— А я вот сегодня в пьяном виде по парламенту прокачусь, — произнёс Волоколамов. — Спасибо Ване и Андрею.
— Нельзя, — запротестовал Женечкин.
— Ему можно. Ему в трезвом виде нельзя, а под шафе — в самый раз, — шутливо заметил Лимон.
— Не волнуйся, Мальчишка, — поддержал Бехтерев. — На катке поедем. Крейсерская скорость — пять километров в час. А соблюдать законы, то есть знаки мы…
— Будем! — подняв стопку, провозгласил Волоколамов и выпил.
Бехтерев с удивлением посмотрел на пьяного друга и продолжил:
— Лёня хотел сказать, что дорожные знаки мы соблюдать…
— Будем! — последовал ёмкий тост, и очередные сто грамм упали в желудок.
Лимон пожал плечами и обратился к Волоколамову:
— Правильно ли я понял, что давить на катке… давить мы никого, то есть ни на кого не, не, не…
— Будем! — заключил Волоколамов и уменьшил мировые запасы водки ещё на пятьдесят грамм. — Хватит, пацаны, а то я наливать не успеваю. Мальчишка, нам уже скоро идти надо. Через час в драмтеатре начнётся праздничное заседание молодёжного парламента. Эти бездельники будут отмечать годовщину со дня основания своей боярской Думки.
— Не годовщину, а годину, — поправил Лимон.
— Не годину, а гадину, — добил Бехтерев.
— Итак, — торжественно произнёс Волоколамов, — делегаты от дежурных поздравят коллег с их гадиной. Вовка, если бы не ты, мы бы толкали олимпийские ядра, а так придётся толкать только речи. Жаль, чёрт возьми. Нам с парнями так хотелось покидать в именинников яйцами, очернить их смолой, обелить мукой и отсидеть за всё это, но, видно, — не судьба.
— Лёня, ты, наверное, забыл, что мы должны набирать людей, а не наказывать их, — заметил Женечкин.
— Грешен, Вовка, — с раскаянием произнёс Волоколамов. — Все мы не без греха. Но ведь ты вроде тоже не увеличил количество членов нашей организации, сам же мне об этом вчера базарил.
— Да, это так. Я к самым маленьким пошёл. В детском доме много талантливых ребятишек. Я столкнулся с очень интересными детьми. Доложу вам, что их некоторые высказывания ставили меня в тупик. «Что строишь?», — спросил я у Вити Балабанова, пятилетнего мальчика, который возился с кубиками. А он мне на полном серьёзе ответил: «Воду в Африку провожу. Тыща труб. По телеку показывали, как они ямки роют, чтобы туда вода набиралась. Надо помочь. У нас в кране воды навалом». Однако потом он разметал своё строительство и занялся рисованием. «Больше не будешь трубы делать?», — спросил я у него. Он посмотрел на меня, как на дурака, и сказал: «Такой большой, а не понимаешь. У них рядом солёный океан, а надо придумать, чтобы его можно было пить. Машину черчу». Мне повезло. В младшей группе нянечка в отпуск ушла, а тут я подвернулся. Так усатым нянем и прозвали. К детдомовцам, которым перевалило за десять лет, я и не совался. Со старшими ребятами всё очень плохо, потому что их детство пришлось на середину 90-ых. Дежурный должен смело смотреть правде в глаза. Многие парни и девчонки, с которыми мне довелось общаться, показались мне живыми трупами. Наркотики, алкоголь, разврат, отсутствие каких бы то ни было моральных норм трансформировали их в зомби. В их бессмысленно-пустых глазах я не увидел ни одного поручня, за который можно было бы ухватиться. Мне нет прощения, поцыки. Я быстро отступился от зомби и переключился на малышей.
— Ты отступился? — вырвалось у Волоколамова. — Счастье-то какое. Мы с пацанами всегда думали, что ты — святой, не от мира сего, а выходит…
— Такой же, как все, — ага? Полегчало, Лёня? Я рад… Я один раз деньги у папы украл, — прикинь?
— Класс, — улыбнулся Волоколамов.
— Это ещё фигня, — задорно сказал Женечкин. — Как-то мама написала своему брату письмо, положила его в конверт, а запечатать забыла. Короче, я письмо вытащил и вложил вместо него инструкцию по искусственному осеменению коров. Мама очень удивилась, когда дядя Коля отбил ей телеграмму: «Спасибо, сестра. Ждём первый приплод. Бычий бунт подавили кастрацией».
— Такой же, как все. Такой же, как мы все. Такой же, как все, — радовался Волоколамов, как ребёнок.
