Я исполнил свой индейский танец, свой танец живота и свой танец «Не-Можешь-Срать-Не-Мучай-Жопу». Тяжело пить, когда танцуешь. И тяжело танцевать, когда пьешь. Питер знал, что делал. Он выстроил кушетки и стулья так, чтобы отделить танцующих от пьющих. Каждый мог заниматься своим делом, не беспокоя остальных.
Подошел Пит. Он оглядел всех женщин в комнате.
– Какую хочешь? – спросил он.
– Что, вот так просто?
– Это наше южное гостеприимство.
Приметил я там одну, постарше остальных, с выступавшими зубами.
Но зубы выступали у нее безупречно – расталкивая губы, как открытый страстный цветок. Я хотел почувствовать свой рот на этом рте. На ней была короткая юбка, а колготки являли миру хорошие ноги, которые постоянно скрещивались и раскрещивались, когда она смеялась, пила, одергивала юбку, никак не хотевшую их прикрывать. Я подсел к ней.
– Я… – начал было я.
– Я знаю, кто вы. Я была на вашем чтении.
– Спасибо. Мне бы хотелось съесть вам пизду. Я на этом деле уже собаку съел. Я сведу вас с ума.
– Что вы думаете об Аллене Гинзберге?
– Послушайте, не сбивайте меня. Я хочу вашего рта, ваших ног, вашего зада.
– Хорошо, – ответила она.
– Тогда до скорого. Я в спальне внизу.
Я встал, покинул ее, выпил еще. Молодой парень – по меньшей мере, 6 футов и 6 дюймов ростом – подошел ко мне:
– Послушайте, Чинаски, я не верю во все это говно по поводу того, что вы живете на банухе, знаете всех торговцев наркотой, сутенеров, блядей, торчков, игроков, драчунов и пьянчуг…
– Отчасти это правда.
– Чушь собачья, – изрек он и отошел. Литературный критик.
Потом подошла эта блондиночка, лет 19, в очках без оправы и с улыбкой на лице. Улыбка с него не сползала.
– Я хочу вас выебать, – заявила она. – Все дело в вашем лице.
– Что у меня с лицом?
– Оно величественно. Я хочу уничтожить ваше лицо своей пиздой.
– Может и наоборот получиться.
– Не будьте так уверены.
– Вы правы. Пизды неуничтожимы.
Я вернулся к кушетке и начал заигрывать с ножками той, в короткой юбке и с влажными лепестками губ, ее звали Лиллиан.
Вечеринка закончилась, и я спустился с Лилли вниз. Мы разделись и сели, подпершись подушками, пить водку и водочный коктейль. У нас было радио, и радио играло. Лилли рассказала, что работала много лет для того, чтобы ее муж смог закончить колледж, а когда он получил преподавательскую должность, то развелся с ней.
– Это невежливо, – сказал я.
– Вы были женаты?
– Да.
– Что произошло?
– «Ментальная жестокость», судя по тому, что записано в свидетельстве о разводе.
– И это правда? – спросила она.
– Конечно – с обеих сторон.
Я поцеловал Лилли. Это было так хорошо, как я себе и представлял. Цветок рта раскрылся. Мы сцепились, я всосался ей в зубы. Мы разъединились.
– Я думаю, что вы, – сказала она, глядя на меня широко раскрытыми и прекрасными глазами, – один из двух-трех лучших писателей на сегодняшний день.
Я быстро потушил настольную лампу. Еще некоторое время целовал ее, играл с грудями и телом, затем опустился сверху. Я был пьян, однако, думаю, получилось ничего. Но после этого по-другому я не смог: всё скакал, скакал и скакал. Я был тверд, но кончить никак не удавалось. В конце концов, я скатился с нее и уснул…
Наутро Лилли лежала, растянувшись на спине, и храпела. Я сходил в ванную, поссал, почистил зубы и умылся. Потом заполз обратно в постель.
Развернул ее к себе и начал играть с ее частями тела. Мне всегда хочется с бодуна – причем не есть хочется, а засадить. Ебля – лучшее лекарство от похмелья. У меня опять все зачесалось. Изо рта у нее так воняло, что губ-лепестков уже не хотелось. Я влез. Она издала слабый стон. Мне вкатило. Не думаю, что впихнул ей больше двадцати раз – и кончил.
Через некоторое время я услышал, как она встала и прошла в ванную. Лиллиан. К тому времени, как она вернулась, я уже почти спал, повернувшись к ней спиной.
Четверть часа спустя она вылезла из постели и стала одеваться.
– Что такое? – спросил я.
– Мне пора отсюда идти. Надо детей вести в школу.
Лиллиан закрыла дверь и побежала вверх по лестнице.
Я встал, дошел до ванной и некоторое время смотрел на свое отражение в зеркале.
В десять утра я поднялся к завтраку. Там я нашел Пита и Сельму.
