Провалы в памяти, отмечает Маргарета. Скоро, сестричка, мозг у тебя станет весь в дырках, как швейцарский сыр. И ты это знаешь.
— А ты не помнишь?
Биргитта, искоса глянув на нее, пытается бодриться.
— Да блин, ну, знаешь, просто тусовка отпадная была...
Она старательно растягивает рот, но надменной улыбки не выходит. Биргитта отворачивается в сторону и смотрит на воду, несколько раз торопливо смаргивая.
Маргарета кладет ей руку на плечо и притягивает к себе, и Биргитта кладет голову на ее плечо.
Один-единственный раз Маргарета ответила на телефонный звонок, хотя это и запрещалось. Дело было поздним зимним вечером, в первый год, когда Биргитта появилась в их доме. В четверг.
В четверг был у них банный день, вечером девочки надевали махровые халаты и следом за Тетей Эллен спускались в подвал. И пока Тетя Эллен отскребала одну, двое других сидели на деревянном настиле и ждали своей очереди.
Но в тот четверг Маргарета в подвал не пошла, у нее была температура, а значит, мыться было опасно. Она сидела скрестив ноги в Пустой комнате и читала «Великолепную пятерку», когда зазвонил телефон.
Она встрепенулась. Тетя Эллен всегда сердилась, когда Биргитта нарушала запрет подходить к телефону, но Биргитта все равно бросалась к аппарату с такой скоростью, что тот не успевал дотрезвонить и первого сигнала. Если Тетя Эллен мыла посуду или у нее руки были в чем-нибудь липком, то Биргитта всегда успевала схватить трубку первой, за что потом получала нагоняй.
И теперь Маргарета колебалась. Отвечать? Действует ли запрет в отсутствие Тети Эллен? Нет. Если звонят по телефону, то должен же кто-то ответить, а теперь, кроме нее, никто подойти не может. Она поспешно натянула сползшие толстые шерстяные носки — бегать босиком, когда температура, запрещалось под страхом смерти! — и на цыпочках выскочила в прихожую.
— Алло, — сказала она, подняв черную трубку, такую большущую, что еле удержала ее обеими руками.
— Миленькая детонька, — зарыдала трубка ей в ухо, — какое счастье, что ты подошла... Я уж так боялась, что опять подойдет та злюка и опять на меня накричит...
— Алло, — повторила Маргарета. — Кто это?
Женский голос в трубке снова запричитал:
— Ты что, не узнаешь, моя девочка? Ты уже не узнаешь мой голос? Это же твоя маленькая мамулечка, твой мамусик-пусик. Но я звоню в последний раз... — Рыдание перешло в вой: — Да-а, это мамочка тебе в последний раз звонит, девочка моя, потому что мамочка сейчас умрет! Все готово. Вон передо мной стоит целая банка с сонными таблетками, а рядом со мной лежит ножик... Я сейчас выпью все таблетки, а потом перережу себе вены, понимаешь? Вот тогда они увидят, эти нехорошие люди, которые нас разлучили с тобой, — это они не разрешают тебе прийти сюда и помочь мамочке! Вот тогда они пожалеют!
От жара пол закачался под ногами, и Маргарета ухватилась за стенку, чтобы не упасть.
— Кто это? — спросила она снова. — Алло! Это кто?
Рыдания мгновенно перешли в злобное шипение:
— Хватит притворяться, Биргитта! Ты прекрасно знаешь, кто это!
— Да, но... Это не Биргитта. Это Маргарета.
Незнакомый голос в трубке сразу сделался спокойным и четким.
— Ах вот как, ну тогда... Ага.
Раздались гудки. Биргиттина мама положила трубку.
— Нет, на фиг, — спустя мгновение говорит Биргитта, потягиваясь, и высвобождается из-под руки Маргареты. — Тут сидеть невозможно, задницу отморозишь...
Она права. Маргарета поднимается и оглядывается — не намокла ли сзади ее короткая дубленка.
— Ты хоть ланч сегодня ела? — Она тоже потягивается.
Биргитта ухмыляется в ответ:
— Ланч? Нет, ланч я не ем. И саппер тоже. А сегодня с утра так вообще ничего не ела.
— Тогда, может, пойдем перекусим?
Биргитта скривилась от отвращения:
— Нет, мне неохота...
— Зато мне охота. Может, хоть пиццу возьмем, а? Или как?
Биргитта, пожав плечами, ковыряется толстыми пальцами в пачке «Бленда», и лишь спустя секунду до Маргареты доходит, что это ее собственная пачка. Биргитта явно ее конфисковала, каждое ее движение показывает, что сигареты теперь ее и всякий, кто посмеет на них притязать, получит по заслугам. Маргарету раздражает собственная бесхребетность. Ну что она молчит, как дурочка, не смеет потребовать назад собственные сигареты? Она отворачивается и, сунув руки в карманы, идет в сторону Дроттнинггатан. Биргитта трюхает следом, но, нагнав ее, пошатывается.
