Иван Степанович дал команду Лапскому найти журналиста и переселить его в седьмой барак. «Он мне там больше пригодится», — решил Гусятников. И распорядился: «Передай, чтобы до моего прихода, а буду я часа через три, он начал дискуссию о культурном пространстве Москвы. Я хочу понять, как рождается критика, даже не критика, а ругань, хула. Тема мне безразлична: театр, журналистика, литература, живопись, музыка. Можно все в одной кастрюле. Пусть начинают, чтобы на момент моего прихода пришелся пик полемики. Задача — постичь природу бесстыдного вранья, пошлой зависти и ожесточенной злобы». Про себя он заметил: «Слишком много вокруг меня событий, которые нельзя отнести к реальности. Доказать, что они истинно существовали, невозможно. Поэтому приходится беспрестанно вести поиск таких же нереальных свидетельств. Слава богу, деньги на их покупку пока есть. А без них „истина в подол не упадет“, как говорил Ницше.
Он поспешил по выбранному адресу. «Общество перестало обращать внимание на бесчеловечность. Если и слышна критика, то она, как правило, звучит шепотом. Может, поэтому я с таким воодушевлением погружаюсь в нее, надеясь оказаться за метафизическим горизонтом познания?»
Юрий Мацепуров оказался в «Римушкине» совершенно случайно. Молодой человек мечтал попасть в Швейцарию. Почему-то ему казалось, что он там обязательно встретится с князем Мышкиным. А хотел он с ним встретиться для того, чтобы отговорить Льва Николаевича от поездки в Россию. Проснувшись поздним зимним утром после тяжелого сна, он решительно заявил сам себе: «Я дал слово доктору Николаю Андреевичу Павлищеву найти Мышкина, чтобы убедить его не перебираться в Петербург. Врач считает, что смена места жительства для князя — смертельно опасное мероприятие. Поэтому пусть он остается в Госау и не помышляет о городе на Неве или о каких-то других городах России». С этими странными и навязчивыми мыслями он начал готовиться в дальнюю дорогу. Тут, конечно, необходимо признаться, что после книжного знакомства с Мышкиным Юрий Мацепуров очень к нему привязался. Можно даже сказать, он стал испытывать к белокурому молодому человеку самые нежные чувства. И на это были свои причины. Городок, в котором формировался характер Мацепурова, был южный, шумный, хулиганистый. До недавней поры он даже не значился на картах России. В нем находилась международная секретная школа для обучения повстанцев из различных стран мира. Чернокожие, желтолицые, узкоглазые и курчавые молодые люди болтались по городку Красный Мост целый божий день и всякий раз при встрече с Мацепуровым посмеивались, то указывая на него пальцем, то угрожая кулаком. Впрочем, над ним посмеивались и местные жители. Так уж повелось, что если какой-нибудь человек отличается внешним видом, платьем или повадками от окружения, над ним начинают издеваться самым бессовестным образом. На первый взгляд в облике господина Мацепурова ничего особо примечательного не было. Молодой человек выше среднего роста, стройный, худощавый… Светлые с прозеленью глаза, узкое лицо, короткие, темные волосы, доброжелательная улыбка. Одет всегда опрятно, но бедно. Казалось бы, что такого? Но если присмотреться к Юрию Сергеевичу более пристально, можно было заметить в нем некоторые странности. Он никогда не провожал молодых красивых женщин заинтересованным взглядом, как это делают почти все активные мужчины нашего отечества. Поэтому можно было с уверенностью предположить, что дамы у господина Мацепурова не вызывали совершенно никакого интереса. Но стоило бы добавить, что он с интригующим вниманием и пытливостью разглядывает мужчин. И при этом слегка открывает рот и возбужденно таращит глаза. Эти особенности Юрия Сергеевича достаточно быстро стали известны жителям и гостям Красного Моста, что и вызывало у них определенное раздражение и смешки. Так