Ты слушал, ничего не понимая, и понимающе кивал.
Главного героя автор, несомненно, писал с себя.
Слепецкий представлял себя Светлецким, и хотя «роман» писался раньше, когда он носил очки и имел под трехдневной щетиной брыли, его герой выглядел так, как выглядел сейчас в жизни Слепецкий: был гладко выбрит, подтянут, не испытывал потребности в очках и к тому же был одет в спортивный костюм, судя по всему – чистошерстяной. Слепецкий видел себя таким в будущем, таким он и стал…
Главный герой «Счастливых вод» Савелий Светлецкий был тренером сборной СССР по синхронному плаванию, но в новой демократической России оказался не у дел. Синхронное плавание популярно на Западе, на него-то и положили глаз новоявленные дельцы от спорта. Вначале они предложили Светлецкому уехать на тренерскую работу за границу, но после того, как он отказался, решили его «съесть». Формальной причиной, по которой известного тренера выставили за дверь, было его появление на международных соревнованиях в старой олимпийке с надписью «СССР». В этом не было ни капли политической демонстрации, Савва Светлецкий был бо́льшим демократом, чем вся эта непонятно откуда налетевшая новоявленная шпана, просто старый спортивный костюм стал его талисманом, приносящим победы. Светлецкий был холост и жил с кошкой. Так прямо и написано: «Светлецкий жил с кошкой». Внутренне напрягшись, ты продолжил чтение, ожидая, что автор станет сейчас описывать свои манипуляции с градусником, которые из любви к животному совершал в период кошачьих регул, но, к счастью, Слепецкий не стал делиться с читателем опытом, которым однажды поделился с тобой.
Да, та́к ты еще никогда ничего не читал!
Это был рабский читательский труд под присмотром писателя-рабовладельца. Он лежал рядом на своей кровати, а ты на своей сидел, потому что, пытаясь прилечь, тут же засыпал.
Душевные муки своего главного героя автор передавал однообразно: Светлецкий наливал в ванну воду и часами сидел на краю, время от времени опуская руку, изображая пальцами разные фигуры, но чаще букву V.
Его бывшая команда – «пятерка молодых веснушчатых девчат», как одна влюбленных в своего «седовласого тренера», с трудом переносили циничные домогательства новоявленных дельцов от спорта, но однажды их терпение лопнуло и они провели недопустимую в мире спорта политическую демонстрацию: на открытом чемпионате России вышли на всеобщее обозрение в олимпийках с надписью «СССР». Случился страшный скандал, команду хотели снять с соревнований, но болельщики отстояли и девчонки заняли первое место.
Случившееся привлекло внимание на самом верху. Президент страны, сам бывший спортсмен, вернул Светлецкого в сборную с исключительным правом ношения счастливой олимпийки. К чемпионату мира Савва подготовил программу на музыку глинковского гимна России и с фурором победил. Соль произошедшего заключалась в том, что на Слепецком был в это время надет спортивный костюм с надписью «РОССИЯ».
Оказывается, дело было не в одежде, а в воде, или в «водах», которые всегда и везде оставались для Светлецкого счастливыми.
Как это принято в водных видах спорта, спортсмены-победители толкают своего тренера в воду. Роман заканчивался так: «Счастливые воды бассейна объяли тело Светлецкого со всех сторон и властно повлекли на дно. Ни один человек на свете в тот момент не знал, что прославленный тренер по синхронному плаванию не умеет плавать».
Мысль о том, что же ты скажешь автору по прочтении, стала донимать тебя уже на десятой странице книги, к пятидесятой она стала навязчивой, ты возвращался к ней после двух-трех прочитанных абзацев. Закрывая глаза на глазах писателя, делая вид, что обдумываешь прочитанное, на самом деле думал, что же ты ему скажешь, когда придется говорить, но все твои гипотетические речи сводились к одной единственной фразе: «Так писать нельзя!»
Была еще одна, более убийственная: «Вы не писатель».
Произнося их про себя на все лады, ты понимал, что не сможешь озвучить их, но ничто другое в голову не приходило.
Состояние подневольного читателя из-за своей безвыходности было близким к панике, но финал «Счастливых вод» неожиданно пришел тебе на помощь.
– А он не утонет? – спросил ты удивленно, и удивление твое было искренним.
Счастливый автор радостно засмеялся и даже захлопал в ладоши.
– А я знал, что вы это спросите! Да, я сделал финал открытым, чтобы он будил читательскую фантазию. Но думаю, что нет… Вытащат, спасут… Воды же счастливые!
Таким счастливым, таким возвышенно-счастливым ты не видел еще этого, ставшего неожиданно близким тебе, человека, и тебе сделалось стыдно за свои жестокие мысли: «Так писать нельзя! Вы не писатель».