— Зараза, — говорит она. — Туфли такие неудобные.
Маргарета следует за ее взглядом: на ногах у Биргитты старые черные лодочки — стоптанные, разношенные и явно великоваты ей на пару размеров. Маргарета покачивается на носках, пальцы немного застыли, притом что надежно упакованы в теплые и довольно модные ботинки. Все-таки еще зима.
— Ладно, хрен с тобой, пошли пожрем, — говорит Биргитта, — только платить тебе придется. У меня нет ни шиша.
Биргитта морщит нос при виде итальянского ресторанчика на Дроттнинггатан. Она не любит спагетти, они липкие и мерзкие. Но пицца и рыба-гриль, это, пожалуй, можно. Так что когда она входит, вид у нее более-менее довольный.
— Клево! — говорит она, скользя глазами по полкам с бутылками позади стойки.
Маргарета чувствует, как верхняя губа у нее сама собой поджимается. Надолго же ее хватило! Обычно ей достаточно было провести четверть часа в обществе Биргитты, как она поджимала губы, не хуже Кристины. А теперь вон вытерпела целых полчаса.
— Мы только поедим, и все.
Биргитта взмахивает руками, будто защищаясь:
— А я разве что сказала? Извиняюсь тогда. Извиняюсь за все.
В ресторанчике почти никого нет, однако официант не сразу подходит к их столику у окна. Биргитта меряет его оценивающим взглядом — молоденький брюнет в ослепительно-белой рубашке. Он в ответ бросает снисходительный взгляд и, заложив руки за спину, отворачивается к окну.
— Да? — произносит он затем повелительным тоном.
— Мы хотели бы сначала посмотреть меню, — заявляет Маргарета, напустив на себя высокомерие. — И будьте любезны принести его сию минуту.
— И пару крепкого пива, — встревает Биргитта. — Чтоб было чем горло промочить, пока мы решаем.
Маргарета со вздохом откладывает принесенное меню в сторону.
***
Пора бы уж научиться. За эти годы перенесено уже достаточно приступов острой благотворительности, можно бы и усвоить, что никакая помощь Биргитте не остается безнаказанной. Об этом, собственно, можно было догадаться уже после того, самого первого раза. Хотя, если честно, тогда она искала Биргитту не с целью помочь ей, — она сама тогда нуждалась в помощи.
Марго потеряла к ней интерес спустя несколько недель после студенческих экзаменов. Она что-то прослышала про заброшенное поместье на побережье Бровикене. Четырнадцать комнат! Расписной потолок! Собственный теннисный корт! — а с тех пор как Маргарета категорически отказалась бросить занятия археологией в университете Гётеборга и превратиться в томную барышню из поместья, Марго могла сутками с ней не разговаривать. Разумеется, она по-прежнему накрывала стол на троих, но когда ей случалось передавать Маргарете соль или молоко, движения ее делались какими-то деревянными и дергаными. Теперь она полностью сосредоточилась на Генри. Ее мечта о поместье стала лазерным лучом, нацеленным ему в лоб.
Особого неудовольствия у Генри эта ее причуда не вызывала, хотя он долго бурчал, что бабы дуры, ничего не смыслят в делах. Но с другой стороны, и слепая курица иной раз найдет зерно, и эти руины не такое уж плохое капиталовложение, при условии, что Марьит не станет соваться в реставрацию. Со строительной фирмой он будет иметь дело сам, Марьит может выбирать только цвет ковров, а насчет остального пусть помалкивает. Марго усердно кивала. Конечно! Но можно она закажет поездку в Лондон на август? Тогда она сможет опять зайти в тот потрясающий магазин ковров на Оксфорд-стрит, а Генри — посидеть в своем любимом пабе в Сохо. Генри милостиво кивал, и Марго в восторге складывала толстенькие ручки. Какая прелесть!
Вот так и получилось, что Маргарета оказалась дома одна, когда пришла пора укладывать вещи и собираться в Гётеборг. Сборы шли медленно, потому что ее одолевали сомнения: как быть с подарками, полученными от Марго и Генри? После трех сочельников, двух дней рождения и выпускного экзамена ее шкатулка с украшениями стала тяжелой, словно сундук с кладом. Но имеет ли она право считать эти сокровища своими? Да и во что все это упакуешь? У нее только небольшой чемодан, с которым она сюда приехала, и в него не запихнешь и третьей части накупленных за это время тряпок. И на что жить в Гётеборге — ведь до первой стипендии пройдет не одна неделя?
Еда кончилась на третий день. Маргарета поглядела на последний бутерброд — горбушку, намазанную тонким слоем масла, — и решила считать драгоценности своими. Из романов, которых прочитано было немало, она знала о ломбардах, и, кроме того, ей было известно, что один такой ломбард существует в Норчёпинге до сих пор. Она видела вывеску, когда весной якобы ходила на свиданье к сказочному принцу, а на самом деле слонялась по переулкам позади ратуши.
