Опускаюсь на колени. Двумя руками беру ее ступню.
– Что ты делаешь?! – рычит Наташа.
– Перед тем как я уеду, можно оказать тебе первую помощь? – Должно быть, мои глаза достаточно кроткие. Или недостаточно? – Там может быть осколок.
Подушками пальцев щупаю ранку и вокруг нее. Кажется, просто порез. Касаюсь ранки губами. Слизываю кровь.
– Мне хочется тебя убить, – доносится с дивана.
– Угу, – мычу я, – ты сделаешь одолжение обществу.
– Или сделать так, чтобы тебя никогда не существовало!
– Это сложнее.
– Иногда мне кажется, что я всего лишь один из пунктов в твоем органайзере.
– Я давно не веду органайзер. – Целую каждый палец по отдельности.
– И я за это себя ненавижу.
– Если бы ты знала, как я себя за это ненавижу!
– Ты противный, капризный, самолюбивый мальчишка. – Она вцепляется ногтями в мои волосы и тянет к себе.
– Но это еще не повод, чтобы бросить меня из-за случайного эсэмэс. – Смотрю ей в глаза, и, честное слово, раскаиваюсь. В том... чего не было.
На экране телевизора старый-престарый клип Сергея Васильевича Челобанова:
Ты сияешь
Всеми цветами радуги,
Как нефтяная пленка
На речной волне.
– Тебя уже бросали?
– Нет, – честно говорю я.
– Я буду первой, – она наклоняется ко мне, – только сначала задушу. С трупом расстаться легче.
– У тебя уголовные наклонности, – говорю я, снимая с нее свитер.
– У меня будут смягчающие обстоятельства. Убийство в состоянии аффекта. – Она опускается на пол и расстегивает мне джинсы.
– Тебя посадят, и на кого же ты оставишь своих школьников? – Я стягиваю с себя футболку.
– На телевизор! – Она проводит ногтями по моей груди так, что бегут мурашки.
Ты не знаешь, как кричат от радости,
– поет Челобанов,
– я-то знаю, так иди ко мне.
– Я тоже не знаю, – шепчу ей на ухо, – зато мы оба знаем, как воют от тоски, правда?
Поцелуй!
Поцелуй! Я прошу ведь лишь мизера!
Все равно ведь будешь – не со мной... не со мной,
так с другим!
– С другим так не будешь, – я кусаю ее за мочку левого уха, и она вскрикивает.
Мы отчаянно занимаемся любовью. Я покрываю поцелуями ее шею, грудь. Она кричит так, что мне кажется, это утро с пощечинами и битьем посуды я буду вспоминать гораздо чаще наших тихих и уютных семейных вечеров. Если таковые будут, конечно. Она опрокидывает меня на спину и садится сверху.
– У тебя с Дашей что-то было? – Наташа наклоняется, и ее волосы падают мне на лицо.
– Нет, – отвечаю я, вздрагивая от резкой боли из-за вцепившихся в мой правый бицепс ногтей, – нет, конечно.
Поцелуй меня, девочка. Потому что все целуются.
Мы кончаем практически одновременно. Потом лежим на полу, рядом, уставившись в потолок. Наташа подносит к моим губам зажженную сигарету, я затягиваюсь.
– Семисветова волнуется за тебя. Как это мило! – говорит она глухим голосом.
– Я думал, мы закончили с этим.
– Нет, дорогой, мы закончили на этом! – Она выпускает дым, и я смотрю, как сизые кольца растворяются, почти касаясь потолка.
– Давай в следующий раз пригласим ее третьей, – я разворачиваю ее кисть и припадаю к сигарете, – чтобы разом снять все вопросы.
– А потом пригласим бармена из «Луча», ага? – Она вырывает у меня сигарету.
– Я думаю, у меня не встанет на бармена.
– Я думаю, у меня встанет.
– Я боялся, что после этого идиотского эсэмэс все закончится. – Я кладу свою голову ей на грудь, смотрю ей в глаза. – Просто поверь, что сегодня день дурацких совпадений.
– Я боялась начать бояться тебя. – Она улыбается и прикрывает глаза.
Я любуюсь тем, как она держит сигарету, любуюсь, как она обнажает свои ровные зубы, улыбаясь, любуюсь, как морщит нос. Любуюсь. Господи, я бы любовался даже тем, как она вставляет себе тампакс.
– Я очень хочу спать, – говорит она.
Встаю, беру ее на руки и отношу в спальню. Кладу на кровать. Как же я ненавидел эти карамельные сцены в рассказах друзей! Это вызывало смех, стремление отчаянно пошутить. Скрыть свой страх перед тем, что я боюсь так и не встретить ту, которую захочу взять на руки. В сущности, все мы сентиментальны. Просто не у всех есть возможность раскрыться. Я глажу ее волосы, укрываю одеялом.
