– Осмотрись здесь, – бросил я Дику через плечо, – только не напейся.
Вообще-то Дик никогда не злоупотреблял спиртным и прокололся только один раз, в Хьюстоне, когда мы устроили вечеринку по поводу наших находок в архивах "Пост" и "Кроникл". Тогда он уговорил два громадных бокала чего-то пенистого, фиолетового, с непроизносимым полинезийским названием, а потом мне пришлось тащить все двести восемьдесят фунтов писательского веса обратно в гостиницу, пока мой коллега проклинал Техас и взывал к жене и сыну на далекой Майорке. Теперь, в этот чудесный декабрьский денек в Гемпшир-хаузе, у него был такой же блеск в глазах. Я чувствовал то же самое – как будто мы оба очутились в кино. О боже мой, да что же сотворил наш Ирвинг? Нет, не Ирвинг. Ирвкинд. Так что же сотворил наш Ирвкинд? Мне нравилось, как это звучит, но я был просто ошеломлен мощью тех сил, что мы привели в движение, и мысленно перенесся на год назад, когда во время самого обычного завтрака из моих уст вырвалась та судьбоносная фраза: "Послушай, у меня появилась совершенно потрясающая идея..."
Присутствовали где-то около двухсот человек, почти все – служащие "Макгро-Хилл", от директоров отдела продаж до продавцов из Чикаго, Денвера и Сан-Франциско. Я заметил Альберта Левенталя, беседовавшего с Эдом Куном, в прошлом занимавшим место Левенталя, а теперь управляющего "Плейбой букс". Приехали и другие знакомые лица – издатели, главы отделов, второстепенные фигуры из издательства "Джолли грин джайент", курсирующие поблизости с напитками в руках.
Стены были завешаны шестифутовыми репродукциями. Там были Джин Харлоу, демонстрирующая глубокое декольте, украшенное драгоценностями; сцена с Джейн Рассел из фильма "Вне закона", где актриса показывала отнюдь не только бриллианты; "человек из Нассау" красовался на портрете в шлеме и перчатках пилота тридцатых годов. Над всем этим висели гигантские макеты обложки нашей книги с большими черными буквами, совершенно сногсшибательные. Своей уверенностью и напором они походили на заголовки газетных передовиц: "АВТОБИОГРАФИЯ ХОВАРДА ХЬЮЗА: ПРЕДИСЛОВИЕ И КОММЕНТАРИИ КЛИФФОРДА ИРВИНГА". Я почувствовал, как начинаю идиотски ухмыляться, и заказал себе еще один бурбон со льдом, пытаясь стереть с лица неуместное выражение. "Все эти люди очень серьезно относятся к происходящему, – напомнил я себе. – Тебе лучше последовать их примеру. Не проколись, не умри от хохота – или тебе придется туго".
Несколькими месяцами ранее, когда мы избавились от устрашающего вызова, созданного господами Постом и Итоном – чьей книге уже не суждено увидеть свет, – Дик сказал мне:
– Слушай, а может, в "Макгро-Хилл" все уже выяснили? Может, они продолжают игру, так как знают, что мы выйдем победителями? Что если они и в самом деле знают?
– Что все это мистификация? Боже мой, никогда. Ни за что.
Дик недоверчиво приподнял бровь:
– Ты уверен?
– Уверен на все сто.
– Они должны были догадаться. Как можно быть такими наивными?
– Да потому что они верят. Сначала хотели поверить, а теперь вынуждены. Они хотят верить, потому что это потрясающая удача, это странно, дико, это Ховард Хьюз, самый богатый человек в мире, и лично они, только они, в сговоре с ним. Они тоже любят печенье "Орео" и восхищаются, когда Ховард выбрасывает на ветер сто тридцать семь миллионов долларов без всяких размышлений. Именно так им хотелось бы жить. Как ты не можешь понять, сколько эгоизма и тщеславия таится в нашей афере? А секрет, который защищает нас с тобой, заключается в том, что они любят больше всего. Наш текст переносит их из повседневности в другой мир, мир мечты, где им хочется жить. Но в то же время они боятся его, ибо знают, насколько он безумен. И самое главное, благодаря нам они могут окунуться в этот мир, но одновременно чувствовать себя в безопасности. Читателя защищает посредник. Я – буфер между реальностью и фантазией. Это сказка, сон. А красоту предприятию придает то, что они получат от него деньги. Общая прибыль оправдывает любые формы безумия. В наше время еще не было такой мистификации – это похоже на историю того сумасшедшего парня из "Уловки-22", Милоу Миндербиндера, который во время войны проворачивал дела по всей Европе – и с американцами, и с немцами, но все было в порядке, потому что все были в доле. Каждый оставался в выигрыше. В нашем случае даже Ховард не внакладе, так как он становится легендарной фигурой и получает лучшую автобиографию, чем все те, которые он сам когда-либо смог написать.
