Ее разобрал смех.
— И тут мисс Броди зевает, — сказала Сэнди, чтобы соблюсти приличия, поскольку теперь она подозревала, что это не просто фантазия.
— Нет, мисс Броди говорит: «Дорогой...» Она говорит...
— Тихо ты, — прошептала Сэнди. — Юнис идет.
Юнис приблизилась к столу Дженни и Сэнди, схватила ножницы и пошла обратно. С некоторых пор Юнис ударилась в религию, и в ее присутствии нельзя было говорить о сексе. Она перестала ходить вприпрыжку и скакать на одной ноге. Увлечение религией длилось у нее недолго, но в это время она вела себя очень противно, и ей не доверяли. Когда Юнис отошла на достаточное расстояние от их стола, Дженни продолжила:
— У мистера Лоутера ноги короче, чем у мисс Броди, поэтому она, наверное, обхватывает его ноги своими и...
— Ты не знаешь, где живет мистер Лоутер? — перебила Сэнди.
— В Крэмонде. У него там большой дом и есть экономка.
Через год после войны, когда Сэнди, сидя с мисс Броди у окна отеля «Брейд-Хиллз», отвела взгляд от холмов, чтобы показать, что она слушает, мисс Броди сказала:
— Я отвергла Тедди Ллойда. Но я решила завести какой-нибудь роман, это было единственным спасением. Моя любовь к Тедди была наваждением, эта любовь венчала мой расцвет. Но осенью тридцать первого года у меня начался роман с Гордоном Лоутером. Он был холост, и это было приличнее. Все это — чистая правда, и больше тут ничего не скажешь. Ты меня слушаешь, Сэнди?
— Да, я слушаю.
— У тебя такое выражение, будто ты думаешь о чем-то другом, дорогая. Да, как я уже сказала, это все.
Сэнди действительно думала о другом. Она думала, что это далеко не все.
— Конечно, вокруг подозревали, что у нас связь. Наверное, вы, девочки, знали об этом. По крайней мере ты, Сэнди, догадывалась... Но никто не мог доказать, что между мной и Гордоном что-то было. Это так и осталось недоказанным. Меня предали не поэтому. Я бы хотела узнать, кто же меня предал. Невероятно, что это мог сделать кто-то из моих же девочек. Я часто думаю, а не бедняжка ли Мэри... Наверное, мне нужно было быть с ней помягче. То, что случилось с Мэри, — трагедия. Я представляю себе этот пожар... бедная, бедная девочка. И все равно не понимаю, как она могла меня предать.
— Она не встречалась ни с кем из учителей после того, как ушла из школы, — сказала Сэнди.
— Может быть, меня предала Роз?
Ее хныканье — «предала меня, предала меня» — надоело Сэнди и действовало ей на нервы. Вот уже семь лет, подумала она, как я предала эту зануду. Что она подразумевает, говоря «предала»? Сэнди глядела на холмы, как будто ей хотелось увидеть там прежнюю и неуязвимую мисс Броди, безразличную к критике, как утес.
Вернувшись в школу после двухнедельного отсутствия, мисс Броди сообщила своим ученицам, что получила огромное удовольствие от прекрасного и заслуженного отдыха. Уроки пения у мистера Лоутера снова пошли своим чередом, и он сияющей улыбкой встречал мисс Броди, когда она гордо приводила своих шагающих с высоко поднятой головой воспитанниц в музыкальную комнату. Мисс Броди теперь аккомпанировала мистеру Лоутеру. Она сидела за роялем очень прямо и временами с некоторой печалью во взоре уверенно вступала вторым сопрано, когда девочки пели «Как сладостен чудный удел пастушка» и другие мелодичные опусы, разучиваемые для ежегодного концерта. Коротконогий, застенчивый и златовласый мистер Лоутер больше не играл кудряшками Дженни. Голые ветви скреблись в окна, и Сэнди была почти уверена, что у мисс Броди любовь с учителем пения. Роз Стэнли тогда еще не проявляла заложенных в ней способностей, благодаря которым позднее обнаружилась страсть мисс Броди к однорукому Тедди Ллойду, и мисс Броди продолжала пышно цвести, никем пока не преданная.
Невозможно было вообразить, что мисс Броди спит с мистером Лоутером, невозможно было вообще вообразить ее в каком бы то ни было эротическом контексте, и тем не менее невозможно было не подозревать, что так оно и есть.
В течение весеннего семестра директриса несколько раз приглашала девочек на чай к себе в кабинет, сначала небольшими группами, а потом поодиночке. Таков был заведенный порядок, потому что за чаем мисс Маккей выясняла, собираются ли девочки, перейдя в среднюю школу, учиться по современной программе или намерены поступать на классическое отделение.