А лишать человека счастья можно?
В конце концов, он не украл, не убил, а всего лишь написал.
Глядя на смеющегося счастливого Слепецкого, ты вспомнил, как он требовал, чтобы ты произнес слово «хорошо».
Тогда не мог, а теперь…
– Нет, хорошо… В самом деле хорошо… – опустив глаза, неуверенно проговорил ты.
– Да не хорошо, а гениально! – радостно смеясь, не согласился с тобой автор.
Ты поднял на Слепецкого глаза и посмотрел внимательно, поражаясь тому, что он искренне верит в то, что говорит. Этот образованный, начитанный, неглупый человек, прекрасно различавший тонкости бытописаний Толстого и нюансы духовных исканий Достоевского, отмечавший у любого из великих их слабости и недостатки, в своем ничтожном во всех смыслах произведении не видел ничего, кроме достоинств.
– Хорошо, очень хорошо… – еще выше поднял ты свою оценочную планку, при этом все ниже опуская глаза.
– А ведь не хотели печатать! – возмущенно воскликнул писатель. – Ни один журнал не взял, даже «Наш современник» отказал. Пришлось издать на свои деньги мизерным тиражом. Зато сейчас это библиографическая редкость.
«Так вот почему Гера не мог найти эту книгу. А я обижался», – смущенно подумал ты.
– Это первая вещь в мировой литературе, где в качестве главного героя выступает тренер по синхронному плаванию. И это же глубочайший образ, символ нашего времени – женские ноги, торчащие из воды в виде буквы V. Виктория феминизма! Разверстая женская промежность, из которой все мы вышли, и она же образ могилы, в которую когда-то уйдем. А какой политический подтекст?! Кто мы: Россия или СССР, и куда мы движемся?
Ты внимательно слушал Слепецкого, начиная думать, что роман, возможно, не так уж плох, как тебе показалось, а может, даже и хорош, просто ты не все понял.
– А как вам главный герой? – переводя дух, спросил Слепецкий.
– Понравился, – ответил ты, и отчасти это была правда, потому что остальные были еще хуже.
– Не скрою, я писал его с себя. Как Толстой Пьера. И правильно, зачем далеко ходить? – Слепецкий опять засмеялся и вдруг, чего никогда не делал, подмигнул.
– А если бы вы знали, кто является прототипом моего нового романа! Я уверен, он взорвет литературную ситуацию в стране, и, возможно, не только литературную. Ударим по фантастике, Евгений Алексеевич! А теперь спросите, как он будет называться, это может вас удивить.
Тебе не хотелось больше удивляться и потому не хотелось спрашивать.
– Нет, вы спросите! – задорно настаивал Слепецкий.
– Какое? – спросил ты и сам услышал в своем голосе обреченность.
– «Восьмое небо»! – торжественно объявил Слепецкий.
– Восьмое… – согласный на любое название, тихо повторил ты.
Слепецкий понял это по-своему и засмеялся.
– Как мы знаем из Библии, небес всего семь. Апостол Павел до третьего только добрался. Или до четвертого? – Собеседник смотрел вопросительно.
Ты растерянно улыбнулся и пожал плечами.
– А я сделаю восемь! – радостно воскликнул Слепецкий, забыв о своем обещании доходяге не шуметь. – Это будет фантастика, литература двадцать первого века. Я уже подписал договор с «Вагриусом», осталось сесть и написать. А знаете, с кого я напишу своего главного героя? С вас!
Ты удивился, растерялся, смутился, но нашел в себе силы засмеяться.
– За что же мне… такая честь? – спросил ты, опуская взгляд в пол.
– А вы знаете, – вглядываясь в тебя с прищуром, как бы пытаясь проникнуть в глубь твоей души, продолжил Слепецкий, – вы необыкновенный человек! Тут с кем ни заговоришь – все о «Деле», о своем разумеется. А вы – о боге…
– Я? Когда? Когда я говорил о боге? – попытался не согласиться ты и, подумав, вспомнив, прибавил: – Если только спрашивал…
– Вот-вот! – обрадованно закивал Слепецкий. – И в этом тоже ваша необычность. В вашем возрасте уже не спрашивают, а других учат. Не отпирайтесь, Евгений Алексеевич, быть вам прототипом моего главного героя. В «Счастливых водах» я себя не пощадил, а вас тем более… Убью! Великие плохо кончают.
Подобный поворот разговора смущал тебя, но и веселил, правда, не настолько, чтобы смеяться. Хотелось прекратить его, перевести в другое русло, но любопытство взяло верх.