– Нам нельзя расставаться, – говорю, а у самого перехватывает дыхание.
– Мы больше не будем. – Она целует меня в губы, и я чувствую исходящее от нее сонное тепло.
Завтра мы опять проснемся в одной постели. Или сегодня вечером. Я лежу рядом и смотрю, как она засыпает. И, в общем, стоит ли говорить, что я отчаянно влюблен в эту женщину?
«Нам бы сначала переспать, а потом познакомиться», – вспоминаю собственные слова.
Кажется, я возглавляю хит-парад бездарных упырей этого города.
Дождавшись, пока она уснет, вылезаю из кровати, иду на кухню и достаю начатую накануне бутылку Dewars.
«У тебя с Дашей что-то было?» Вспоминаю ее лицо в тот момент и свое постыдное «нет, конечно». Почему бы тебе не ответить «однажды», или «случайно», или хотя бы это жлобское «очень давно»? Почему не сказать правду? Потому что ты боишься ее потерять или потому, что ты просто боишься?
Сижу за столом, положив подбородок на руки. Мои глаза на одной линии с уровнем виски в стакане. Смотрю, как тает лед. Смотрю на свое размытое отражение на стенке стакана. Кажется, я тоже начинаю таять. В наушниках айпода гремит Placebo:
I, I, I will battle for the sun, sun, sun
And I, I, I won’t stop until I’m done, done, done
You, You, You are getting in the way, way, way
And I, I, I have nothing left to say.
Сказать ей правду? Какую часть? Ту, что про Дашу, или все с самого начала? Три последних года. Начитать ей этот дневник сногсшибательного ублюдка. Напиться при этом, пережить все заново. Сделать это выразительно. Артистично. Так, как я умею. Так, чтобы она наконец поняла, с кем имеет дело. Или сказать правду самому себе. Например, что ты не можешь с ней так поступать.
Подумай сам, как это у тебя обычно заканчивается. Через месяц, хорошо, через полгода, ты все-таки зависнешь. Это уже будет не ментовка. У друзей на квартирнике, с какой-нибудь начинающей певичкой. Или встретишь в Останкино молоденькую модель. Или трахнешь старую знакомую. Или все вместе. У тебя кастинги для сериала, у тебя бывают на шоу симпатичные гостьи. В конце концов, ты просто перегоришь. Тебе наскучит рутина, захочется новизны. Тебе опять не хватит огня, слишком маленький запас горючего. Ты же предпочитаешь передвигаться быстро, на короткие расстояния, а крейсерские походы – не твое. Ты просто под них не заточен. Ты не любишь, когда при тебе плачут.
Или тебя начнет раздражать ее собака, или то, как она смотрится в зеркало. Выведет из себя завоевание твоего личного пространства. Возможно, завтра она станет критиковать твоих друзей. И потом, эти ее вечные интеллектуальные понты и то, как она говорит о твоей работе. Она видит тебя в более серьезном шоу, она говорит, что чувствует то, что внутри тебя. То, чему ты не даешь раскрыться.
А ты не просто не готов, ты уже забыл, какой ты там, внутри. Было ли там что-то, кроме мыслей о правильно выставленном свете, вечных стычках с Хижняком, ежедневного серфинга блогов и новостных порталов в поисках упоминания твоего имени. Ты не хочешь быть серьезным, никогда не хотел. Не был готов и не собирался готовиться.
Отпусти ее сейчас, не дай ей раствориться в себе и не растворяйся сам. Беги! Потом будет больнее обоим. Ты-то, как всегда, найдешь себе множество оправданий и свинтишь. Ты никого не любишь, чувак. Только себя и только в эфире. Твоя любовница – камера, жаль, вход для штекера узковат, но вы трахаетесь визуально – твой взгляд в ее линзу и есть оргазм. Ты научился не принадлежать себе. Долго тренировался, адаптировался, примерял на себя костюм «одного из тех». Тебя слишком много везде, а тебе и этого мало. Кажется, твоя цель – вещать из каждого утюга. Приходить к людям в виде эсэмэс и спама. Ты стараешься быть безумно обаятельным. Ты не умеешь не нравиться. Единственная вещь, которой ты в жизни научился – очаровательно улыбаться. Душка, а не человек. Во имя чего только, не понятно. На самом деле ты и себя не любишь. Ты любишь производимый тобой визуальный эффект. Она потрясающая женщина. Самое лучшее, что могло произойти, – это если бы она тебя бросила сегодня.
И эти мысли меня убивают. Я выпиваю стакан за стаканом и чувствую, как в горле собирается комок. Я давно не плакал. Честно, искренне, навзрыд. А сейчас хочу завыть. Трезвая логика говорит о том, что с этой историей нужно заканчивать, свернуть ее, быстро и наименее болезненно для обоих. Довести до того момента, когда Наташа уйдет сама.
