— Девять пихт! И переулок переименовать! — кричали «правые» фракции.
— Восемь! — топали ногами «левые». — Девятая пихта, когда вырастит, закроет лапами табличку, на которой выбито имя «красного» командира, героя Гражданской войны, Василия Ивановича Чапаева!
— А кто будет сажать?! — вопили младодемократы всех расцветок от кипенно-белого до белого в синий горошек.
— Вы! — орали в ответ комсомольцы всех окрасов от розового до бордового.
— Никогда! Вы сажали людей в 30-ых, 40-ых и 50-ых, теперь давайте деревья!
— Ни за что! Вы сажали людей на иглу в 90-ых, теперь давайте деревья!
— Пускай народ теперь сам сажает! Отплатит нам за сталинизм!
— Соломоново решение! Как говорится, лопаты им в руки! Отомстит нам за ельциниаду!
— Наше дело — «левое»! Наше дело сторона! Да здравствует вечнозелёный народ!
— Наше дело — «правое»! Наше дело сторона! Слава вечнозелёному народу!
В общем, за весь год золотая молодёжь не ударила палец о палец, зато разрешила главный вопрос: кому сажать деревья? Не будем строго судить парламентариев. Их следует поблагодарить хотя бы за то, что они не шатались по кабакам. Это уже немало.
Парламентский спикер, блестящий молодой человек с гусарскими усами, стоял на сцене и умело держал паузу. Только что он мастерски уколол «левых», и «правые», к его немалому удовольствию, оглушили друг друга бурными аплодисментами, оценив по достоинству остроумный выпад в адрес своих политических оппонентов. Больше он никого занозить не успел, потому что на сцену запрыгнули три человека и попросили предоставить им слово для поздравления. Опустив микрофон, спикер вежливо объяснил парням, что он не может выполнить их просьбу, так как именины идут по заранее утверждённому сценарию, в котором, к его глубочайшему сожалению, ничего не сказано о том, что на торжества заявятся люди в верхней одежде с красными повязками на рукавах и будут прерывать его пламенную речь на самом интересном месте.
— Я Вам сейчас апперкотом жизнь прерву, — произнёс злой следователь по прозвищу Лимон.
— Не надо, Андрюха. Парень вроде толковый, с понятием, — выступил Бехтерев в роли доброго следователя.
Спикер хотел что-то возразить, но Бехтерев и Лимон взяли его под руки, аккуратно донесли говоруна до края сцены и тактично намекнули ему на то, что настоящий десантник не нуждается в стимулирующих пинках сослуживцев, когда надо выпрыгнуть из самолёта.
А театр уже гудел, как растревоженный улей:
— Дежурные… По всему, по всему… Дежурные… По стране, по стране…
Волоколамов прокашлялся, постучал по микрофону на предмет проверки звука и поприветствовал парламентариев:
— Раз, раз. Раз, два, три. Здравствуй, голубая кровь. Раз, раз. Хай, белая кость. — Он в пояс поклонился людям, сидевшим в зале, с изяществом мушкетёра расшаркался перед ними и сказал: «Чё сидим? Кого ждём? НАТО у границ наших, а они сидят. Граждане ждут от них конкретных дел, а они — с моря погоды. — Волоколамов обвёл взглядом зрительный зал. — Где тут «левый» сектор? Я не вижу ваших рук… Впрочем, не утруждайтесь. Вы ещё недостаточно «красные». Вы зелёные и неспелые, а потому — несъедобные. Так и быть — ускорю процесс дозревания. Ближе к делу. Дело — дрянь, потому что среди вас нет ни одного «левого». Я знаком только с двадцатью настоящими социалистами, но не назову вам имён этих людей. Они мертвы, как и их утопические идеи. А товарищ Левандовский, — заявил Волоколамов, как будто в парламенте могли знать его друга, — тот честный идиот и одухотворённый слепец. Он бродит по N-ску, как призрак коммунизма по Европе, и мечтает, чтобы у всех было поровну. Чё «поровну» — он и сам не в курсе. Короче, дурак дураком, но весь ваш парламентский корпус и мизинца его не стоит. — Волоколамов стал отыскивать «правых». — А где наши демократы?.. Сидите и не дёргайтесь, потому что во всех смыслах правый здесь только я, остальные же — кругом виноватые. Но так и быть, либеральные дички, — окультурю вас. Для начала пройдёмся по азам греческого языка. Так вот, демократия в переводе с эллинского — это власть народа, а не просто власть. Вместо того чтобы стать молодыми лидерами профсоюзов на предприятиях республики, волонтёрами Красного Креста, учителями в деревнях и сёлах, вы транжирите молодость в пошлых спорах. Вместо того чтобы заняться основанием приютов, столовых, ночлежных домов для малоимущих и бомжей, употребить на это богоугодное дело финансовые излишки и связи отцов, вы нарабатываете политический опыт. А как же народ? Да хрен с ним, с народом, — правда? Поди, не пропадёт. Да, не пропадёт, но и не выберет ни одного из вас, даже не мечтайте. Дураков уже нэма…
Солнечные лица парламентариев заволокли тучи. На лбах молодых людей, как в окопах, залегли морщины. Элита принимала бой. Волоколамов чувствовал, что ему просто дают выговориться, а потом… А что потом? Потом — контратака. К чёрту недомолвки, читатель! Дежурные будут смяты. Когда три человека бросаются на хорошо подготовленную сотню, результат схватки предсказать нетрудно. Против численного превосходства не помогут ни ум, ни хитрость, ни отвага. Таковы жестокие законы войны.