Мисс Броди успела дать своим ученицам соответствующее разъяснение:
— Я не имею ничего против современной программы. Современное и классическое отделения равноправны, и каждое из них дает знания, которые пригодятся в жизни. Вы должны сделать выбор самостоятельно. Не каждому по силам классическое образование. Вы должны сделать выбор совершенно самостоятельно.
Естественно, у девочек не оставалось сомнения в пренебрежительном отношении мисс Броди к современному отделению.
Из всего клана его выбрала одна Юнис Гардинер, потому что ее родители желали, чтобы она прошла курс домоводства, а сама она хотела, чтобы у нее оставалось больше времени для занятий спортом, что предусматривалось программой современного отделения. Юнис в то время энергично готовилась к конфирмации и по-прежнему была благочестива чуть больше, чем нравилось мисс Броди. Она теперь отказывалась крутить сальто вне гимнастического зала, душила носовые платки лавандовой водой, отклонила предложение попробовать губную помаду тетки Роз Стэнли, проявляла подозрительно здоровый интерес к международному спорту, и, когда мисс Броди повела клан в театр «Эмпайр», где девочкам предоставлялась первая и последняя возможность увидеть на сцене Павлову, Юнис не пошла; она отпросилась, потому что, как она сказала, у нее было «важное».
— Важное что? — спросила мисс Броди, всегда придиравшаяся к словам, когда чуяла ересь.
— Это в церкви, мисс Броди.
— Да, да, но важное — что? Слово «важное» — прилагательное, а ты употребляешь его как существительное. Если ты хочешь сказать «важное собрание», конечно, иди туда, а у нас будет свое важное собрание в присутствии великой Анны Павловой, женщины, фанатически преданной искусству, балерины, которой достаточно только появиться на сцене, чтобы все другие танцовщицы сразу же стали похожи на слонов. Мы увидим, как Павлова танцует «Умирающего лебедя», — это приобщит нас к вечности.
Весь семестр она пыталась вдохновить Юнис, предлагая ей по крайней мере стать первым миссионером в каком-нибудь смертельно опасном районе земного шара, так как мисс Броди не могла смириться с мыслью, что хоть одна из ее девочек вырастет, не посвятив себя целиком какому-либо высокому призванию. «Кончится тем, что ты станешь вожатой отряда скаутов в пригороде вроде Корстофайна», — мрачно предостерегала она Юнис, которой, кстати, эта идея втайне казалась заманчивой и которая сама жила в Корстофайне. Весь семестр прошел в атмосфере легенд о Павловой, о ее фанатической преданности искусству, о ее диких истериках и презрении ко всему заурядному. «Она закатывает скандалы кордебалету, — говорила мисс Броди, — но это простительно великой актрисе. Она говорит по-английски свободно, и у нее очаровательный акцент. Потом она возвращается домой и погружается в созерцание лебедей на своем озере».
«Сэнди, — сказала Анна Павлова, — ты после меня единственная фанатично преданная искусству балерина. Твой «Умирающий лебедь» — совершенство: такая выразительная прощальная дробь коготков по сцене...»
«Я знаю», — сказала Сэнди, переводя дух за кулисами. (Подумав, она предпочла именно такой ответ, а не «Ну что вы, я просто делаю все, что могу».)
Павлова понимающе кивнула. Она смотрела в пространство перед собой глазами трагической изгнанницы и жрицы искусства.
«Каждый артист знает про себя, — сказала Павлова. — Не так ли? — И голосом, полным отчаяния, угрожающего перейти в истерику, воскликнула: — Меня никогда не понимали. Никогда! Никогда!»
Сэнди сняла с ноги балетную туфельку и небрежно бросила в другой конец кулис, где ее почтительно подняла какая-то рядовая танцовщица из кордебалета. Перед тем как снять вторую туфельку, Сэнди сказала Павловой:
«Я уверена, что я-то вас понимаю».
«Это правда, — воскликнула Павлова, пожимая Сэнди руку, — потому что ты — актриса и понесешь факел искусства дальше».
Мисс Броди говорила:
— Павлова созерцает лебедей, чтобы довести до совершенства свой лебединый танец. Вы все, взрослея, должны найти свое призвание, как я нашла свое в вас.
За несколько недель до смерти, когда мисс Броди, сидя в постели, принимала навестившую ее в больнице Монику Дуглас и узнала от нее, что Сэнди ушла в монастырь, она сказала:
— Какая жалость! Я имела в виду совсем не такое призвание. Ты не думаешь, что она сделала это мне назло? Мне начинает казаться, что это Сэнди предала меня.
