— Это твоя профессия.
— Мне бы отказаться от нее, да не могу — люблю это дело. Привык к нему. Учитель разрешил.
— Какой учитель?
— Святой человек, я познакомился с ним в Индии. Он никогда не лишал жизни живых существ. И не носил одежды. Моей жене он приходился двоюродным дедом. «Если твой отец ловил рыбу и ел мясо, точно так же поступай и ты, — сказал он мне, — не отказывайся ни от чего, пока не почувствуешь, что можешь отказаться».
Виола заметно повеселела.
— И от столь многого нужно отказываться?
— Тебя никто не заставляет, можешь — откажись.
— А от своей жены ты мог бы отказаться?
— Нет, если к этому меня станут вынуждать, да, если почувствую, что смогу. Но тогда я буду уже в другой жизни.
— Я не могу отказаться от своего друга, а он меня бросил. Разве это порядочно?
— В нашей жизни много непорядочного, но потом наступает иная.
Виола взглянула на покойника.
— И для него тоже?
Каханнес задумался.
— Есть не только жизнь и смерть, — сказал он, помолчав. — Есть нечто третье.
— И что же?
— То, что, возможно, случится. Так говорил учитель. Он называл это индийским словом, но я все время его забываю.
— То, что, возможно, случится, устраивает меня меньше всего, — сказала Виола.
— Зато нуждаться в этом ты будешь очень часто, — возразил Каханнес. — Но учитель так никогда бы не сказал. О том, что замечаешь сам, тебе не скажет никто.
— У тебя и жена такая святая?
Каханнес рассмеялся, обнажив два ряда крепких зубов.
— Хорошо, что она этого не слышит. Да я и не хотел бы иметь женой святую.
— Что она скажет, если ты долго не вернешься с озера?
— Скажет, что ждала меня. Надеюсь, скажет именно так. Правда, не все наши надежды сбываются. Будет то, что будет.
— Я еще ни разу не видела мертвеца, — сказала Виола. — Это первый. Вчера он подвез меня в своей машине. Он мастер рассказывать всякие истории, и я в нем ничего такого не заметила.
— По виду не узнаешь, что человек решил уйти из жизни. Да и ни к чему знать об этом. Закрой ему глаза.
— Почему я? — спросила Виола.
Он не ответил.
Виола встала и склонилась над покойником. Здоровой рукой она оперлась на его плечо, а опухшей правой провела по лицу, ощутив легкое сопротивление щетинистых век. Когда она отвела руку, глаза Зуттера были закрыты, но не очень плотно. Это движение рукой было ей знакомо по фильмам. Виола думала, что кожа лица будет холодной, но она еще хранила тепло.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Пейдер, Пейдер Каханнес. А его звали Эмиль Гигакс. Но жена называла его Зуттером.
— Я знаю. Когда он рассказывал о своей жене, то называл себя Зуттером. — Виола хихикнула. — Это лучше, чем Гигакс. Он думал, мне нужна помощь, а я всего лишь натерла ногу. И все из-за Джана. Знаешь его?
— Кажется, знаю, — ответил Каханнес. — Джан Беццола. Это наш сосед. Я видел вас несколько раз на озере.
— Сегодня я первый раз на озере одна. Сидя рядом с Зуттером в машине, я видела в нем всего лишь пожилого господина. И обрадовалась, когда мы наконец приехали. У нас не было ничего общего.
Каханнес вытащил из кармана большой носовой платок, чистый, но уже не первой свежести.
— Подвяжи ему подбородок, а то рот так и останется открытым. Да затяни посильнее.
Она подняла вверх правую руку, кисть распухла, покраснела и напоминала варежку, из которой выглядывали длинные тонкие пальцы.
— Не могу. Подвяжи сам.
— Тогда придержи ему подбородок, — попросил Каханнес и завязал концы своего пестрого платка на голове покойного, который стал походить на больного свинкой. — Потом подбородок будет держаться и сам по себе. Кроме нас с тобой, этот платок все равно никто не видит.
— Знаешь, чего бы я ему пожелала? Чтобы в свою последнюю ночь он был по-настоящему счастлив.
— Он заходил к нам, мы выпили немного вина.
Виола окинула покойника взглядом.
— Где он теперь?