Лимон выхватил микрофон у Волоколамова и произнёс:
— Поговорим о грейпфрутах. В том смысле, что горько, но полезно… Если сейчас кто-нибудь из вас заикнётся о том, что молодёжный парламент не обладает реальной властью, не имеет достаточной финансовой подпитки, то я скажу, что так вам, амёбам, и надо. Чё вы в своём кукольном парламенте сиденья греете? Валите на улицы и закаляйтесь на морозе, как наши товарищи. Хотите помочь людям — бейтесь за них на практике, а не в теории. Нужны деньги на какой-нибудь проект — дуйте к предпринимателям и просите, просите, просите их помочь городу, республике, стране. Не получается — клянчите. Не выходит — унижайтесь и стелитесь. Обещайте всем, к кому обратитесь за финансовой помощью, что вы будете проводить рекламные акции в поддержку торговых марок, бесплатно разгружать вагоны с товарами и бог ещё знает что. Тогда сильные мира сего поразятся вашей правде, и мы увидим наяву таких меценатов, которые нам и не снились… Над вами ведь даже не смеются. Про вас не знают. Не знают!
Во время речи Лимона Волоколамова развезло и понесло по сцене. Его руки хватались за воздух, а ноги выписывали кренделя. Алкоголь, оседлавший лейкоциты в крови, издевался над Леонидом. Парень начал терять контроль над собой. Парламентарии воспользовались неожиданно открывшимся козырем. В зрительном зале раздался победоносный смех. Пошли выкрики:
— Да он же перекрытый!.. Вызвать милицию!.. Дребезги!.. Пьяный критикан!.. Самим уйти!.. Нализался!.. Всеобщее презрение!.. Хороший дежурный — мёртвый дежурный!
Согнувшись в три погибели и широко расставив руки, Волоколамов кружился по сцене, как заходивший на посадку подбитый истребитель. Всё плыло перед его глазами. Он уже не понимал, где небо, а где земля, но не отчаивался и искал в дыму своих ведомых. Поймав в прицел Бехтерева, Волоколамов уже не выпускал товарища из вида. Собрав волю в кулак, Леонид по спирали стал приближаться к Ивану. Когда силы оставили ведущего, ведомый был уже близко, и Волоколамов, спикировав наобум, упал прямо в объятья Бехтерева и нажал на гашетку. Рвотные массы с регулярной частотой стали выбрасываться на грудь Ивана, но он ни в чём не упрекал Леонида и только крепче прижимал его к себе.
Ведущий: Мессер… Горю… Пиковые тузы… В хвост и в гриву… Падаю…
Ведомый: Бей длинными и осмысленными очередями, командир. Соберись.
Ведущий: Пусть Лимон скажет им, что если они уйдут или вызовут ментов, то пресса поднимет их на смех. Нас всего трое.
Ведомый: Понял. Чё с тобой делать?
Ведущий: Тушить.
Ведомый: Не понял.
Ведущий: Лети за двумя вёдрами холодной воды.
Ведомый: Мороз, Лёня. Ты же простынешь, когда выйдем на улицу.
Ведущий: По барабану. Как понял меня? Приём.
Ведомый: Понял. Не дурак. Пламя собьём. Заодно смою твою блевотину со своей обшивки.
— Нас всего трое, — говорил Лимон. — Кто покинет театр — тот парламентский лох. Кто вызовет ментов — тот думское чмо. Кто не спрятался, я не виноват. Кто на новенького, тот на новенького. Терпение, дамы и господа. Не ёрзайте на сиденьях, пожалейте обивку кресел. Через пять минут Иван принесёт святую водицу, окропит ею нашего поддатого друга, и мы вам покажем кузькину мать. У вас есть время для подготовки контрудара. Настоятельно советую вам собраться с мыслями, иначе мы раздавим вас, как тараканов.
После двух ведер воды от Волоколамова осталось одно мокрое место. Он обтекал, но смешным уже никому не казался. Наоборот — Леонид был страшен, как Гуимплен, который во время обличающего спича в английской палате лордов усилием воли содрал с лица жалкую улыбку урода и расплылся в хищном оскале волка.
Парламентарии вжались в кресла. Слухи о дежурных подтверждались. Про парней с красными повязками поговаривали, что они не ведают боли и страха, как киборги. Испорченный телефон работал исправно. Легенды распространялись с быстротой ветра.
