Что и говорить! Моя мама в молодости (50-60-е годы) играла в знаменитом самодеятельном театре Военно-механического института, была на первых ролях, так она помнит наизусть все поставленные спектакли, и кто там играл, и как играл. Вспоминая свой театр, она молодеет на 50 лет, голос обретает былую звонкость, из глаз потоками льется веселый свет. И ей что-то просквозило, просветило тогда, что-то навек милое, дорогое, сумевшее подкрасить, подсветить целую – ой как невеселую – жизнь.
Интересно, куда после смерти попадают пропавшие, сгинувшие театры? Есть ли для них свой рай и свой ад? Не «здесь» – здесь начинаются свои приключения в посмертии театров, связанные с приключениями общей культурной памяти, – а «там»?
(Смешно рассказывает в своих дневниках Олег Борисов. Будто приснился ему, после своей смерти, Георгий Александрович Товстоногов. И говорит – слушай, я тут всех собрал, Эсхила буду ставить. Давай ко мне. Борисов обрадовался, ждет, какую роль предложит ему мастер. А тот и молвит – так, это Луспекаев, это Полицеймако… а вот для тебя отличная роль, один из хора, – жду!)
Так или иначе, расставание со своей единственной аристократической привилегией принесет закоренелым люмпен-аристократам лютую боль. Если нам предложат «всю эту петрушку хавать без наркоза», мы можем и не выдержать. Если нечем станет приращивать «внутренний театр», начнет увеличиваться и тоска зеленая, русская тоска одинокого путника среди пустынной равнины… Хотя что-то в нежности «внутреннего театра» надежно свидетельствует о его неистребимости. «Нежного слабей жестокий» – пушкинская фраза. Из «Пира во время чумы».
На наш век хватит, да… А потом?
И потом тоже что-нибудь да будет.
(– Георгий Александрович, а хорошие зрители вам разве не нужны?)
2008
«Человек – животное довольно странное. Нет, навряд ли оно произошло от обезьяны, – заметил в одном рассказе мрачный остроумец Зощенко. – Старик Дарвин в этом вопросе пожалуй что ошибся. Очень уж у человека поведение – как бы это сказать – чисто человеческое. Никакого сходства с животным миром…»
И дальше Зощенко преуморительно живописал, как возле кабинета врача больные стали хвастаться своими болезнями, споря, у кого они серьезней. Нет никакого сомнения, что писатель лишь слегка смонтировал и преувеличил несомненную действительность. Да, человек – это странное животное. На то, чтобы понять его хотя бы отчасти, могут уйти годы. И притом с неочевидной пользой.
Я хожу сейчас иногда в спортзал, где есть к тому же небольшой бассейн с гидромассажными установками. Когда бассейн только начал действовать, я обратила внимание на огромное объявление на его задней зеркальной стенке, напечатанное самыми крупными для компьютерных возможностей буквами. Объявление обеспокоенно провозглашало, что здесь, в этом месте, находится не гидромассаж, а противоток и к нему, противотоку, призванному очищать воду бассейна, прислоняться не надо и его использовать как гидромассаж вредно для здоровья.
Спиной к объявлению, прислонившись к противотоку, мило стояли две фигуры.
С тех пор, когда бы я ни пришла в бассейн, не было случая, чтоб возле этого злосчастного объявления насчет противотока кто-нибудь бы не стоял. И я все гадаю: они просто вообще ничего не читают, в том числе не читают объявлений, или со всей нашей р-русской удалью говорят себе: эхма, горе не беда! Волк не выдаст, свинья не съест! Дайка встану-ка я в этот противоток, как будто он гидромассаж, – авось вывезет нелегкая…
Или вот еще черточка: однажды я попала к знаменитым Агурским водопадам возле Сочи. Шла я снизу, поднимаясь по пешеходной тропе, а горное озеро с радужным водопадом и маленькой харчевней располагалось выше. Никаких указателей не было.
– До водопада далеко? – пытала я людей, спускающихся сверху, стало быть идущих от водопада.
Я опросила человек двадцать.
Все эти люди дали мне ответы, не имеющие никакого отношения ни друг к другу, ни к действительности.
«Ой, еще далеко». «Скоро будет». «Километров пять». «Наверное, полчаса». «Метров восемьсот». «Часа два идти». «Тут близко». «Долго, минут двадцать»… Вот тогда я и смекнула, что с любыми утверждениями человеков да и с ними самими надо быть поосторожнее. Животные – те, в общем, строго целесообразны. А вот зачем и почему человек говорит то или се – поди пойми.
Сидели мы тут милой обывательской компанией, справляя день рождения товарища. Разговаривали мы, как это ни странно, не о юбилее Газпрома, добыче цветных металлов и повышении валового национального продукта, а о том о сем. Кости знакомым перемывали. От знакомых отдаленных перешли к знакомым близким, которых по ТВ показывают. Погуторили, что Николя Саркози крутой шустрик и это забавно, что, став президентом Франции, он тут же развелся, а не стал на потеху всему миру изображать навроде Клинтонов чудесную семейную жизнь. Что Фидель Кастро, на которого было совершено 600 покушений, это, конечно, что-то сверхъестественное. А про что нам было говорить? Про своих же политических героев не поговоришь ничего человеческого – они не женятся, не разводятся, на них не бывает покушений, они даже не болеют ничем.
