Бук был настолько впечатлен, что покачал головой.
– Кажется, тебе ничего не угрожает, мой друг, – заметил он. – Тебе удалось то, чего я никогда раньше не видел, но знал, что с нами все будет в порядке. Я знал это.
Глаза Га были красными, а волосы в пыли.
– И что же мне удалось?
Товарищ Бук жестом указал на автомобиль и дом.
– Вот это, – ответил он. – Что ты делаешь.
– И что же я делаю?
– Этому нет названия, – произнес Бук. – Ведь никто раньше такого не делал.
* * *
Остаток дня Сан Мун с детьми провели, заперевшись, в спальне, и там стояла такая тишина, будто они уснули. И даже новости дня, передаваемые по громкоговорителю, не разбудили их. Командир Га спустился в туннель со своим псом, от которого невыносимо несло репчатым луком, и занялся его дрессировкой.
Наконец, когда уже садилось солнце, ставшее, как воск, ярко-янтарным у реки, они вышли из спальни. Сан Мун была в праздничном шелковом чосоноте цвета платины, который то переливался, словно измельченные бриллианты, то становился темным, словно тень от лампы. Корым[23] был украшен мелкими жемчужинами. Пока она готовила чай, дети уселись на высокие скамейки, приготовившись играть на своих музыкальных инструментах. Девочка начала играть на каягыме, который был явно антикварной вещью, сохранившейся с дворцовых времен. Подняв запястья, она принялась щипать струны в старинном стиле санджо. Мальчик старался изо всех сил аккомпанировать ей на своем тэгыме. Легкие у него были еще недостаточно развиты для игры на такой взыскательной флейте, и руки слишком малы для того, чтобы удерживать высокие ноты, поэтому он их просто пел.
Сан Мун опустилась на колени перед Командиром Га и приступила к японской чайной церемонии. Вытащив чай из ольховой коробки и заварив его в бронзовой чаше, она сказала, указывая на поднос, чашки, мешалку и большую ложку для чая:
– Эти вещи…, не обманывайся на их счет. Они не настоящие. Это просто реквизит из моего прошлого фильма «Женщина для утех». Печально, но премьера так и не состоялась. – Она мешала чай так, чтобы в бамбуковой чашке он двигался по часовой стрелке. – В фильме я должна была подать послеобеденный чай японскому офицеру, который после этого заставлял меня заниматься их делами весь остаток вечера.
– И я в этой истории оккупант? – спросил он.
Она медленно повернула его чашку в руках, дожидаясь, чтобы чай как следует заварился. Прежде чем подать ему чай, она подула на него, отчего поверхность его покрылась рябью. Широкая нижняя часть ее чосонота, переливаясь, расстелилась вокруг нее. Она протянула ему чай, а затем поклонилась до самого пола так, что стали видны очертания ее фигуры.
Прижавшись щекой к деревянному полу, она сказала:
– Это было всего лишь кино.
Пока Сан Мун приводила в порядок его самую нарядную форму, Га пил чай и слушал. Выходившие на запад окна в свете фонарей с боковых дорожек создавали иллюзию того, что он мог видеть весь путь в Нампхо и на Корейский залив. Мелодия в исполнении детей звучала изысканно и ясно, и даже неверно взятые ими ноты придавали музыке приятную спонтанность. Сан Мун одела его, а затем прикрепила к мундиру подобающие такому случаю медали.
– Вот эту, – сказала она. – Вручал сам Великий Руководитель.
– За что?
Она пожала плечами.
– Прикрепи ее вверху, – попросил он.
Она подняла брови, услышав его мудрое высказывание, и подчинилась ему.
Ее красота и внимание к нему отвлекали его. Он забыл, кем был и в какой ситуации находился.
– Как ты думаешь, – спросил он, – я смелый и неизвестный?
Она застегнула нагрудный карман на его мундире и затянула галстук.
– Я не знаю, – ответила она, – друг ты моему мужу или враг. Но ты мужчина, и ты должен пообещать мне, что будешь защищать моих детей. То, что сегодня едва не случилось, не должно повториться.
Он указал на большую медаль, которую она не приколола к его мундиру. Это была рубиновая звезда на фоне золотого пламени Чучхе.
– А за что дали ту медаль? – спросил он.
– Пожалуйста, – попросила она. – Просто пообещай мне.
Он кивнул, неотрывно глядя ей в глаза.
– Ту медаль дали за победу над Кимурой в Японии, – объяснила она. – Хотя на самом деле за то, что он потом не отступился от меня. Медаль просто шла в комплекте.
– В каком комплекте?
