Шамира, сидевшая подле нее, плакала, но у самой Рози слез не было. Она глянула на мужа. Тот смотрел прямо перед собой, отказываясь встречаться с ней взглядом. Вскоре суд должен был приступить к рассмотрению следующего дела, и Гэри, резко поднявшись, устремился прочь из зала. Рози с Шамирой тоже неловко встали.
Им пришлось чуть ли не бегом догонять его. Когда они втроем шли к автостоянке, кто-то окликнул сначала Рози, потом Гэри. Только услышав свое имя, он остановился и обернулся.
К ним медленным шагом приблизилась Маргарет:
— Мне очень жаль.
Гэри неприятно хохотнул:
— Сука ты.
У Маргарет был такой вид, будто он дал ей пощечину — своими словами, своей неприязнью.
— А знаешь, почему ты сука? — продолжал Гэри. — Не из-за того, что там произошло. Ясно, что они хорошо заплатили своему адвокату, и он стоит этих денег. Ты сука не потому, что твои услуги бесплатны, не потому, что ты не выполнила свою работу. Ты сука потому, что не остановила ее, позволила ей довести дело до суда… — И впервые за последние несколько часов он посмотрел прямо на Рози. Посмотрел со злостью, с пренебрежением, с презрением.
Он думает, это моя вина. Рози была потрясена. Он думает, это я во всем виновата.
Маргарет скрестила на груди руки. Едва заметно улыбнулась:
— Мне жаль, что вышло не по-вашему. Но от меня здесь мало что зависело… — Она обращалась к Гэри. Ее тон, ее улыбка были ледяными. — Ведь это вы обратились в полицию.
Гэри вдруг обмяк всем телом. Рози хотелось подойти к нему, обнять его, но ее страшила его реакция.
Он закивал — медленно, виновато.
— Вы правы. Простите. Простите, что обозвал вас. — Он повернулся и зашагал к автомобилю Шамиры. — Это я кретин.
Всю дорогу домой он не произнес ни слова. Рози тоже молчала, лишь изредка тихо поддакивала Шамире, возмущавшейся решением судьи. Слушала она ее вполуха. Ее мысли были заняты Хьюго. Что она ему скажет? Что случившееся с ним в порядке вещей? Что любой может ударить, обидеть тебя, даже если ты беззащитен? Во всей этой истории есть только один потерпевший — ее сын. Нельзя допустить, чтобы он думал, будто вся вина лежит на нем.
Едва Шамира припарковалась у их дома, как Рози открыла дверцу, выбралась из машины и помчалась к крыльцу, слыша за спиной быстрые шаги Гэри. Она должна первой добраться до Хьюго. Она повернула ключ, распахнула дверь и побежала по коридору. Конни с Хьюго сидели на кухне. На столе лежали лист упаковочной бумаги, карандаши и фломастеры. Конни устремила на нее взор, полный надежды.
Из коридора доносился топот Гэри. Рози схватила сына на руки, поцеловала его.
— Все закончилось, детка, — прошептала она, снова его целуя. — Тот ужасный дядя, что ударил тебя, наказан. У него большие неприятности. Больше он не будет распускать руки. Его посадят в тюрьму.
Она резко повернулась. В дверях стоял Гэри. Раскрыв рот, он смотрел на нее.
— Правда, папочка? — обратилась она к нему за поддержкой. — Плохой дядя наказан, правда?
Господи, ну должен же он понять. Должен понять, что она лжет ради сына.
Гэри шагнул вперед, и она вся съежилась, думая, что, сейчас он ее ударит. Но он грузно опустился на стул и медленно кивнул:
— Правда, Хьюгс. Плохой дядя наказан. — В его голосе слышались лишь подавленность и горечь поражения.
Ей просто хотелось побыть наедине с сыном. Она не хотела ничего объяснять Конни, ей опостылели утешения Шамиры, надоели упреки и нытье мужа. Она желала одного — побыть наедине с сыном. Вместе с Хьюго она вышла во двор, легла на неухоженный газон. И поведала сыну свою выдумку, которую давно хотела ему рассказать. Описала, как хороший полицейский, что в тот вечер приходил к ним домой — ты должен помнить его, Хьюго, ведь он был так добр, — объяснил суду, что произошло. Ты бы это слышал! Все, кто сидел в переполненном зале, были потрясены, пришли в ужас, не верили своим ушам. Потом судья — женщина-судья, Хьюго, — встала и ткнула пальцем в нехорошего дядю, который ударил тебя. Знаешь, что она сказала ему? Хьюго кивнул, улыбаясь, посмотрел на нее. Никто не смеет бить ребенка? Верно, детка, именно так она и сказала. И его посадят в тюрьму? Да, плохого дядю посадят в тюрьму. Хьюго вырвал из сухой твердой почвы пучок травы. Опять посмотрел на нее. А Адам рассердится на меня за то, что я посадил его дядю в тюрьму? Нет, нет, что ты, дорогой, ни в коем случае. Никто на тебя не рассердится. Никто. Хьюго тронул ее грудь. Можно мне сисю? Она медлила с ответом. Наконец сказала твердо: Хьюго, на следующий год ты пойдешь в садик. А там, как ты понимаешь, ты уже не сможешь сосать сисю. Мальчик кивнул, потом заулыбался, снова тронул ее грудь. А сейчас можно сисю? Да, рассмеялась она, целуя сына. Она готова была зацеловать его. Они легли на траву. Хьюго распластался на ней. Она услышала стук двери. Над ними возвышался Гэри.
