Еда кончилась на третий день. Маргарета поглядела на последний бутерброд — горбушку, намазанную тонким слоем масла, — и решила считать драгоценности своими. Из романов, которых прочитано было немало, она знала о ломбардах, и, кроме того, ей было известно, что один такой ломбард существует в Норчёпинге до сих пор. Она видела вывеску, когда весной якобы ходила на свиданье к сказочному принцу, а на самом деле слонялась по переулкам позади ратуши.
Отправиться в ломбард было все равно что попасть на страницы какого-нибудь романа — шестидесятые годы вмиг сменились десятыми, а сама она ощутила себя чахоточной героиней в полуботинках на пуговках и в поношенном платье, забыв про свою мини-юбку и сабо на платформе. Человек за стойкой оказался явно из того же романа: тщедушное сутулое существо в потертом черном костюме и с такими белыми пальцами, словно он никогда не покидал этой облицованной бурым камнем каморки и не видел иного света, кроме желтого огонька мутной лампочки. Он молча осмотрел золотые часики, жемчужные серьги и цепочку, которыми она решила пожертвовать, и назвал цену: триста двадцать пять крон. Целое состояние! Маргарета молча кивнула и выхватила ручку, чтобы расписаться в квитанции. Воображаемая чахотка мигом прошла, и сердце колотилось в юном и совершенно здоровом теле — в теле, которое вот-вот завоюет весь мир.
В «Домусе» она купила два чемодана и поехала домой на трамвае — волосы развевались на ветру, влетавшем в открытые окна. Одним прыжком соскочив с трамвая, она галопом помчалась к крытой пластиковой черепицей вилле Генри и Марго, взбежала наверх, перескакивая через две ступеньки, и бросила на пол чемоданы. Yes! Она свободна! Наконец-то!
Когда новые чемоданы были уложены, ей захотелось отдать дань прошлому: она позвонила Андре, хотя знала, что он уехал в отпуск с женой и детьми. Долго стояла она, крепко прижав к уху трубку и намотав провод на указательный палец, стояла и слушала гудки, представляя себе, как они разносятся в пустом доме. А потом, медленно положив трубку, схватила свои чемоданы.
Теперь — скорее на вокзал! Плевать, что она не знает расписания. Раньше или позже поезд будет.
В течение осеннего семестра она пару раз написала Марго и Генри, но не получила ответа. Молчание ее встревожило, поэтому второе письмо было длиннее, лживей и льстивей первого. Она благодарила за все то время, что провела в их доме, и бодренько описывала свое новое житье-бытье: места в общежитии ей не досталось, но она сняла комнатку с полным пансионом в Старом городе, недалеко от Хедена. Гётеборг — чудо, хотя там часто дует ветер и идет дождь. С учебой все в порядке. Первый зачет она рассчитывает сдать до Рождества. Разумеется, пришлось немножко приврать: у нее появилось много друзей. В особенности мужского пола.
Писала она и другие письма, покороче и поближе к истине, но чтобы полностью откровенные — никогда. Она никогда не упоминала в них о том, как временами муторно сосет под ложечкой, ибо имени этому ощущению не знала. Зато она писала Андре о любви, Тете Эллен — об одиночестве вечерами, Кристине о занятиях, а Биргитте — о том, как она то мечтает о семейной жизни, то боится ее. Много месяцев она не получала ни единого ответа, но в декабре, вернувшись с лекций, увидела маленькую открытку, прислоненную к лампе на комоде в холле. Квартирная хозяйка улыбнулась, увидев, с какой стремительностью Маргарета кинулась к открытке, и призналась, что уже ее прочла. Ну-ка, что же там? Маргарета пробежала глазами несколько строчек и положила ее обратно. Значит, ей не придется встречать Рождество в меблированных комнатах: Кристина собирается на Рождество в Вадстену. Спрашивает, не хочет ли Маргарета поселиться с ней вместе в монастырском пансионе? И встретить Рождество с Тетей Эллен, в приюте?
В последнюю неделю адвента она отнесла в ломбард кольцо с белыми камешками и — поколебавшись — свой предпоследний золотой браслет. Кольцо оказалось дороже, чем она предполагала. Засунув деньги в карман кроличьей шубки, купленной ей Марго в прошлом году, она вышла в город и много часов проходила по Авеню, пока наконец не нашла превосходные подарки. Шаль ручной вязки из «Рукоделья» для тети Эллен. Кожаные перчатки на меху для Кристины. И розовая кофточка из нежнейшей ламы для Биргитты.
И только сев в поезд, сообразила, что Биргитта наверняка не станет встречать с ними Рождество.
