Ване не надо было определяться в выборе направления. Он знал, в какой стороне находится остров Тайна. Развернувшись, пошел на восток по нетронутому покрывалу снега на лежневке. В его голове роились скорбные мысли о прошлом. В душе плескался мутный осадок. Когда-то здесь работали люди. Теперь, кроме таежного зверя, лежневка не была нужна никому. Шагая по ней, оставляя свой след, он был один на этой дороге смерти. В истории не останется следа от бездумно загубленных человеческих жизней. Возможно, сейчас парень был единственным и последним свидетелем событий восьмилетней давности, до которых в настоящее время никому нет никакого дела.
Остров Тайна виднелся издалека. Темнохвойная тайга приближалась с каждым шагом. Мохнатые кедры, острые пихты и разлапистые ели не радовали глаз. Пустые дома и подсобные строения, баня у воды, поленницы не использованных дров на общем фоне густого леса.
Ване казалось, что все происходило сегодня утром. Остановившись у берега, он смотрел на барак, где они жили. В какой-то момент показалось, что внутри кто-то есть. Вот сейчас из двери выйдет сгорбившаяся, уставшая, не по годам постаревшая мать с котелком в руках, обратится к нему:
– Что же ты встал, сынок? Пойдем, я испекла лепешку. Тебе остался маленький кусочек.
Никто не вышел. Никто не позвал. В домике давно не горел огонь, на голых нарах остались обрывки какого-то тряпья. Стол без скатерти загадили мыши, в углу валялась прокушенная медвежьими клыками кружка. Под потолком, в щель в бревне воткнута чудом сохранившаяся, деревянная ложка. На полочке у разбитого окна горсть осиновых лучин для света. У печи лежала большая охапка кедровых поленьев. Люди готовились к следующим ночам, но по какой-то причине, быстро собрав все необходимое, ушли, оставив настежь распахнутую дверь.
После них в избе хозяйничал медведь, виднелась шерсть на косяках, на нарах и углу стола. Отпечатки мозолистых лап у печки, царапины когтей на стене, изжеванная кружка не оставляли сомнения. Вероятно, это тот медведь, следы которого Ваня видел сегодня на болоте. Они были внушительных размеров и принадлежали одному зверю. Ваня знал, что два больших медведя на одном месте жить не могут.
Предстоящую ночь Ваня решил провести здесь, в своей избе. Для этого надо хорошо прогреть промерзшие стены. Он затопил печь, подождал, пока разгорится, закрыл дверь, вышел на улицу. До темноты еще было время. Запасать дрова на ночлег Ване не надо: рядом с избой стоят три поленницы кедровых и березовых дров. Готовить еду нет необходимости. В котомке запас лепешек и вяленой рыбы. Чай вскипятить недолго. Можно не торопясь обследовать все вокруг.
В первую очередь Ваня просмотрел соседние избы, в которых когда-то жили Берестовы, Ерофеевы, Масловы, Подгорные. Везде настежь открытые двери, поленницы дров, целые печи и нары, на полках лучины. На земляном полу – медвежьи следы. Зверь приходил сюда от случая к случаю. Как давно он был последний раз, Ваня не мог сказать. На снегу видны следы мышей, да охотившихся на них горностаев и колонков.
Среди прочих присутствовали собольи четки. Однако хищный зверек долго не задерживался. Корма в тайге и на болоте достаточно. Богатый урожай кедрового ореха, мороженая черника, голубика, рябина, а также основная белковая пища – мышь – в избытке. Все, что ему нужно для жизни, он находил везде. Сюда забегал лишь для охраны своей территории, да на выбежку, необходимую ему при активной жизни в морозную погоду. Не может соболь жить без движения. Для него бегать – все равно что дышать. Таковым зверька создала мать-природа.
В крайнем от всех домов бараке у границы густого леса нет дверей и печи. Сюда когда-то складывали умерших от голода людей, потому что хоронить их было некому. Черные доски нар изгрызены медвежьими клыками. Под стеной большая дыра, через которую медведь вытаскивал трупы. Следующий после них этап ссыльных крестьян занимал старые дома, здесь никто не жил.
Иван прошел на кладбище. За восемь лет могил заметно прибавилось. На некоторых не было крестов: люди наспех закапывали покойных.
Могилы похороненных в первые месяцы жизни здесь с крестами и выжженными на них каленым железом датами рождения и смерти сохранились хорошо. Небольшие бугорки почти сравнялись с землей, но кедровые кресты стояли прочно. Сняв с головы шапку, Ваня разломил лепешку на кусочки, бросил их на холмики, а потом долго стоял рядом, вспоминая всех.
