохо разбирался и в душевном здоровье, так что общий диагноз, по-моему, был очевиден. Я себя загнал. Лучше всего было взять больничный и отдохнуть, но, к сожалению, я этого не мог. Наширявшись снотворного, я проспал в течение трех суток в сумме тридцать девять часов. Итого на долю недосыпа пришлось двадцать четыре часа, плюс пятнадцать часов обычного отдыха.
Хватило с лихвой.
Я подобрал в газете плохонький дом. Стартовую цену зашкалило. Смотрины в воскресенье в час. Взглянув на фотографию Хелены и Сини, я набрал телефонный номер. Никто не ответил. Я хотел, чтобы мы отправились на смотрины все вместе, по дороге я бы все рассказал.
Как мне стукнуло в голову купить дом.
Что я ради этого предпринял.
Что я думаю о ней, о них.
О чем успел передумать в одиночестве.
Я снова позвонил. Нет ответа.
На смотрины я отправился, уверенный в своем безупречном вкусе. Приглянется мне – наверняка приглянется и Хелене. Сунув семьдесят штук наличных в карман ветровки, я стартовал.
Прибыл на место за пять минут до срока. Желтая машина агентства, завернув во двор, изрыгнула тетку в строгом костюме, которая установила указатель на тротуаре.
Подкатив к ней, я заявил, что хочу купить дом, но меня не устраивает заявленная цена. Она отмахнулась: якобы у нее много работы. Я удивился, ведь в ее обязанности входит именно выслушивать предложения и обдумывать их. Она сказала: сперва осмотри дом, а потом вернемся к вопросу.
Я возразил. Поведал, не вдаваясь в подробности, что порядком поднаторел в этом деле, и опять предложил ей высказаться об альтернативной цене. Она зациклилась: с удовольствием, но только после просмотра.
И вдруг я сник. Как будто сахар в крови упал до нуля.
Вытащив из кармана толстый шоколадный батончик, я отхватил кусок и обещал вернуться к половине третьего. Шагнул в сторонку. Тетка поинтересовалась, не желаю ли я осмотреть дом изнутри и услышать рекомендации по ремонту. – Ремонт сделаем, когда въедут Хелена и Сини.
Что это я сказал?
Вот так выдал.
Смешать сокровенное с покупкой сраного дома!
Смутившись, я потрусил прочь.
Остановился только на верхушке холма. Рассматривал свой новый район целых шесть минут. Порядком – если не отвлекаться.
Потом где-то с час я бегал в ровном ритме, оставшееся время сидел на камне метрах в двадцати от дома. Две семьи маячили во дворе. Они беззаботно поддевали ногами пучки травы, смеялись, глядя на играющих в кустах детей. Я искренне пожалел их. Они и не предполагали, что дом уже нашел верного покупателя.
Один из мужиков держал на руках девочку, ровесницу Сини. Я отвернулся.
Тетка в деловом костюме проводила последних клиентов до ворот и протянула им желтые листочки. Приблизившись, я облокотился на большую березу у дороги. Когда скрылся последний клиент, я достал свернутые в трубочку деньги, подошел к тетке и сделал все, чтобы Хелена и Сини вернулись назад.
Хорошо, что он ударил меня. Я так думаю. Появился повод уйти. Больше никаких ведерок для блевотины, пустого взгляда, докладов на тему рока, кулинарии и почему пехотному генералу следует заклеить рот скотчем.
Аж до щиколоток пробрал. В костный мозг просочился. Нет уж, лучше туда, чем в сердце. Придурок. Черный перец кладут в макаронную запеканку? Рис требует двойную норму воды? А какую картошку лучше взять для пюре? В нее добавлять молока или сойдет картофельный отвар? В суп-пюре кладут укроп? А как же Матти добивался этого вкуса?
Я ломала голову над самыми простыми вещами, когда раздался звонок.
Сиркку сказала, что на определителе наш домашний номер. Пускай себе звонит.
Я не хотела разговаривать с Матти. Я знала, что стоит мне только услышать голос, как я тут же перенесусь назад, в нашу квартиру, в тот самый вечер.
Ночи три я вскакивала во сне, размахивая руками. Сиркку трясла меня за плечи: что с тобой? Я рассказывала, что в комнате полно осьминогов.
Теперь, через два месяца, слегка отпустило. Правда, сейчас я до того привязана к Сини, что без нее я будто полчеловека. Постоянно держу Сини на руках, не решаясь отпустить, как бы с ней ничего не случилось.
Есть только «сейчас», на будущее загадывать не берусь.
