Жак твердил нам, что там никто не вооружен. Так, по крайней мере, утверждал его подельник в камере, который и навел его на это дело, оговорив себе небольшую долю, чтобы, выйдя через два месяца после него, не оказаться без средств. Прекрасное доказательство слепого доверия заключенных друг к другу!
Мари-Анж дожидалась нас на канале. В каком состоянии – я легко себе мог представить. Я представлял себе и то, как она мечется по кухне, не отрывая глаз от часов. Или сидит у воды, поджидая, когда появятся фары «дианы» на бурлацкой тропе. Она немало сделала, чтобы отговорить нас…
Десять часов… Мы попросили ее быть готовой к окончательному и поспешному отъезду. Мы должны были заскочить за ней на минуту, чтобы потом смотаться куда-нибудь в альпийскую глушь. Июнь приближался к концу. С минуты на минуту следовало ожидать притока отдыхающих на пляжи. И мы подумали, что лучшим местом, чтобы ускользнуть от каникулярного безумия, могла стать какая-нибудь лыжная станция. Ведь зимними видами спорта летом обычно не занимаются. Там не будет ни души, и мы сможем схорониться, пока о нас снова не забудут.
Оставалось только незаметно проникнуть в одно из пустующих шале. Да еще нашей девочке хотелось оказаться в горах. Кроме того, давно следовало сменить обстановку. Оставалось несколько формальностей, прежде чем смыться отсюда. Мы уже видели горы и коров у их вершин.
* * *
Дверь оказалась заперта на ключ. Нормально в таком глухом месте.
Жак несколько раз позвонил, но никто на звонок не среагировал. Наших клиентов интересовало только одно – телевизор.
Отлично владея нервной системой, Жак переместился на три шага вправо и постучал по ставне. Стук неприятно отозвался в тишине улицы. Это было похоже на стук гестапо.
– Почему ты не вынимаешь пушку? – спрашиваю его.
Но тут открывается ставня, и высовывается голова. Круглая, рыхлая, скорее даже симпатичная, да и не такая уж старая голова мужчины в берете.
– Пироль! – восклицает он.
И добрая улыбка освещает его лицо.
Ну и дела! У нас с Пьеро даже руки взмокли. Оказывается, этот пенсионер ему знаком… Почему же он ничего нам не сказал?.. Что скрывается за этим?..
Никакой радости, присутствуя при этой встрече, я не испытываю. Мною владеет только дьявольское желание отвалить и скрыться в ночи, бросить его с друзьями!
Может, это шутка? Тщетно роюсь в памяти и не припомню, чтобы Жак имел склонность к розыгрышам. Может быть, в нем неожиданно проявился талант специалиста по зловещему юмору, холодному английскому юмору?
– Так славно, что ты пришел, – говорит явно довольный берет.
– Я с двумя товарищами…
– Прекрасная мысль! Сейчас открою!
Ставня захлопывается. Я бросаюсь к Жаку:
– Минутку! Я бы хотел, дружок, разобраться в том, что происходит.
Но дверь уже открывается. После полной бездеятельности мой мозг не поспевает за событиями. Входим. Нас обволакивает волна телезвуков.
– Заходите же! – слышу я.
Жак берет меня за руку. Веселым его никак не назовешь. Он выглядит скорее мрачным. Толкнув вперед, представляет:
– Жан-Клод… Пьеро…
Что за мудак! Мог бы назвать другие имена! Мужичок с пирогом в одной руке протягивает нам другую.
– Вы как раз вовремя, у нас еще осталось шампанское…
Затем отечески обнимает Жака за плечи.
– Как приятно тебя видеть, Пироль!
В холл доносится запах копченой рыбы. Телик гремит на всю катушку. Едва открывается дверь в гостиную, как я понимаю, что никаких десяти «лимонов» нам не видать как своих ушей. Там полно народа. Одни закатали рукава, другие в помочах, кто-то в шиньоне, в очках, трое малолеток сидят на полу, а еще один младенец сосет грудь матери. Старушенция в черном что-то вяжет, считая петли. Стоя полукругом, вся эта компания людей уставилась на телеведущего. Мы попали на семейную вечеринку. Все оборачиваются к нам, встают, улыбаются. Кроме старухи, младенца и трех малолеток у экрана телевизора.
– Один из моих бывших протеже, – объявляет пенсионер, подталкивая Жака вперед. – Видите? Им меня не хватает! Они не могут без меня обходиться!..
Жак пожимает всем руки. Стараясь не бросаться в глаза, мы наблюдаем эту сцену. Я никогда не видел Пьеро таким замкнутым. Его приглашают сесть – он стоит. Ему дают выпить – он отказывается: не надо! Бабуля продолжает вязать, поглядывая на нас через окуляры. Ведущий на экране продолжает что-то рассказывать, кружа вокруг своего таинственного гостя.
– Итак, – говорит старичок, поднимая бокал за здоровье Жака, – как ты себя чувствуешь на воле?
