и с долгими перерывами выкрикивает лежащий под небом увечный шахтёр
странную песню
дурным раздутым голосом:
— …Он посватался, да сспрятался, записку написа-а-ал! Да под печку убежа-а-ал!.. Он посватался, да сспрятался-а-а! Под печку убежа-а-ал!..
Ох, посватался. Да спрятался-а-а…
355
— Караган, Караган… — спохватился Сашка. — Туды его в качель… А куда же нам от девки-то деваться? От Марьянки. В военкомат да в подводники? На земле — отыщет, бочка с бровями, в суд потащит! Под статью подставит. Наземные виды войск отпадают… И под землёй найдёт. А если уйдём в океанские глубины!.. Тогда не настигнет, пожалуй.
Вот так и опускаются люди на самое дно.
…Однако обошлось без этого.
Беременная Марьяна, утопающая в оборках по уши, ещё раз тонко порыдала в двух деканатах; в Политехе и в Медицинском. И, по настойчивой, внятной подсказке двух добрых деканов, друзья решили устроить меж собою большой совет:
кому из них жениться.
Он и состоялся, совет, в ближайшее воскресенье. В квартире номер тринадцать. С утра.
Сашка, в белейшей рубахе, расстёгнутой до пупа, переступил порог Цахилганова с бутылкой водки, а Барыбин — со снопом трав,
— из — которого — торчали — желтосердечные — ромашки — с — ближайшего — пустыря —
для Любы.
356
Выпив по рюмке за истицу, из трёх предполагаемых отцов будущего ребёнка друзья для начала единогласно исключили Цахилганова, уже — женатого. Затем Сашка предложил Барыбину кинуть жребий. Но прежде заново наполнил рюмки:
— Так. Поздно выпитая вторая — это загубленная первая. Сокращаем паузу для пущего прилива крови к мозговым клеткам… За то, что нас, женихов, осталось только двое. Уже легче!
— За вас, ответчиков! — живо согласился Цахилганов.
— За ответчиков!
Однако после этой самой второй Сашку осенило. Зачем кому-то из них жениться на Марьяне, когда они, все, могут заявить в один голос, что на балу веселился ещё… тщедушный двоечник Димешев, отчисленный недавно из Политеха за неуспеваемость и уехавший куда-то на юг, торговать алычой.
Просто Димешев подошёл позже всех будто бы, а потом бросил институт из-за этого! И скрылся… Исчез бесследно…
Тогда выйдет, что ничего не помнящая Марьяна
была именно с Димешевым.
У них, можно сказать, на глазах,
на шести осуждающих глазах…
357
Сильнее всех обрадовался придумке Цахилганов. Он крепко хлопал сгорбившегося Сашку по спине:
— Ну, Санёк! Ну, голова! Железный вы-ход.
Ход! Ход!! Ход!!!
И дудел в рюмку:
— Полный вперёд!
И ликовал:
— Ах, бестолочи, хунвейбины… Ведь про то, что мы были с ней — трое, только Ксенья Петровна и знает. Единственная! Одной ей Мишка признался. Мы же с Саньком всё отрицали!.. А моя мать — всегда за меня! У неё совершенно нет сил ни на какое сопротивленье,
— потому — женщины — и — добрее — что — они — слабей — мужчин — так — что — бойтесь — усиления — женщин — дорогие — мои — если — хотите — сохранить — доброту — в — мире —
она сама так говорила.
Но тут помрачнел, затомился Барыбин — и набряк:
— Лжесвидетельствовать… А если Димешева с милицией найдут?
— Да ладно тебе! — успокаивал его Цахилганов. — Во-первых, не найдут. Во вторых, на хрен кому Димешев нужен? Даже Марьяне этот двоечник тусклый ни к чему… А если и найдут, мой отец поможет: замнём.
Он опрокинул рюмку махом и поперхнулся,
— оттого — что — понял — отец — не — замнёт —
как назло.
358
— Ладно. Поздно выпитая четвёртая!.. — провозгласил Сашка. — А в четвёртых, доходяге Димешеву такая обширная невеста, пожалуй, в радость будет! То-то мы его осчастливим!.. Значит, действуем?
— Действуем.
Но Барыбин нервничал:
— Нет. Так нельзя.
— Ну и делай тогда сам, как «льзя»! — заорал на него Сашка во всё горло. — Я вечно предлагаю «льзя». А он вечно сосредоточится — и выделит из себя непременное крупное «нельзя»! Отрицательный человек.
Вечное стояние на нуле — его удел…
— Ну, поступи как нужно, — предложил Сашка Барыбину. — Сам. Раз ты такой умный… Я умываю руки.
— Поступлю. Как нужно, — ушёл обуваться, озлившись, Барыбин. — Не сомневайся.