– С этим домом, – ответила она. – Твоим назначением и прочими вещами.
– Отступился? Но кто оставил бы тебя?
– Хороший вопрос, – усмехнулась она. – Но в то время моя рука еще не принадлежала Командиру Га.
– Итак, я одержал победу над Кимурой, да? Давай, прикрепи эту медаль.
– Нет, – отказалась она.
Га кивнул, доверяя ее суждению.
– Мне взять с собой револьвер? – спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
Перед уходом они остановились, разглядывая лежавший под стеклом и освещенный точечной лампой Золотой пояс. Он был расположен так, что сразу же бросался в глаза всем, кто входил в дом.
– Мой муж…, – начала Сан Мун, но замолчала.
* * *
В машине у нее поднялось настроение. Солнце садилось, но небо по-прежнему оставалось бледно-голубым. Га водил только грузовики на военной службе, но смог приноровиться, несмотря на то, что двигатель «Мерседеса» слегка заклинивал маленькую коробку передач «Лады». Тем не менее отделка салона была прекрасна – приборная панель махагонового цвета и перламутровые приборы. Сначала Сан Мун пожелала ехать на заднем сиденьи, но он уговорил ее сесть впереди, сказав, что в Америке женщины ездят в авто рядом со своими мужчинами.
– Тебе нравится этот «Мустанг»? – спросил он у нее. – Американцы делают самые лучшие машины. А эта пользуется там глубоким уважением.
– Я знаю эту машину, – сказала она. – Я уже ездила на ней.
– Вряд ли, – усомнился Га. – Они медленно спускались с горы, но все же обгоняли облако пыли позади них.
– Это, без сомнения, единственный «Мустанг» в Пхеньяне. Великий Руководитель сделал его по спецзаказу, чтобы уязвить американцев, показав им, что мы тоже можем делать такие же машины, но только лучше и мощнее.
Сан Мун пощупала обивку и посмотрелась в зеркало.
– Нет, – сказала она. – Именно в этой машине я снималась. Ее использовали в качестве реквизита в одном из моих фильмов, в том, где американцы побеждены, а труса МакАртура поймали, когда тот спасался бегством, пытаясь скрыться на этой машине. Именно на этом сиденьи снимали сцену со мной. Я должна была целоваться с предателем, чтобы выудить из него нужную информацию. Тот фильм снимали много лет назад.
Разговор о кино, как он понял, испортил ей настроение.
Они ехали мимо Кладбища Мучеников Революции. Сонганский караул со своими золотыми ружьями в это время дня отдыхал и в тени бронзовых надгробий блуждали какие-то мужчины и женщины. В сгущавшейся темноте эти призрачные фигуры, пригнувшись и медленно передвигаясь, собирали цветы с могил.
– Они все время крадут цветы, – заметила Сан Мун. – Меня коробит это. Здесь похоронен мой великий дядя, ты знаешь. Тебе известно, что это значит для наших предков, как оскорбительно это может быть для них?
– А как ты думаешь, зачем они воруют цветы? – спросил ее Га.
– Да, вот в чем вопрос. Ну, кто стал бы делать такое? Что происходит в нашей стране?
Он бросил на нее короткий взгляд и понял, что она ничего не знала. Неужели она никогда не была голодна настолько, чтобы есть цветы? Неужели она не знала, что можно есть ромашки, лилейник, анютины глазки и бархатцы? Что изголодавшийся человек может поедать яркие верхушки фиалок и даже стебли одуванчиков и горькие плоды роз?
Они миновали мост Чхон Ю, проехали через южную часть города и снова пересекли Янгакдо. Было время ужина, и в воздухе стоял древесный дым. В сумерках река Тэдонган напоминала ему воду в шахте, темную, как руда, и холодную. Сан Мун подсказывала ему, как ехать: по улице Сосон к улице Путон, но когда они пробирались по улице Чхоллима мимо громоздких многоквартирных домов, что-то ударило по капоту их автомобиля. Командир Га, подумав, что это был выстрел или какая-то авария, остановился на дороге, и они с Сан Мун вышли из машины, оставив дверцы отрытыми.
Других автомобилей на этой темной неосвещенной дороге не было. Вечерело. В сумерках люди у обочины жарили на огне репку – в воздухе стояла полоса горького дыма. Они с любопытством обступили машину. На капоте лежал козленок – с короткими тупыми рожками и какими-то неестественно влажными глазами. Люди смотрели наверх, на крыши домов, где другие животные продолжали щипать траву при появлении первых звезд на небе. Крови не было, но глаза у козленка помутнели. Сан Мун закрыла лицо руками, а Га положил руку ей на плечо.