Женечкин солгал парням. Весь январь он трудился над всем детским домом «Золотой ключик», работал со всеми возрастными категориями, и один только Бог знал, что пришлось пережить Мальчишке. Скажем только, что по сравнению с Вовкиными хождениями по мукам страдания его друзей выглядели сущими пустяками. Через четыре дня в общежитие «Надежда» придут детдомовские подростки, и Женечкин скажет Волоколамову: «Лёнька, я тебе чуть-чуть набрехал насчёт того, что отказался работать с зомбированными ребятами. Сам подумай, как я мог это сделать, если я обожаю фильмы ужасов. Честное слово, я люблю их в миллион раз сильнее, чем мелодрамы, боевики и комедии. Мне нравится бояться. А наврал я потому, что за тебя, Лимона и Бехтерева переживал. Вы должны были идти в парламент, веря в победу и не страшась возможного поражения. Если бы у вас ничего не получилось, то ты бы мог сказать: «Не мы одни продули. Мальчишка тоже». В общем-то, я знал, что у вас всё будет по плану, но с правом на проигрыш действовать всегда легче».
— Подолгу беседуя с малышами, — говорил Женечкин, — я выявлял их склонности, а потом формировал группы по интересам. Воспитательницы убеждали меня в том, что в таком нежном возрасте дети ещё не знают, чего хотят. А я уверен в том, что ребятишки-то как раз и знают. Если они говорят тебе, что хотят стать моряками, то так оно и есть. Их не волнует зарплата, престижность профессии, а только море. Через тридцать минут кто-нибудь из них сообщит тебе, что теперь мечтает быть лётчиком, и в этот момент он будет точно знать, что хочет быть только лётчиком и никем, кроме лётчика. Воображение у малыша такое, что за непродолжительный временной интервал он окончит лётные курсы, честно отлетает тридцать лет, выйдет на пенсию и загорится желанием стать пожарным. Почему я должен принимать это за непостоянство? Не бывать такому… Поцыки, в нашем городе живут хорошие люди. Когда я стал приглашать спортивных, естественнонаучных и гуманитарных тренеров на работу с маленькими детьми в детдом, ни один человек мне не отказал. Мои начинания всячески поддерживали воспитатели «Золотого ключика». Теперь в детдоме действуют различные кружки и секции. Пусть ребята пока развиваются, пробуют себя во всём, а там будет видно. Только сразу разочарую вас. Ни в одном ребёнке я не обнаружил зачатков будущего дежурного по стране.
— Жаль, — вздохнул Волоколамов.
— И мне жаль, — упавшим голосом произнёс Женечкин, но его слова никак не вязались с ватагой бесенят, которые дрались и повизгивали от восторга в глазах Мальчишки. — Жаль… Жаль, что мы — последние дежурные по стране, потому что нам на смену идут дежурные по планете. По суше. По морям и океанам. По небу. Представляю, как они будут посмеиваться над нами, но вы не расстраивайтесь. За нас посчитаются дежурные по Солнечной Системе, которые будут потешаться над дежурными по планете. Поцыки, наша историческая миссия — это создание благоприятных условий для новых поколений россиян. Благоприятных, но не тепличных, так как, — Женечкин вздрогнул, — Третьей Мировой Войны не миновать. Господи, опять не мы начнём, но заканчивать снова нам. Земля покроется ядерным пеплом, умоется кислотными дождями, и сиреневое солнце взойдёт над теми, кто переживёт начало конца.
— Интересно, как я буду смотреться на фоне радиации? — задумчиво произнёс Волоколамов и поднялся из-за стола. — Нам пора.
— Уж лучше вонять, чем фонить, — пробурчал Лимон. — Уходим.
— Пацаны, какие сигареты предпочитаете? — обратился к ребятам Бехтерев и, не дожидаясь ответа, сказал: «А я — «Парламент». Накурюсь сегодня до тошноты. Впрок, блин. Бывай, Вовка.
Женечкин с тоской посмотрел вслед уходившим парням. Из разговора с ними ему стало ясно, что они практически ничего не знают о том, как дела у их товарищей.
— С Богом, поцыки. Вы должны пройти то, что должны пройти, — произнёс Мальчишка, налил водку в гранёный стакан, выпил и… снял повязку с рукава.
Драмтеатр был переполнен умными молодыми людьми, озабоченными судьбой народа. Обилие торжественных лиц свидетельствовало о празднике. Великолепие классических костюмов и вечерних платьев полностью соответствовало внутреннему содержанию плечиков-юношей и вешалок-девушек, на которых висела вся эта красота от лучших местных, неместных и даже неуместных кутюрье. Сыны и дочери государственных чиновников, партийных функционеров и преуспевающих бизнесменов, забыв о политических распрях, пришли в драмтеатр, чтобы поздравить друг друга с годовщиной со дня основания молодёжного парламента. Они имели на это право. Долгих двенадцать месяцев молодые люди сочиняли проекты по благоустройству городов и сёл республики и отстаивали их на парламентских чтениях. Сердца политических недорослей изболелись на бумаге, а то, что им не удалось озеленить даже Чапаевский переулок, в котором требовалось посадить несколько пихт, — это не так важно. Важно другое.