– Как и прежде.
Тот удивлен.
Берет обалдело оглядывается. Мне кажется, что есть полная возможность исчезнуть из их поля видимости. Но в этот момент Жак вытаскивает пушку и направляет ее в пупок своего приятеля-пенсионера. Старику удается изобразить на лице подобие улыбки.
– Жак!.. Ты шутишь?..
Ему еле удается произнести эти слова.
Ударом кулака Жак сбрасывает на пол его берет. Ситуация проясняется.
Раздается крик подлинной человеческой боли:
– Раймон!
Названный Раймон оборачивается.
– В чем дело? Эй, ты?!
Он встает. Это молодой здоровяк. Тип борца дзюдо. И с решительным видом хватает стул, крикнув в свою очередь:
– Люсьен! Быстро!
Появляется и Люсьен. Нервный, костистый парень.
Два сына, два зятя, не имеет значения…
Жак тотчас усмиряет их:
– Первый, кто двинется, получит пулю!
Чтобы поторопить события, я выдвигаюсь вперед.
– Где деньги? – спрашиваю.
– Какие деньги? – отвечает пенсионер…
– Оставь в покое деньги! – говорит Жак.
Все охвачены страхом! Семья смотрит на нас разинув рот. Телеведущий больше не хочет играть роль статиста. Ведь он может лишиться всей клиентуры. Когда утверждают, что французы обожают лишь развлечения, это ложь. Еще одна фальсификация в результате опроса людей. Их куда больше, уверяю вас, завораживает драма с неясным исходом. Особенно если ее показывают бесплатно.
– Я никогда тебе не делал ничего дурного, – шепчет пенсионер…
Пока он еще не заблевал свою одежду. Но его страхометр застрял на ноле. Жак решает, что этого недостаточно, и стреляет ему в ногу.
Женщины визжат, оторванный от груди младенец начинает вопить во все горло. Малыши еще не знают, что выбрать – телеведущего или несчастного дедушку. Полный бардак. Не теряет спокойствия одна старуха, которая продолжает вязать.
Пораженный пенсионер даже не вскрикнул. Он даже не смотрит на ногу, из которой в ботинок сочится кровь, которая скоро начнет пачкать линолеум. Вероятно, он в шоке и еще не понимает, как ему больно. В данный момент он озабочен только одним: от выстрела задрожали стекла в окнах. И мы думаем о том же: Жак сошел с ума, вся эта история оборачивается кошмаром. Мы застыли, как два парализованных и не способных на какие-то действия кретина. Нижняя челюсть у Пьеро отвисла, словно он на приеме у зубного врача.
– У меня еще есть пять, чтобы продырявить твое пузо, – произносит Жак сквозь зубы.
Телеведущий хохочет. Попав в западню, участник игры произносит «да».
– Но послушай же, черт возьми!
Оба зятя и две дочери начинают орать хором: «Вы что, больные? Вы способны хладнокровно убить человека? Беззащитного человека?»
– Могу…
Для Жака это совершенно очевидно.
– Ты знаешь, чем рискуешь, дерьмо несчастное?
– А я сам себе не нравлюсь.
Ситуация принимает все более нереальный характер. Затем Раймон начинает вопить снова:
– Так валяй же! Чего ждешь? А? Стреляй, и, даю слово, живым ты отсюда не выйдешь! Мы заставим тебя сожрать свой револьвер! Валяй же! Жми на курок!
– Прошу тебя, – бормочет пенсионер. – Будь все же осторожен…
– Советую всем заткнуться! – говорит Жак.
– Нет! Мы не будем молчать! Мы все так не оставим!
Эти два мудака настаивают на своем! В их венах течет кровь героев. Типичные добровольцы для выполнения всяких глупостей! Тут встает очкарик, непонятно даже, откуда он взялся, ему надо выиграть время.
– Прошу вас, господа, давайте успокоимся. У меня беременная жена. Вы хотите получить деньги?.. Согласен! Мы очистим карманы!
– Ни в коем случае! – как фурия, вопит его жена… – Я не согласна! Ни за что!
И цепляется за руку пенсионера, заслоняя его своим шестимесячным пузом.
– За что вы к нему привязались, а?
– Кристина, не возникай!
– Я хочу знать, почему они желают убить моего отца?! Ты позволишь?
Жак молчит, как граната с выдернутой чекой. Глаза его мечут молнии в пенсионера, который сильно потеет в своей стеганой куртке. От страха у него начинается болезнь Паркинсона в коленной чашечке. Обнаружив залитую кровью туфлю, он с расширенными глазами обозревает ее.
– Вы не имеете права! – кричит дочь, готовая вот-вот разрешиться от бремени. – Это превосходный человек, который отдал всю жизнь охране таких сволочей, как вы!.. И это ваша благодарность! Вам не стыдно? Убирайтесь живо отсюда! Оставьте в покое моего отца! Он заслужил свою пенсию! Уходите, пока я не позвала полицию!
