— Ба, — только и смог выговорить я.
— О, Боже ж ты мой, — с интонацией мученицы взмолилась она. — Что же мне, тысячу раз повторить такое?
Валю, наконец, прошибло: она заголосила во всю глотку и бросилась из столовой, на самом деле вон. Застучала на кухне приставная лестница, зашуршали на антресолях тряпки, что-то зазвякало там… Потом всё стихло.
И эта отравится, подумал я, теперь это модно. В доме было очень тихо. Нас было всего трое за овальным, вдруг ставшим огромным и пустынным, обеденным столом. На огромных пространствах этой пустыни в небывалом беспорядке были разбросаны руины рухнувшей цивилизации, обломки старинных, канувших в прошлое крепостей и металлических орудий, надбитые тарелки, остатки пищи, останки всего прежнего пристойного порядка. Скатерть была усыпана крошками, в формочках таяло позабытое всеми мороженое цвета кофе, сильно разбавленного молоком. Из прихожей доносилось зудение обрадованной мерзостью запустения цикады, это зудел электросчётчик, чей голос был слышен до сих пор лишь по ночам. Правда, так могло звенеть и без всякого счётчика, в моих собственных ушах.
Ди осторожно взял нож и повертел его в пальцах. Вдруг лицо его исказилось гримасой отвращения, он отбросил неприятный инструмент в сторону, открыл рот… Но сказать ничего не успел: дважды квакнул звоночек. Ди склонил голову набок и прислушался.
— Это Валя, — объяснила Ба. — Она собирает вещи и напоследок проверяет, не выкрала ли я деньги из её копилки.
Ди с сомнением наклонил голову в другую сторону, и стал ждать. Звоночек опять квакнул, и снова дважды. Лицо Ди выразило удовлетворение. Он покосился в сторону Ба, нельзя же ему было совсем не отметить своего маленького торжества, и улыбнулся.
— Нет, это дверь. Кто-то из наших вернулся. Я знал, что так будет. Таким диким образом это кончиться не могло. Кто-то из них уже вернулся, а после вернутся все.
Пока Ди всё это произносил, Ба в свою очередь склоняла головку набок, и тоже — с сомнением. А когда Ди закончил свой меморандум, продолжила его:
— А я думаю, что это пришла Изабелла. Подумать только, с таким опозданием! Но сегодня мы можем её извинить, не правда ли. Не хотела бы я быть… сегодня на её месте. Пойди-ка, открой ей.
Я вскочил, на всякий случай, чтобы опередить Ди. Мне и самому было очень интересно, кто бы это мог вернуться первым. Правда, у меня был свой взгляд на этот вопрос: я-то склонялся к мнению, что пришёл милиционер с очередной работой для отца. Я торопился — и совершенно напрасно, Ди и не думал идти открывать. Зато я первым узнал, что мы все ошиблись в предположениях: за дверью стояла вовсе не Изабелла, и никто из наших, и даже не милиционер, хотя в образном отношении он бы стоял ближе всех к истине… Но дело давнее, так что тянуть нечего:
— Привет, малыш! — сказал Сандро, сиятельно улыбаясь. — Как дела? Отлично, позови-ка сюда свою Ба. А вам спасибо.
«Спасибо» было отправлено в спину прохожему, очевидно, помогшему ему прокрутить ключик звоночка и теперь уходящему вниз по переулку. На Сандро была пристойнейшая, отглаженная концертная крылатка, если угодно — пыльник. Ботинки, волосы и глаза блестели в лунных лучах улыбки. Я был просто ослеплён всем этим: захотел ответить «сейчас», и не смог, из моего враз пересохшего горла не вылезло ничего такого, что можно было бы принять за разумное, или какое другое, слово. То, что я произвёл на свет, скорее напоминало клёкот электросчётчика, и я сумел сообразить, что ничего лучшего моему горлу всё равно не произвести, тяни — не тяни. И тогда я просто кивнул, цепляясь за остатки своей приличности. А Сандро подмигнул мне: он всё понял.
Его подмиг вмиг вышиб из меня память о каких бы то ни было приличиях, я помчался назад в столовую, оставив его стоять на улице перед нашей дверью! Я ворвался туда, как… дворовой пацан, поскользнулся на ступеньках, отполированных Ю, загремел на каблуках вниз — была бы там, внизу, ёлка, лежать бы ей поверженной в прах — а приземлился на ягодицы. Этот поступок уже нельзя было расценить как забвение лишь приличий, это было преступление. Тотчас последовало и наказание: бесстрастные судьи окатили меня дважды двумя строгими, как тучи в небесах, стёршими преступника в порошок взорами.
— За тобой гонятся? — вопросил один из судей. — Знай, что и это не причина для дикарского поведения.
— Там… — просипел я, потный, с выпученными глазами, сидя на полу и тыча пальцем за спину, — там… Сандро-о-о…
Тут у меня прорезался фальцет и я пропищал:
— САНДРЕЛЛИ!