— Мишка мать свою не может обмануть! — разоблачительно крикнул Цахилганов. — Он её до смерти боится! Знаю я его…
— Могу, но не буду… — донеслось из прихожей.
— Ну и не будь!
— И не буду.
— Катись колбаской! Пижон… Без жён лишних как-нибудь мы обойдёмся. А ты — женись на здоровье!
Если такой честный…
359
Уже вдвоём Цахилганов и Сашка пили настойку боярышника,
которую Анна Николаевна наказывала Любе вливать Цахилганову в чай по маленькой ложке три раза в день,
и от душевного неудобства много и бестолково веселились. Сашка рассуждал, не переставая разглядывать аптечные флаконы на свет, один за другим:
— Разве я для того снял Барыбу с оголённых проводов, чтобы он женился на этой пучеглазой бочке? А?
— Нет, — твёрдо отвечал Цахилганов, мотая головой. — Снял для того, чтоб и царицу, и приплод тайно бросить в бездну. Вот!
— А для Марьяны — ни за что бы не спас.
— Пас! — вторил ему Цахилганов, поднимая руки вверх. — Тут мы оба — пас!
Но в прихожей уже сбрасывала лёгкие босоножки Любовь.
Любовь, вернувшаяся с базара! Звучит…
— Да как же это вы — за пустым столом, без закуски! — удивилась она.
Ромашковый сияющий сноп, стоящий в трёхлитровой банке на столе, увидела, но ни о чём не спросила —
и — так — значит — было — ей — понятно — кто — здесь — ещё — был.
Сашка, бессовестно блистая желудёвыми глазами,
подался к ней.
— Представляешь? Этот спасённый мною несчастный Барыба… — жаловался он, топая за Любой следом, на кухню, с её сумками. — Он, вместо того, чтобы жить, решил принести себя в жертву и… жениться на этой…
Сбросив сумки, Сашка так долго вил вокруг шеи воображаемую петлю, что устал и уронил голову на грудь.
— На ком? — не понимала Люба, вглядываясь в Самохвалова с тревогой и гремя спичечным коробком. — Вам нужен крепкий бульон… На ком?!
360
— Не будет Сашка бульон! — решил вдруг Цахилганов. Он стоял на пороге кухни, пошатываясь и набычась. — Самохвал домой уходит. Не слушай его, Люба. Всё, что он говорит — чушь. Левая ботва!
— Да на ком же? Ну, говорите. Итак…
— Итак, она звалась Марьяной, — ответил Цахилганов, отодвигая Сашку плечом. — Никто её не видел пьяной…
— А какой она человек? — спрашивала Люба их поочерёдно.
— Ну, видишь ли, она… — норовил высунуться из-за плеча Цахилганова Сашка. — Она всегда вела себя так, что — тьфу. В общем… Ей рано нравились романы! — разоблачительно мотал он пальцем. — Они ей заменяли — всё! Представляешь?
— Иди, иди, — выпроваживал его Цахилганов. — Тоже мне, поэт… Любишь ты, сволочь, чужих жён, как я погляжу! Пошёл вон…
Однако Сашка, будто нарочно, никак не попадал в дверь. И оправдывался, ударяясь лбом о косяк:
— Выход! Он всё время от меня ускользает. Всю жизнь. Увы…
— Ногами двигать ты можешь? — беспокоилась Люба.
— Нет, — кротко ответствовал Сашка. — Кто жил и мыслил, тот — не может. Слышь, Цахилганов, где ты? Призрак невозвратимых дней… Призрак, давай сначала исполним с тобой мою…
Тут Сашка запел с весёлыми переливами, вываливаясь на лестничную площадку. Он гулко бил себя в грудь кулаком, нащупывал неверными ногами ступеньки, оборачивался, перекручивался, но не падал:
— И заррреза-а-ал сам си-ибя — вии-сёлый рызга-авор!..
— Это Барыбин зарезал! Себя. Сам!.. Беги к нему! Окажи Мишке скорую медицинскую помощь, — наказывал Цахилганов из дверного проёма. — Сделай ему укол от глупости. И поставь пиявку на нос! Чтобы прозрел…
361
Но Барыбин заперся дома, работать над дипломной. И вскоре оказалось, что беременная Марьяна, тихо и сразу,
стала его женой,
с последующей унылой их свадебкой,
на которой, кроме родственников невесты,
не было никого…
С рискованными балами было покончено. И Сашка разлюбил свою смуглую аптекаршу — добытчицу «зелья» — навечно;
за ненадобностью.
Проболтавшись в одиночестве до осени, Самохвалов женился на продавщице винного магазина — ещё более пожилой, чем аптекарша. Но развёлся спешно — вертлявая и весёлая, старуха приносила домой подозрительно много спиртного,
будто стремилась во что бы то ни стало споить его прежде времени.
