— Сумасшедший ветер, он сотрясает, толкает…
И вдруг, совершенно неожиданно, она оказалась в моих объятиях. Это была моя первая встреча с ее телом и с ветром, который на нас напал. Он опьянил нас, закрыл облаками солнце, усеял все вокруг песком. И только гуляющие, казалось, не испытывали никаких неудобств. Они продолжали двигаться вперед, повязав на головы полотенца и прикрыв ими глаза. Я был потрясен, мне почудилось, что я вижу силуэт Энджи. Он рос, увеличивался и вскоре закрыл весь горизонт. Я отстранился от Энни.
— Если хотите пойти искупаться, идите, сейчас все стихнет.
— Сначала я промою глаза, — сказала она, — Этот безумный ветер засыпал мне песком все лицо!
Я прошел вслед за ней в номер, она оставила приоткрытой дверь между нашими комнатами. Я слышал, как текла вода, как Энни ходила, что-то бормотала, восклицала. Открыв свой чемодан, я взял только самое необходимое, чтобы переодеться. Портфель Энджи я оставил завернутым в один из своих пиджаков. По террасе пробежала крупная обезьяна и опрокинула один из стульев.
Я был покрыт потом. Достав из мини-бара бутылку газировки, я выпил ее из горлышка. Согласно документам Энджи, коттедж находился на расстоянии примерно одной мили от отеля. Энджи рассказывала мне, что во время отлива до коттеджа можно было дойти пешком по пляжу. Я снова прошелся по террасе, чтобы определить, в каком направлении следовать. Коттедж должен был находиться направо от отеля, но у меня не было ни малейшего желания слоняться в пляжном костюме в поисках места, где Энни должна была закончить свое земное существование. Я задумался, я не считал себя способным совершить преступление. Я ничего о себе не знал. Ничего. На террасу вышла Энни в бикини.
Я покачал головой:
— Вы сгорите на солнце, прикройтесь.
— Это правда. Наконец-то вы становитесь более любезным… Я и забыла, что у меня очень чувствительная кожа.
Я прошел вслед за ней в комнату и стал наблюдать за ее действиями. Она вытащила из чемодана купленную в Париже соломенную шляпу, расправила ее, распрямила широкие поля, а затем углубилась в осмотр своей пляжной сумки. В конце этого осмотра она положила в сумку полотенце.
— А вы хорошо плаваете, Энни?
— Да, на глубине пятидесяти сантиметров.
И добавила важно:
— Это я так, шучу. Я умею плавать. В Бруклине я ходила в дешевый бассейн, а когда была в Сан-Диего, то плавала в море. И вот я снова у моря. Хороший знак. Короче, не беспокойтесь, я никогда не заплываю далеко. Я боюсь только волн, которые сбивают с меня очки. Когда они накатываются, я схожу с ума.
Значит, в воде она теряла свое хладнокровие, это было уже кое-что. Появилась надежда на несчастный случай.
— Эй! — окликнула она меня — Эй! Я здесь… Вы думаете о своей кобылке?
— Кобылке? Энджи — утонченная молодая женщина, очень воспитанная.
— У которой душа негодяйки.
— Замолчите!
— Не замолчу! Это правда. Меня бы здесь не было, если бы она не была избалованной, капризной женщиной, у которой случаются приступы ярости и которая хочет получить и деньги, и свободу. Какая требовательность!
Она вздохнула.
— Короче говоря, пока меня больше интересует море. Мне нужно несколько шиллингов для работника пляжа. Он приносит клиентам полотенца, за них надо платить.
— Отлично! Но сейчас у меня больше нет кенийских денег, надо будет поменять дорожные доллары. Пойдем в кассу вместе.
Кассирша потом сможет вспомнить о присутствии миссис Ландлер.
— Пошли, — сказала Энни.
В шляпе, в больших солнечных очках, в махровом халате, она была самим воплощением «красивой женщины на пляже».
Коридор был пуст, обезьян, очевидно, прогнали. В галерее первого этажа Энни задержалась у витрины одного из бутиков и стала восторгаться украшениями из полудрагоценных камней.
— Взгляните на колье вон там, справа. Нет! Вы совсем не туда смотрите. Снимите очки! Вон там, там, я же говорю вам, справа…
Она указывала мне направление:
— Там, там… рядом со слоном из зеленого камня.
— Из малахита, — сказал я.
— Да какая разница, — произнесла она — Я хочу вот это колье из желтого камня.
— Получите, но позже…
— А почему — позже?
— Бутик еще не открылся.
— И правда, — согласилась она. — Придется зайти еще раз. Это колье просто великолепное, наверное, дорогое. Тем хуже, я куплю его. На свои деньги.