У меня вышло ничуть не хуже, чем у конферансье в аттракционе, ей Богу. Мог бы и я неплохо зарабатывать на этом, если б платили по маркам, как бывало прежде. Мог бы и постоять заодно в бочке… В общем, номер вышел стоющий, билеты назад не возвращаются: не объявление о выстреле — а сам выстрел. Услыхав его грохот, побледнела Ба, ещё бы, все её настенные тарелочки разлетелись осколками, поразив, очевидно, и Ди. Ибо это он сказал, а не она:
— И это не причина, чтоб так орать. Ты не в аттракционе.
А Ба — она просто рассматривала пятнышко на скатерти, но с тем же выражением, с каким отец недавно ковырял вилкой кусок хлеба: с ненавистью. Словно это она сама поставила пятнышко, а что? В миг моего впадения в столовую она как раз и подносила ложечку ко рту.
— Надеюсь, — добавил Ди, — ты успел пригласить гостя в дом?
— Зачем, — ляпнул я, — всё равно он просит Ба выйти к нему.
— Твоих дворовых понимают прямо, когда они просят вынести кусок сахару, посмоктать, — холодно объявил Ди, — и это правильно. А взрослого приличного человека нужно понимать иносказательно. Пойди и исправь свою ошибку, в такой последовательности: введи гостя в тамбур, закрой за ним входную дверь, потом извинись и скажи, что… та, которую он желает видеть, сейчас к нему выйдет.
Я понял всё, и прямо, и иносказательно, уроки трека не прошли даром: меня уже не заводило в тупик такое движение по кругу. А Ди снова взял своими блистающими чистотой руками нож и пристукнул им по столу, как молоточком, в знак того, что решение суда окончательно и обжалованию не подлежит. Но я не спешил с исполнением приговора, пока не произнесла заключительного слова Ба, хозяйка дома и, следовательно, апелляционного суда. По-моему, этого же слова ждал и человеколюбивый Ди. Сама Ба ничего не имела против, и вот, наконец, она подняла на меня свои глаза, приветливо улыбнулась — и нежно, как пчёлка, пропела:
— Передай ему, пожалуйста, пусть войдёт сюда.
Потом она поёжилась, словно вдруг озябла, и добавила, переведя взгляд на Ди:
— Было бы просто непристойно… держать человека в тамбуре.
Я вприпрыжку поскакал исполнять поручение.
Сандро послушно стоял там же, где его оставили, на улице. Всё с тем же, праздничным выражением фигуры и лица. Теперь уж я смог членораздельно заявить ему:
— Прошу вас. Вас просят к столу.
Он снова подмигнул мне. Я отступил в сторону, давая ему пройти. От него пахнуло одеколоном и ваксой. И немного горячим утюгом. Я забыл закрыть за ним дверь, поторопившись забежать вперёд, чтобы ввести его в столовую. Когда Сандро ступил на верхнюю ступеньку лесенки, я счёл свои обязанности исполненными, и влез на свой стул, чтобы оказаться лицом ко входу. Усевшись туда, я обнаружил, что остался за столом один. Ба, оказывается, стояла у окна в полоборота к нам, а Ди — в другом конце комнаты, у кафельной печки, точно на том месте, где зимой располагалась ёлка. Таким образом, сошедший со ступенек Сандро оказался в углу третьем. Он оглядел всю столовую, подробно — обеденный стол с руинами, оставшимися после пиршества, со всеми следами разгрома, или погрома, потом коротко глянул на Ди. И только затем — остановил взгляд на Ба. Она стояла прямо, скосив глаза в окно, спина её выражала невозмутимость. Она успела причесаться: в руке у неё ещё была щётка для волос, которую она старалась прикрыть корпусом.
— Добрый день, — сказал Сандро. — Кажется, я немного опоздал.
— Похоже на то, — Ди носом указал на растаявшее мороженое.
— Я имел в виду другое, — возразил Сандро очень вежливым тоном, но не поворачиваясь к Ди. — Я хотел сказать, мне теперь ничего не остаётся, кроме выражения сочувствия. Для этого я пришёл, а не…
Он сделал такое движение ногой, будто отмёл стол и вместе с ним подозрение, что зашёл перекусить.
— Ну да, — согласился Ди. — Теперь-то ничего иного не осталось.
— Это настоящее несчастье, — продолжил Сандро, — для всех нас тоже.
— Для всех нас… — подтвердило ему от окна слабое эхо.
— Кто мог этого ожидать? — глядя в тот угол, спросил Сандро.
— Вы могли, — вдруг выпалила Ба. Спина её по-прежнему выражала лишь прямоту.
— Я ведь не ясновидящий, — извиняющимся тоном сказал Сандро. — У меня другое амплуа.
— Она жутко огорчена, — сказал Ди. — Она очень её любила, больше других.