продолжалось около года, пока господин Мацепуров не осознал странность собственного поведения. Затем, сгорая от смущения, он надолго спрятался в комнатке, которую занимал в домишке своей незамужней тетки, и как-то после бессонных ночей надумал искать героя своего не совсем обычного воображения среди литературных персонажей. Перечитав не один десяток книг из мировой классики, он твердо остановился на князе Мышкине. Этот образ выгодно контрастировал с личностями местных молодых людей. Сейчас уже трудно сказать, почему доктор Николай Андреевич Павлищев вдруг явился одичавшему молодому человеку с наказом остановить переезд Мышкина в Петербург. Но после этого события, о котором в захолустном городке никто не подозревал, господин Мацепуров заметно воспрянул духом, а его возвышенные чувства к Льву Николаевичу усилились. Особенно восхищала его необыкновенная деликатность князя. Молодой человек поставил целью жизни во что бы то ни стало предупредить любимца об опасностях, ожидающих его в России. Но как же оказаться российскому провинциалу без средств к существованию не где-нибудь, а в Швейцарии, центре Европы? И Юрий Сергеевич задумался над тем, как заработать необходимые для столь дальнего путешествия деньги. Русский человек в отличие от своего европейского соседа в этих вопросах сущий оригинал, утруждать себя поиском средств для жизни он никогда не станет. Наш соотечественник убежденно считает, что легко сможет проволынить жизнь и без денег. Но если поставлена важная, а тем более наиглавнейшая задача, это бесспорный повод засучить рукава и начать поиск работы. Таким образом, господин Мацепуров оказался на внутреннем недееспособном рынке труда, где нет ни контрактов, ни договоров, ни социальной защиты, ни ответственности наемщика. Зато есть деньги, правда жидкие, есть методы управления — чаще всего изощренные способы подавления личности. Молодого человека изрядно помотало по стране. За два последних года кем ему только не пришлось трудиться: и мойщиком посуды в дорожных ресторанчиках, и разнорабочим на укладке асфальта краснодарских мостовых, и уборщиком вагонов ростовского депо, и чистильщиком воронежских улиц, и грузчиком на рынке в Орле. Все это время Юрий Сергеевич тщательно скрывал нежные чувства к Мышкину, которые не только не ослабевали, а упорно росли. Молодой человек был предан князю беспредельно, почти круглосуточно беседовал с ним, ревновал его к Настасье Филипповне и к Рогожину, мечтал высказать слова презрения Гавриле Иволгину. Но самое главное, Юрий Сергеевич мечтал как можно быстрее попасть в Швейцарию, чтобы занять место рядом с князем и не допустить его поездки в Россию. То, что он часто разговаривал с Львом Николаевичем не только про себя, но и вслух, делало его весьма уязвимым на рабочем месте. Над ним потешались не за эти его странные наклонности, а за очевидную, правда, тихую, ненормальность. Одни называли его сдвинутым, другие полоумным, третьи не без удовольствия пинали его ногой. За два года Мацепуров смог накопить всего около ста двадцати долларов в двух валютах. Рубли он прятал в носках, а зеленые купюры зашивал под мышкой в прокладку легкой куртки, которую носил изо дня в день. От опрятного молодого человека, который запомнился Красному Мосту, мало что осталось. Куртка некогда цвета хаки выцвела и казалась узковатой, ее дополняли протертые, в пятнах, брюки. Полуразвалившиеся ботинки, разноцветные носки и замусоленная рубаха завершали облик типичного бомжа. Именно в таком затрапезном виде он попал на фирму «Жирок», а затем в шестой барак «Римушкина». В этом же помещении был размещен рецидивист Григорий Проклов. Криминальным чутьем Григорий Ильич довольно быстро распознал в Мацепурове именно того типа, которым молодой человек являлся. И весьма заинтересовался неожиданно открывшимися возможностями.