— У нас уйма времени, вернемся после открытия.
— Все мужчины так говорят. Всегда одно и то же — «потом увидим». А почему не сейчас? Почему не сию минуту?
— Вы разве не видите, что закрыто?
Она нажала на ручку двери.
— Закрыто… — произнесла она хмуро, — Вам повезло. Я хочу это колье, оно очень красивое. Не знаю, что это за камни желтовато-зеленого цвета, как водоросли. Может, это и есть знаменитый тигровый глаз…
— Мы увидим вашего тигра позже…
Подойдя к кассе, я вытащил из бумажника оба паспорта. Когда я подписывал дорожный чек, кассирша сказала:
— Вы дали мне паспорт миссис Ландлер.
И посмотрела на Энни, которая ждала меня поодаль, ведя оживленную беседу с игривым кенийцем, который притащил ей со своего прилавка кокосовый орех с двумя соломинками.
— Извините, ошибся… Вот мой.
Я продолжал подписывать дорожные чеки. Кассирша вписала в контрольный листок, который следовало при выезде из страны отдать на таможне, обмененную сумму. В нескольких шагах от кассы Энни пила кокосовое молоко. Кассирша закончила оформлять листок, поставила туда штамп напротив указанной суммы и протянула мне несколько пачек шиллингов. Я подошел к Энни. Из Найроби на автобусе только что вернулась группа индийцев: женщины, мужчины всех возрастов в сопровождении целой оравы детишек, которые рассыпались по холлу, словно высыпанные из мешка бильярдные шары… Энни не отпускала от себя кенийца, подававшего кокосы, она хотела все узнать, все понять — людей и обезьян, способ открывания кокосов с помощью мачете. Я прервал ее расспросы.
— Пойдемте, вас ждет пляж.
Она показала мне пустой кокос.
— В Нассау они стоят два доллара за штуку. А здесь дают в качестве презента! Но в Нассау я не попробовала молока.
— Да, Энни, все это увлекательно, но пойдемте, вы пропустите лучшее время для пляжа.
— Если мы пойдем туда вместе, это будет интереснее.
— Не думаю. У меня нет желания валяться в грязи. Завтра в коттедже у нас будет время окунуться. И не только на это.
Я прошел с Энни до ступенек, которые вели к аллее, пересекавшей пальмовую рощу в направлении моря.
— Ну, пока.
Я дал ей пачку по десять и двадцать шиллингов.
— На карманные расходы! Если вернусь быстро, то приду к вам на пляж, если задержусь, увидимся в номере.
Она пошла к морю с явным сожалением. Любопытная у нее была походка, она шла словно утенок с подбитой лапкой. Она или стеснялась, или чувствовала себя не в своей тарелке. Я поднялся в номер, положил документы и деньги в свой чемодан. Взяв портфель Энджи, вытащил из него досье «коттедж». Управляющего звали Пфайфер, а дом назывался «Брайан». Несколько вилл располагались неподалеку от «Уорендейлс коттеджиз», возможно, наш коттедж тоже относился к ним. На отдельном листке был приклеен плоский ключ без всякого пояснения. Я положил его в карман брюк. Спустившись на первый этаж, я попросил вызвать мне такси. Служащий набрал номер, потом сказал, что машина приедет через несколько минут. Я стал ждать ее на улице, на ужасной жаре. Где же была красочная толпа с классических видов Африки? Я находился в закрытом заповеднике для богатых туристов. Вдали кениец что-то объяснял европейцу с красным лицом. Я не понял, на каком языке. Когда этот кениец прошел мимо меня, я спросил его:
— Извините, можно задать один вопрос: на каком языке вы только что говорили?
— На швейцарском диалекте немецкого языка, — сказал с улыбкой кениец, — Здесь много швейцарцев, говорящих на немецком…
— Вот как! И где же вы выучили немецкий?
— Я был на стажировке в Лозанне.
Подъехало такси, я сказал водителю название коттеджа.
— Их там много, — произнес таксист, — разберемся на месте.
Он резко стартовал и на большой скорости помчался по асфальтовому шоссе. Я увидел еще два отеля и лавки на краю дороги, а у подножия холма — убогие соломенные крыши со щитами, на которых было написано от руки «Подарки» на английском, немецком и французском языках. Перед этими убогими хижинами на табуретах сидели торговцы и безразлично ожидали покупателей. Они надеялись, что туристы соблазнятся на их халтурные поделки.
Повернув налево, такси съехало с основной дороги и покатило по дороге, окаймленной высокими заборами. Кустарники высотой до трех метров представляли собой настоящую зеленую стену и были границей проезжей части дороги, которая вела к окруженному растениями дворику. За ветками что-то поблескивало.