Помянув родных и близких, он пошел на другой конец острова. До настоящего времени он не знал, но догадывался, что произошло в ту роковую ночь с родителями. Он смутно помнил, что тетушка Анна говорила детям, что взрослые ушли на другие работы и скоро вернутся с едой, надо только подождать и потерпеть. Ваня верил ей, хотя слышал обрывки фраз Ваньки Бродникова, когда тот орал на Анну в соседней избе:
– Не жди, курва лагерная… перестреляли всех за один присест… а кого не убили ночью, так к утру сами замерзли.
С годами, взрослея, он стал понимать, о чем шла речь.
Просека на острове перевалена павшими деревьями. Давно никто не чистил путь между лагерем и заставой. Некому, да и незачем. Пройдет еще пять, десять лет, дорога на острове зарастет мелкой подсадой и травой. Бараки сгниют и завалятся. Лежневку разъест болотная ржа. Могильные холмики сровняются с землей, кресты упадут. И никто не увидит следы жизнедеятельности подневольных людей, чьи судьбы были заштрихованы необдуманно рукой всемогущей системы того времени.
С другой стороны острова, при входе на лежневку, с правой стороны от дороги к большому кедру был привязан волосяной веревкой высокий, около трех аршинов крест. Его соорудили основательно и надолго. Вертикальный и горизонтальный бруски соединены между собой плотным шипом, выколоты из прямослойного, волокнистого кедра и обработаны стеклом. На поперечине непонятная, на старославянском языке надпись из трех слов, которые потемнели от времени, слились воедино.
Так и не разобрав надпись, он оставил это на обратный путь. Высокий и большой, поднятый на некоторую высоту крест виднелся с большого расстояния. Он хорошо помнил, что той осенью, когда их этапом пригнали на остров, его здесь не было.
Ваня не стал задерживаться. Он надеялся найти могилы своих родителей на ломоватской заставе. Хотел поговорить с ее жителями. Он не сомневался, что там кто-то есть. Пусть это будут солдаты, охранники или охотники, знающие историю. Возможно, они подскажут, где их похоронили.
С берега острова застава выглядела так же, как он ее видел последний раз. Высокий частокол вокруг поселения, вышки над забором и крыши домов подсказывали, что там ничего не изменилось с тех пор, когда милиционеры выжили оттуда старообрядцев.
Ваня пошел к заставе по лежневке неторопливым шагом. Он хотел, чтобы люди заметили его издалека, были предупреждены о приближении. Неизвестно, какими могут быть их действия, если он появится внезапно.
Чем ближе подходил Ваня к частоколу, тем яснее сознавал, что там никого нет. Из печных труб не шел дым. На вышках не было часовых. Он громко крикнул, на его голос не отозвались собаки. Отсутствие всяческих следов на дороге и у ворот подтвердило его предположение: на заставе никого не было.
Тяжелые ворота прочно перекрыты от медведя толстым бревном, которое насквозь пробито и скреплено с частоколом длинными коваными костылями. Хозяин тайги пытался оторвать его. Это было видно по рваным отметинам на дереве. Не получилось. Тогда он пробовал перелезть через частокол, но не вышло. Не умеют медведи карабкаться по отвесной стене. Пытался хозяин тайги выкопать под стеной дыру, не хватило терпения и ума. При строительстве стены старообрядцы закапывали бревна на аршин и глубже. Так и не добившись своего, испытав все примитивные способы вторжения в чужую собственность, медведь остался при своих интересах.
Ваня не стал повторять ошибки зверя. С помощью веревки в котомке и прибитого на воротах бревна он быстро перебрался через забор. Ломоватская застава встретила тишиной. Пустые, без людей дома и подсобные строения сквозили промозглым холодом. Закрытые, но не запертые на замки двери открывались легко. Вот только входить туда было неприятно.
В избах было все так, как будто люди ушли оттуда вчера утром и должны были вернуться сегодня вечером. Кухонная утварь, чистая посуда, заправленные керосином лампы, занавески на окнах, ухоженные постели и даже раскатанные во всю комнату половики имели аккуратный вид и ждали возвращения своих хозяев. Хомуты, вожжи, супонь, поставленная от дождя под навес телега и перевернутые сани, деревянные вилы, грабли, лопаты и топоры находились на своих местах. На сеновалах лежит сено. В амбарах, защищенный от мышей, хранится овес. Большие поленницы дров под навесами. На добросовестно приготовленные хозяйскими руками запасы можно было легко содержать несколько лошадей и поддерживать тепло во всех домах для взвода Ломоватской охраны долгую северную зиму, на что, вероятно, и был расчет командира заставы. Не было только продуктов питания.