И вдруг один дотоле мирный обыватель ни с того ни с сего как завопит: а мне, говорит, плевать, говорит, на вашего Кастро, плевать на вашего Саркози, и вообще на все плевать. Я, говорит, по телевизору смотрю только автогонки, а если появляется там какая-то голова, я в эту голову немедленно плюю…
Ну, мы так немножко поежились внутренне, но ничего не сказали. Человек он вообще неплохой, только психованный, и не поймешь, зачем он как ужаленный все это провопил. Если кому-то на что-то наплевать, это означает крайнюю степень равнодушия, безразличия. А тут человеку плевать – а он вопит.
Нет, странное животное. Прав Зощенко – навряд ли оно произошло от обезьяны.
Три маленькие пьесы для добродушного театра
Па-де-де № 1
Развод по-петербуржски
Действующие лица
ЛЮСЯ ВАРУХИНА
САША ЛЯМЧИК, ее давний друг
Действие происходит весной, когда в Санкт-Петербурге по ночам разводят мосты.
Квартира Люси Варухиной. В ее комнате прибрано, и на столе – приметы ожидания гостей: закуска, бутылочка. ЛЮСЯ ВАРУХИНА, энергичная женщина средних лет, нервно ходит по комнате и нещадно дымит.
ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ (истошно). Лю-юся!
ЛЮСЯ (подходя к двери). Что, мама? Что еще?
ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ. Костя опять ест! Весь рассольник съел!
ЛЮСЯ. Мама, я вас прошу, дайте мне покой. Я человека жду, понимаете? Ложитесь спать, мама, пусть Костя ест сколько влезет. В конце концов, это мой муж.
ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ. Муж! Не было мужа, и это не муж.
ЛЮСЯ. Начинается, господи ты боже мой…
ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ. Лю-ю-юся!
ЛЮСЯ. Что, мама?
ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ. У Кати завтра физкультура! Ты форму ей положила?
ЛЮСЯ. Утром положу, мама, утром.
ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ. Ну, конечно. Как на охоту идти – так и собак кормить.
ЛЮСЯ. Мама, иди спать.
ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ. Да, с вами уснешь. Вечным сном.
Звонок в дверь. Люся бросается и приводит САШУ ЛЯМЧИКА, понурого мужчину в джинсовом костюме не первой молодости и свежести – что в равной мере относится и к костюму, и к мужчине.
ЛЮСЯ. Сашенька, милый (целует его), давай, тут раздевайся, а то у меня сам знаешь – все заминировано. Мать орет весь вечер.
Саша покорно и на редкость печально снимает ботинки.
ЛЮСЯ. Я уж тебя жду, жду, на нервах вся… Вот, возьми мои тапочки.
Саша надевает маленькие, совсем не подходящие ему по размеру шлепанцы.
ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ. Лю-ю-юся!
ЛЮСЯ. Мама, хватит!
ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ. Ну что, Лямчик развелся?
ЛЮСЯ. Уйди, сорока-ворона! Телевизор отберу!
ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ. Руки коротки!
ЛЮСЯ. Мама!
Саша садится к столу и кивает головой, будто с чем-то соглашаясь.
ЛЮСЯ. Ну, золотой мой, сейчас выпьем, давай… (Быстро и ловко разливает.)… все, все, понеслись… (После естественной паузы.) Ну, что? Бери, бери, холодец, оливье, давай, кушай… Ну, что?
САША. Развелись.
Люся горестно вскрикивает.
САША. Днем. В три часа.
ЛЮСЯ. А где же ты ходил с трех часов?
САША. Так.
ЛЮСЯ. А она что?
САША. Что – она? Чертова кукла. Улыбается. Я, говорит, на вас, Александр Сергеевич, зла не держу. Расстанемся друзьями. Я, знаешь, Люся, смокинг взял напрокат и машину… «вольво». Подъехал к суду к этому, солнце светит, капает отовсюду… и она стоит, ручкой мне машет… Я белый шарф через плечо перекинул, шарф тоже взаймы взял – говорю, мне на выступление ехать, извини, что вырядился… а она говорит… а я думала, ты нарочно к разводу приоделся. Догадалась, тварь…
ЛЮСЯ. И вот ты сам виноват. Нечего было на москвичке жениться. Им только деньги нужны, больше ничего. У них там с детства счетчик в голове и все такое… А ты что – нищий музыкант, что с тебя взять. Я тебе как друг скажу – самый это дурной брак у тебя был, из всех пяти, что я знаю, – вот глупей не придумаешь. На москвичке жениться! И все хорошо, Саша, что хорошо кончается. Ты только кушай – холодец, оливье… рыбочка вот, видишь рыбочку? Я сама солила.