Сини дышит, я дышу, вон едет автобус, в нем люди, которым ничего не известно о нашей жизни, а мне ничего – о них. Кроме того, что с ними как раз ничего не случилось. Иначе они бы остановили автобус и разбрелись куда глаза глядят. Похоже, только мы с Сини в этом мире несчастны.
Сиркку пыталась доказать, что это не так. Хорошо ей говорить. Да что мне слова посторонних? Пустой звук!
Теперь на первом месте рутина, с которой Матти справлялся сам. Именно сегодня, в пятницу вечером, с ума нейдут его булочки. Как ему удавалось такое пышное тесто? А его запеканки в лезьоне идеальной пропорции. Как он этого достигал? По четвергам я и носа не совала на кухню, если он находил в кулинарном приложении новый рецепт песочного торта.
Года четыре назад с ним что-то случилось. Он раскидывал по углам неглаженое белье, забывал на плите кашу, вздрагивал, читая газету. Он по-прежнему заботился о нас, только себя забросил.
Сколько раз я говорила ему: выбери часок для себя, найди какое-нибудь увлечение, сходи куда-нибудь. Однажды надеялась – клюнет. Нашла объявление в газете о чемпионате Финляндии по лыжным гонкам без лыжни, по ровному насту. Вырезала, подсунула. Думала: прекрасный случай провести время в лесу в мужской компании. Ошиблась. Он надулся, да еще и наорал на меня, что настроение не поднимется оттого, что он станет хлебать в лесу черничный компот с незнакомыми мужиками.
В таком состоянии он пребывал, день ото дня только меняясь к худшему. Смотрел телик, читал газеты, слушал радио, делая поразительные выводы обо всем увиденном и услышанном, потом купил эти ведерки для рвоты. Боже мой!
В чужую шкуру не залезешь, особенно в его. Он сам придумал себе эту роль. Конечно, он же непревзойденный мастер кондитерского искусства! Песочные торты, кексы, плюшки, слойки и пироги – все своими руками. А мы должны были собираться кучей и восхищаться, как это наш мастер-золотые руки сотворил такое! Выпечка была действительно хороша. Дело не в этом. Я поняла, что он таким образом заявлял о себе. В полумертвом состоянии месил тесто в короткую утреннюю передышку после того, как часами носил на руках больную малышку. А я посещала по вечерам оздоровительную гимнастику и психологический тренинг для молодых матерей.
Он сам на это пошел. Сказал бы, если б не устраивало. Открыл бы рот.
И вдруг овечка превратилась во льва. За несколько месяцев он полностью изменился. Начались эти пространные высказывания, он сердился, если мне не хватало терпения выслушивать их. Он хотел переделать мир – вовсе не наши отношения. Мои терзания и слезы ничего не значили для него, он таращился с дивана холодной рыбой.
И вот терпение лопнуло. Чаша переполнилась. Впрочем, не знаю…
Порой мне кажется, что я уже ничего не знаю точно.
Кроме того, что ему здесь нечего делать.
Как и в новой квартире, которую нам скоро выделит город.
Квартира будет ужасной. Ну и пусть, потому что в этой жизни мне все равно не получить деревянного домика на окраине города. Это моя мечта, а Матти даже не слушал, когда я говорила об этом. Помню, битых полчаса я рассказывала ему, как наши знакомые ремонтируют дом, и вдруг заметила, что он вторым ухом внемлет жирному председателю лыжной федерации, который вещал по телику о спекуляциях в крупных соревнованиях. Я обиделась.
И после этого он еще удивляется, что я обругала его последними словами, прежде чем он ударил. А что я такого сказала? Раскрыла положение вещей: каким он был, каким он никогда не был и уже не станет.
Но все это в прошлом, скоро мы с Сини переедем в муниципальную квартиру.
Сиркку считает, что город специально строит такие уродливые дома, чтобы указать бедным их место. Не знаю, может быть. Сейчас я хочу только квартиру, четыре стены и обычную мебель. Пусть страшненькую, только без осьминогов.
Мои мысли в последние недели походили на бред. Все рухнуло, потеряло свои очертания. Если бы у Сиркку не было успокоительных, моя голова разлетелась бы на тысячи осколков. Может быть, еще и расколется. Вообще-то я сама чуть не треснула, когда Сини рассказала, чем они с Матти занимались в выходные. Матти делал массаж каким-то большим дядькам. Я сразу позвонила ему. Он сказал, что подзарабатывает сеансами массажа и что все это только для нашего блага. Черт возьми! Девочка наблюдала, как он массирует совершенно голых мужиков. Я сказала, что доложу об этом социальным работникам, наверняка запретят контакт.