– Или те, которых заслужил. Каким же сукиным сыном он должен быть на самом деле. Если кто и знает подлинную сущность нашего героя, так это мы. – В глазах Дика вспыхнули озорные огоньки. – Но я все еще думаю, что ты можешь ошибаться. Когда все закончится, когда ты сплавишь книгу и они вручат тебе последний чек, то приведут в кабинет, подмигнут, а Хэрольд Макгро скажет: "Отличная работа, парень. Мы знали, что у тебя все получится. Только не надо мухлевать с налогами".
Дик захохотал, и я присоединился к нему. Такое сладостное видение возможного будущего. Но затем я остановился и тряхнул головой:
– Никогда. Они слишком правильные. Они – истеблишмент. Они верят. Им нужно верить, иначе они никогда не смогут спать спокойно.
И теперь, когда все получилось, когда книга уже была в работе, а успех "Проекта "Октавио"" превзошел все ожидания, стало ясно: тогда я оказался чертовски прав, они верили. И не имело значения, что компания Хьюза отказалась признать подлинность книги, что Честер Дэвис каждый день разражался угрозами в письмах и названивал Хэрольду Макгро и Джону Куку. Вера переросла в нечто, граничащее с религиозным пылом. Ланч в Гемпшир-хаузе был пиром благодарения, ведь вера и тяжкий труд принесли щедрые плоды. Радость была столь огромной, что даже менял пустили в храм.
Мы с Диком все это видели, бродили в толпе доброжелателей, стараясь по возможности не смотреть никому в глаза. Чувство священного безумия распространялось все шире и шире. Почти невозможно было провести грань между иллюзией и реальностью, и, добейся мы успеха, эта граница исчезла бы окончательно. Я подумал, что сама по себе наша мистификация – это достижение, и правду о ней лучше унести с собой в могилу. В воздухе вокруг витала горечь – ибо как может мир быть столь глупым и обманываться с такой легкостью? Так что же сотворил наш Ирвкинд?
Еда была обычной для подобных банкетов: жесткая курица и крупный зеленый горошек; Ховард сморщил бы нос от презрения.
– Где твоя серебряная вилка? – спросил Дик, перегнувшись через стол. Я молча махнул ему. Он намекал на крошечную серебряную вилку, которой Ховард разгребал горошек у себя в тарелке. Достаточно мелкие горошины, проходящие сквозь ее зубцы, он съедал. Крупные оставались нетронутыми.
Где-то на середине мероприятия пара мужчин установила поблизости микрофон. "Господи боже, – вспомнил я в панике, – они же собрались услышать мою речь. Я все испорчу, я знаю, обязательно скажу что-нибудь не то". Я поднялся – к счастью, Альберт Левенталь, сидевший рядом и жадно вгрызавшийся в куриную ножку, увлеченно рассказывал анекдот о своем последнем телефонном разговоре с Честером Дэвисом – и подошел к Дику, который слушал со скучающим выражением на лице восторженные реплики о продажах со стороны человека, сидевшего слева от него.
– Ты просто герой дня, – сказал мой друг, ухмыляясь.
– Я забыл про речь. Что мне сказать? Помоги, я в панике.
Дик на минуту задумался.
– Ладно, после обычной вступительной дребедени скажи: "Честер Дэвис может не согласиться, но после всего того, что я слышал на сегодняшнем ланче, эта книга, по-видимому, – самое большое открытие со времен Библии. Могу сказать вам это без всякого смущения, потому что являюсь ее автором". Закончи на верной ноте. Скажи: "А в заключение хотел бы повторить любимый тост Ховарда. Ле хаим!"
– Я не могу этого сделать, – прошептал я. – Они же знают, что он не еврей.
– Тогда скажи им, что он еврей. Самый тщательно охраняемый секрет современности. Они поверят во что угодно.
Я проскользнул обратно на свое место как раз тогда, когда Альберт Левенталь расправился с анекдотом и куриной ножкой:
– Он потребовал показать рукопись, я сказал, что мне очень жаль. Он настаивал на предоставлении всей информации, а я ответил: "Мистер Дэвис, все необходимое можно почерпнуть в письменном заявлении". Он продолжал канючить – мол, дайте мне хоть что-нибудь, ну и нарвался на мой ответ: "Сифилис подойдет?"
– Ты ведь не сказал так на самом деле, правда, Ал? – спросил человек, сидевший от него по левую руку, перекрикивая взрыв нервного смеха.
– Нет, – признался Левенталь уныло, – но очень бы хотелось.
Сразу после десерта – кокос, который я щедро полил шоколадным сиропом, – Альберт поднялся на находившееся неподалеку возвышение и произнес речь. Он объяснил, что Ричард Ханна, управляющий делами по связям с общественностью компании Хьюза, уже объявил автобиографию подделкой, но в "Макгро-Хилл" уверены, что он говорил о том, чего не знал. Но они знали. У них в руках была литературная удача десятилетия, если не полувека. Им было известно, что Ховард Хьюз встречался с Клиффордом Ирвингом втайне даже от ближайших своих помощников. Откуда они узнали? Ирвинг сам рассказал об этом.