— Шамира повезла Конни домой.
Она кивнула. Говорить ей не хотелось.
— А я пошел в паб.
Разумеется.
Она закрыла глаза. Она ощущала на себе тепло солнечных лучей, чувствовала дразнящее подергивание соска, вызываемое сосательными движениями Хьюго. Хлопнула входная дверь, и она вздохнула с облегчением.
К ужину Гэри не вернулся. Она сняла с рычага трубку телефона, поставила на беззвучный режим свой мобильник. Ей казалось, она сойдет с ума от звонков, не дававших ей покоя всю вторую половину дня. Сначала Шамира оставила сообщение, потом Айша, потом Анук, потом снова Шамира. И Конни тоже позвонила. В какой-то момент, когда вместе с Хьюго она в энный раз смотрела и пересматривала по видео концерт «Уиглз», они услышали стук в дверь. Она приложила палец к губам. Прошептала: «Шшш… давай притворимся, будто нас нет дома». Подражая ей, он тоже прижал палец к губам и прошипел: «Шшш…» Потом внезапно сорвался с дивана:
— Вдруг это Ричи?
— Ричи в школе. Это не Ричи.
— А мы ведь можем позвонить Ричи? Можем сказать ему, что плохого дядю посадили в тюрьму?
— Мы завтра ему позвоним.
Ему нужен братик. Братик или сестренка. Пора еще раз поговорить с Гэри. Они и так слишком долго тянули. Нет, она несправедлива к себе. Последние месяцы она не могла думать ни о чем, кроме судебного процесса, будь он проклят. Что ж, суд состоялся, надо жить дальше, нельзя впадать в депрессию. В следующем году ей исполнится сорок, она стареет. А она готова ко второму ребенку, ей хочется еще раз забеременеть. Сегодня вечером обсудить это не получится: он будет слишком пьян. Они поговорят в выходные. Поговорят о школах для Хьюго; возможно, ей удастся завести разговор о покупке дома. И если он упрется, черт с ним, она просто продырявит презерватив. Он и не заметит. Неужели он не видит, как отчаянно его сын нуждается в братике или сестренке, как он жаждет общения с другими детьми?
К десяти Гэри все еще не появился. Она потягивала уже третий бокал вина, приняла полтаблетки просроченного валиума, который нашла в шкафчике ванной. Но сон не шел. В будни Гэри никогда не гулял допоздна. Свой мобильный он оставил дома, связаться с ним она никак не могла. Она попыталась заснуть рядом с Хьюго — не удалось. Ей не давала покоя мысль, что Гэри может сделать с собой что-то ужасное. Не в силах усидеть на месте, она мерила шагами кухню, поглядывая на часы. В половине одиннадцатого она приняла решение. Дрожащими пальцами набрала номер. Шамира сняла трубку после третьего звонка:
— Рози, что стряслось?
Она разразилась громкими судорожными всхлипами, сквозь которые прорывались нечленораздельные слова. Сначала она хотела позвонить Айше, но побоялась нарваться на Гектора. В ее сознание стал проникать встревоженный голос Шамиры: та засыпала ее вопросами. Она слышала, как Билал на другом конце провода спрашивает жену, что случилось.
Она несколько раз глубоко вздохнула, обрела дар речи:
— Я не знаю, где Гэри. Мне страшно.
— Хочешь приехать к нам? — Она услышала, как Билал выразил протест, но Шамира быстро его осадила. — Приезжай. Приезжай прямо сейчас.
Хьюго захныкал, когда она понесла его в машину, но мальчик тут же вновь погрузился в сон, едва она пристегнула его в автокресле. Она плохо понимала, как ей удалось доехать до дома подруги, ведь она была пьяна, взвинчена, с трудом видела дорогу сквозь слезы.
Шамира забрала у нее Хьюго и положила его спать рядом с Ибби.
Билал, в спортивных штанах и толстовке с капюшоном, пил чай, когда приехала Рози.
— Я боюсь, он сделает с собой что-нибудь ужасное.
— Ты знаешь, где он?
Рози покачала головой:
— Он сказал, что пойдет в паб.
— В какой?
Билал задавал вопросы отрывистым резким тоном. Она не могла ему отвечать — смотрела на свои ноги. Ей нужны новые тапочки. Те, что были на ней, протерлись на швах, разваливались. Она понятия не имела, в какой паб отправился ее муж; она не знала, в какие пабы он ходит. Это была его другая жизнь, в которой не было места ни ей, ни Хьюго. И она не хотела знать, какие заведения он посещает, с кем встречается, что делает в пьяном угаре.