Сельма выглядела здорово. Где только находят таких Сельм? Псам этого мира Сельмы никогда не достаются. Псам достаются только собаки. Сельма подала нам завтрак.
Она была прекрасна, и владел ею один человек, преподаватель колледжа. Почему-то не совсем правильно. Образованные выскочки, не подкопаешься. Образование стало новым божеством, а образованные – новыми плантаторами.
– Чертовски хороший завтрак, – сказал я им. – Большое спасибо.
– Как Лилли? – спросил Пит.
– Лилли была очень хороша.
– Сегодня вечером надо будет читать еще раз, ты в курсе. В маленьком колледже, более консервативном.
– Хорошо. Буду осторожней.
– Что читать собираешься?
– Старь, наверное.
Мы допили кофе, прошли в переднюю комнату и сели. Зазвонил телефон, Пит ответил, поговорил, затем повернулся ко мне:
– Парень из местной газеты хочет взять у тебя интервью. Что ему сказать?
– Скажи ладно.
Пит передал ответ, потом подошел и взял мою последнюю книгу и ручку.
– Я подумал, тебе стоит что-нибудь здесь написать для Лилли.
Я раскрыл книгу на титульном листе. «Дорогая Лилли», – написал я. – «Ты всегда будешь частью моей жизни…
Генри Чинаски».
Мы с Лидией вечно ссорились. Она была вертихвосткой, и это меня раздражало. Когда мы ели не дома, я был уверен, что она приглядывается к какому-нибудь мужику на другом конце ресторана. Когда в гости заходили мои друзья, и там была Лидия, я слышал, как разговор становился интимным и сексуальным. Она всегда специально подсаживалась к моим друзьям как можно ближе.
Лидию же раздражало мое пьянство. Она любила секс, а мое пьянство мешало нам заниматься любовью.
– Либо ты слишком пьян, чтобы трахаться вечером, либо слишком болен, чтобы трахаться утром, – говорила она. Лидия впадала в ярость, если я хоть бутылку пива при ней выпивал. Мы разбегались с нею раз в неделю как минимум – «Навсегда», – но вечно нам как-то удавалось помириться. Она закончила лепить мою голову и подарила ее мне. Когда мы разбегались, я ставил голову в машину на переднее сиденье рядом с собой, вез к ее дому и оставлял у двери на крыльце. Потом шел к телефонной будке, звонил ей и говорил:
– Твоя чертова башка стоит за дверью!
Так голова ездила туда и обратно.
Мы опять расстались, и я свалил с себя эту голову. Я пил: снова свободный человек. У меня имелся молодой приятель, Бобби, довольно никакой пацан, работавший в порнографической книжной лавке. На стороне он прирабатывал фотографией. Жил он в паре кварталов от меня. У Бобби были неприятности с самим собой и со своей женой Валери. Как-то вечером он позвонил и сказал, что хочет привезти ко мне Валери переночевать. Звучало прекрасно. Валери было 22, абсолютно миленькая, с длинными светлыми волосами, безумными голубыми глазами и красивым телом. Как и Лидия, она тоже провела некоторое время в сумасшедшем доме. Немного погодя, я услышал, как они заехали на лужайку перед моим двором.
Валери вышла. Я вспомнил, как Бобби рассказывал мне, что когда знакомил с Валери своих родителей, те заметили по поводу ее платья, что, мол, оно им нравится, а она ответила:
– Ага, а как насчет всей остальной меня? – И задрала платье на бедрах. Трусиков на ней не было.
Валери постучала. Я услышал, как Бобби отъехал. Я впустил ее в дом. Выглядела она прекрасно. Я налил два скотча с водой. Ни она, ни я ни о чем не говорили. Мы выпили, и я налил еще два. После этого сказал:
– Давай, поехали в бар.
Мы сели в мою машину. Бар «Машина Для Клея» находился сразу за углом. На той неделе, правда, мне там велели больше не наливать, но когда мы вошли, никто даже не пикнул. Мы сели за столик и заказали выпить.
По-прежнему не разговаривали. Я просто смотрел в эти безумные голубые глаза. Мы сидели рядом, и я поцеловал ее. Губы ее были прохладны и приоткрыты. Я поцеловал ее еще раз, и ногами мы прижались друг к другу. У Бобби была славная жена. Бобби ненормальный, что раздает ее налево и направо.
Мы решили пообедать. Каждый заказал себе по стейку, и мы пили и целовались, пока ждали. Барменша сказала:
– О, да вы влюблены! – и мы оба рассмеялись. Когда принесли стейки, Валери сказала:
– Я свой не хочу.
– Я свой тоже не хочу, – ответил я.
Мы пили там еще часик, а потом решили вернуться ко мне.
Подъезжая к передней лужайке, я увидел в проезде женщину. То была Лидия. В руке она держала конверт. Я вышел из машины с Валери, и Лидия посмотрела на нас.
– Кто это? – спросила Валери.
– Женщина, которую я люблю, – объяснил ей я.