Господин Гусятников стремительно вошел в здание через потайную дверь. Устроившись на своем наблюдательном посту, он стал тщательно разглядывать пространство барака. При этом Иван Степанович испытал приятную иллюзию собственного превосходства, сопровождаемую, правда, мимолетным пониманием того, что лишь случайно оказался устроителем этого спектакля. Что жизнь могла сложиться и совсем иначе и он мог сам быть жалким крепостным сродни этой братии. Впрочем, жалким ли? Это еще вопрос, на который он с нетерпением ждал ответа. «Разве возможно, — думал он — воспринимать жизнь иначе, чем игру воображения? Ведь внутренний мир всегда на поверку какой-то мнимый, и реальность ускользает, словно рыба, пойманная в подмерзшем пруду. Поэтому мне опять придется убеждаться, что как только начинаешь осознавать себя, приходишь лишь к пониманию собственной никчемности. И ничто другое не брезжит в сознании». Тут внимание господина Гусятникова привлек Гришка Проклов, который возбужденно, тихим голосом говорил Мацепурову: «Юрок, у тебя такая нежная кожа, что хочется ее гладить, беспрестанно целовать. Откройся-ка мне, почему ты такой соблазнительный. Так и манит к тебе…» Он попытался дотронуться до щеки Мацепурова, но Юрий Сергеевич решительно отстранил его, держась отрешенно и скованно. Это не остановило бывалого каторжанина, который продолжал свою витиеватую речь и старался коснуться молодого человека. «Если бы ты разрешил мне полежать с тобой в постели, дотрагиваться до твоего нежного тела, гладить, целовать твою бесподобную шейку, касаться упругим членом твоих соблазнительных ягодиц! О, какое великое счастье доставишь ты своему другу! Ну признайся, признайся, милейший изверг, ты специально разжигаешь меня холодностью, чтобы потом подарить нам счастливые минуты? Ведь так? Да? Я читаю в твоих глазах, что ты сам мечтаешь о нашей близости. Соглашайся, ну, соглашайся, мой самый ненаглядный, самый пламенный. Дай укушу за ушко, за твой будто писанный художником носик, за пальчик, напоминающий мне твои эротические губки. Подари мне ласку и нежность, а я тебе в ответ дам характер и силу». — «Прошу, оставьте меня в покое! Не мучьте меня!» — взмолился Юрий Сергеевич. — «Как это оставить в покое? — угрожающе скривился каторжанин, — Изводишь меня, соблазняешь, а требуешь благоразумия? Да где это видано, чтобы так бессовестно поступали с Гришкой Прокловым? Немедленно в постель! Быстро! Без разговоров!» Он схватил Мацепурова за руку и потащил в спальню. Несчастный заплакал: «Не надо, прошу вас, не надо!» — «Я пойду вторым!» — небрежно, но зычно бросил из-за угла отставной военный. — «Вторых и третьих сегодня не будет, — со злостью огрызнулся Григорий Ильич. — Мне принадлежит все!» — «Как так, приятель? — удивился мужчина в офицерском кителе. — У меня нервы не железные. Через час пойду я! Тебе придется освободить спальню!» Он снял с себя китель, обнажив крепкий, мускулистый торс. — «Сказал же, нынче сексуальный станок находится в моем пользовании! — тут каторжанин швырнул Мацепурова за дверь спальни, прикрыл ее и, придерживая, добавил. — Понял? Спрашиваю еще раз: понял?» — «Да нет, я, Безруков, отказываюсь тебя понимать! И вообще теперь я решил быть первым! Проваливай! Впрочем, не собираюсь твой станок приватизировать, можешь быть вторым или третьим!» — Он приблизился к Проклову, преградившему вход в спальню. Григорий Ильич изумился напористости бывшего военного, вытащил из-за пояса нож, пригнулся и принял позицию обороны. На секунду оба соперника замерли. Но почти тут же Безруков шагнул к каторжанину. Тот стал размахивать ножом и скалить зубы: «Придется и тебя, холуй военный, хоть раненого или мертвого, но все равно трахнуть!» Безруков рассмеялся, не без труда поймал руку с ножом, вывернул ее и ударил изо всей силы кулаком по голове Проклова. Григорий Ильич тут же беззвучно завалился на пол.