— У джайнов есть на этот счет своя теория. Это индусы, у которых я гостил. Они считают, что мир состоит сплошь из мелкой-мелкой пыли. Наши желания притягивают ее к себе в огромных количествах. Она оседает на нас и крепко приклеивается. Ее так много, что со временем мы оказываемся в оболочке из пыли, она отягощает нас, до неузнаваемости меняет наш вид. Смерть одним-единственным ударом вдребезги разбивает этот кокон.
Виола взглянула на озеро.
— Я замерзла до смерти.
Брошенную лодку и доску с парусом отнесло в сторону Сильской равнины. Подул свежий ветер, полоса облаков над Малойей разрослась и стеной надвигалась с противоположной стороны озера.
— Пора возвращаться, — сказал Каханнес.
— Но как? Он ведь этого не хочет. Нам бы надо его утопить. Исполнить последнее желание.
— Своей жене он отпустил целый год, прежде чем предать ее прах воде. И потом — у него могут быть друзья, которые захотят с ним проститься. Давай перенесем его в лодку.
Каханнес подтянул лодку к берегу, и они перенесли в нее Зуттера. Виола держала его за ноги, Каханнес — за голову. Он вынул из гнезд скамейку и положил голову Зуттера на груду сетей. Зуттер уютно расположился в обрамлении белых поплавков, он походил на капризного, отказывающегося от еды ребенка, на которого надели нагрудник, или на прилегшую отдохнуть горянку в пестром платке.
Когда Виола пристроилась рядом с покойником, Каханнес столкнул лодку в воду, вскочил в нее и сел на весла. Он подгреб к качающейся на волнах лодке Зуттера и взял ее на буксир. Потом запустил мотор и направился к паруснику Виолы.
— Хорошо бы и меня взять на буксир, — сказала Виола, стуча зубами от холода. — При таком ветре мне не поднять парус и не удержаться на доске.
— Ветер попутный, — не согласился Каханнес. — И тебе не мешает подвигаться.
Виола взглянула на него и прыгнула в воду — головой вперед. Она плыла кролем, почти не поднимая брызг. Несколько раз соскользнув с доски, она все же сумела ухватиться за шкот и поднять мачту с парусом. Красно-желтое полотнище взметнулось над водой и, трепеща краями, отразилось в ней.
— Эй, на шлюпке! — крикнула она и, откинувшись назад, двинулась в путь. Когда Каханнес увеличил скорость и пустая лодка запрыгала по волнам, словно и не нуждаясь в буксире, пестрый парус был уже далеко впереди. Виола сделала полукруг, позволяя маленькой похоронной процессии догнать себя. Едва Каханнес опередил его, как она снова поймала ветер и, словно огромная бабочка, заплясала по сужающейся бухте. По временам, когда парус закрывал Виолу, казалось, что он несется сам по себе. Но вот он истончился на повороте, и снова появилась тоненькая фигурка Виолы; казалось, она, подняв руки и откинувшись назад, висит в пустоте. Но тут за ее спиной опять вырос разноцветный парус, уносивший ее все дальше и дальше, едва ли не в потемневшее небо.
Мужчины в передней лодке, сопровождаемые пляшущим на волнах парусником, двигались под рокот мотора точно по прямой, навстречу приближающемуся берегу. Оба вели себя спокойно. Но один уже нацелился в определенное место на берегу и сбавил обороты мотора, в то время как другой, уставившись не до конца закрытыми глазами на становившуюся все более грозной игру облаков, лежал без движения. На застывшее лицо Зуттера упали первые капли дождя.
Имеется в виду подъем леваческих настроений в 60–70-е гг. прошлого века. — Здесь и далее прим. перев.
Веселых развлечений, игр (англ.).
«Эмиль и детективы», «Двойная Лотта» — детские книги немецкого писателя Эриха Кестнера.
Эмилиева дорога (итал.).
В душе (итал.).
Свободной Кубы (исп.).
Сомневаюсь в существовании Бога (лат.).
Зуб Дракулы (англ.).
Труп Распутина (англ.).
Темница всех душ (англ.).
Корпорация домов с привидениями (англ.).
Романтические гостиницы (англ.).
Смелые приключения с привидениями, жуткие наслаждения (англ.).
Испанский живописец и скульптор Жоан Миро (1893–1983).
Драма немецкого писателя Генриха фон Клейста (1777–1811).