И все-таки Рождество, как положено, стало праздником примирения. На вокзале ее встретила совсем иная Кристина, непохожая на ту, с которой она рассталась на перроне в Норчёпинге. По-прежнему бледная и тощая, она казалась уже не больной, а — Маргарета подбирала слово — какой-то... подсеребренной. Теперь Кристина очень подошла бы к усадьбе Марго. Может, свести их друг с дружкой? Чтобы Кристина летом подрабатывала сентиментальной барышней в усадьбе на Бровикене и сидела бы там все лето с вышиваньем перед старинным, до полу, французским окном, олицетворяя собой духовность.
Их комната в монастырском пансионе и вправду оказалась настоящей кельей: неяркая лампа под потолком, две узкие кровати с визгливыми пружинами и распятие на стене. За узким окном стоял уже непроглядный сумрак, хотя был еще ранний вечер, снег кружился в свете одинокого фонаря на Страндпроменаден, а на заднем плане мерцали черные воды Веттерна. Маргарете вдруг захотелось плакать: прижавшись лбом к стеклу, она старательно смаргивала слезы. И все без толку, ей пришлось так стоять долго-долго, пока она, осторожно вытерев пальцем щеку, наконец решилась обернуться. Кристина ничего не заметила. Она с увлечением распаковывала Маргаретины вещи и вешала их на проволочные плечики. Как мама. Или настоящая старшая сестра.
— Я, собственно, думала, что мы заберем ее домой, — сказала она, оправляя рукой белую блузку. — Что мы отметим Рождество дома в Мутале, в точности как раньше. Ее бы отпустили на несколько дней, тут нет ничего такого... Но Стиг Щучья Пасть уже сдал дом, а всю мебель отправил на хранение на склад. Все-таки он к ней так добр!
— Но представляешь, если она выздоровеет? Где ей тогда жить?
Кристина повернулась и посмотрела ей в глаза:
— Тетя Эллен не выздоровеет никогда. Разве ты не понимаешь?
Лицо Маргареты дернулось.
— Но ведь бывали чудеса...
— Нет, — отрезала Кристина, — никаких чудес не было. Никогда.
Кристина предусмотрела все до последней мелочи. Она заблаговременно, еще за месяц до Рождества, переговорила с заведующей приютом и получила разрешение устроить отдельный рождественский стол в комнате Тети Эллен, а также заручилась позволением монахинь пользоваться по вечерам гостиничной кухней. Накануне сочельника спать она легла только в четыре утра, однако вид у нее был ни капельки не усталый, когда она, открыв холодильник, с торжествующим видом продемонстрировала свои кулинарные произведения: рыбная запеканка и маринованная селедка в баночке, ветчина и тефтели, красная капуста и запеченные свиные ребрышки, студень, миндальные трубочки и имбирное печенье. Плюс закуплены готовые деликатесы — сыры и печеночные паштеты, сосиски и солодовый хлеб. Все разложено и упаковано в маленьких формочках и пакетах из вощеной бумаги.
— О, — рассмеялась Маргарета. — Прямо рождественский стол Тети Эллен. В миниатюре...
Кристина рассмеялась в ответ:
— Вот именно. Я решила, в этом году у нас будет кукольное Рождество.
И Тетя Эллен засмеялась, когда они явились со своими корзинками: она даже стала больше похожа на себя прежнюю, один раз ущипнула Маргарету за щеку и назвала дурехой, другой — нахмурилась и велела Кристине есть как следует, чтобы у нее наконец наросло мясцо. Сиделки помогли ей украсить комнату к празднику: в конической вазе, принадлежащей ландстингу, стояло несколько еловых веток с шариками, а на подоконнике горели три свечки — в подсвечнике, позаимствованном из терапии. Когда же подошло время дарить подарки, она смутилась и забормотала:
— Если б меня руки слушались, как раньше, — пролепетала она невнятно, пока Маргарета разворачивала предназначенный ей сверток, — я бы сделала для тебя что-нибудь красивое...
Маргарета с нежностью разглядывала подарок — скромное колье из некрашеных деревянных палочек и шариков, чередующихся в прихотливом узоре.
— Но оно очень красивое, — сказала она, натягивая колье через голову. — Ужасно красивое!
Кристина, кивнув, стиснула свой сверток:
— Очень идет к этому платью. А на черном вообще будет изумительно.
Она развернула упаковочную бумагу: пара вязаных прихваток для кастрюль.
— Я только осенью научилась вязать крючком. — Тетя Эллен улыбнулась своей кривой улыбкой. — Это можно делать и одной рукой. Следующим номером будет покрывало...
— Чур мне желтое, — засмеялась Маргарета.
Что-то блеснуло в Кристининых глазах.
