И все же поездка была при всем том довольно приятной. Ветер сдувал комаров с его распухших ушей и высушивал выступавший на висках пот. Словом, болото, когда в него попал, оказывается не таким уж страшным. В сапоги никто не забирался, не жалил и не кусал. С деревьев на голову не падали змеи, а единственный увиденный аллигатор был размером с дамскую сумочку. В болоте оказались на удивление большие пространства открытой воды, и, если сощурить глаза за стеклами медицинских противосолнечных очков в прозрачной пластиковой оправе, можно вообразить, что ты опять мальчишкой с папой, мамой и братом Хольгером плаваешь по озеру Каситас.
Удивил и причал на острове Билли, настоящая пристань, правда, всего на двух сваях, вбитых в топь, но все-таки. А позади нее — твердая земля. Почти. На сухом месте в болотных сапогах и спасательном жилете чувствуешь себя достаточно глупо. Он-то ожидал, как в фильме «Царица Африканская», жижи и зыбучего песка по пояс. А тут обыкновенные лужи и грязь. Немного пружинит под ногой, но и только, вполне сгодились бы просто джинсы, футболка и туристские башмаки.
Рой Дотсон шел первым, за ним неотступно, неслышными шагами, настороженный, бдительный и скрюченный под тяжестью рюкзака, двигался Турко. Замыкал процессию Эберкорн — размашисто шагал на своих длинных, как жерди, ногах, стараясь увернуться от комариных полчищ, слетавшихся на каждый сделанный им шаг и тучей выдвигающихся вперед, предвосхищая еще не сделанный. Они шли еле видной тропой на другую сторону острова, где, по сведениям Дотсона, накануне утром разбил лагерь Саксби. («Карликовая рыба, — хмыкнул Турко, выслушав Дотсона. — Не иначе как предлог, вот что это такое, можете мне поверить».)
Они топали гуськом добрых четверть часа. Солнечный свет пятнами падал под ноги, просачиваясь сквозь кроны высоких сосен. Воздух здесь был тяжелый, густой, не как всюду, и знойный, пот лил прямо ручьями, и скоро они уже шли насквозь мокрые, словно добирались сюда от турбазы вплавь. Надо принять таблетку соли, вспомнил Эберкорн, но тут же выругал себя: эти таблетки он как раз забыл! А что бывает, если организм останется совсем без соли? Гибель, кажется? Принцип — как в электрической батарейке. Или как в аккумуляторе? Тут Турко вцепился Дотсону в локоть. Все трое остановились.
— Что такое? — тихо спросил Дотсон. — В чем дело? Турко еще сильнее сдавил ему локоть.
— Лагерь, — чуть слышно шепнул он. Где-то за деревьями принялась громко орать какая-то птица, словно ее ощипывали живьем. Рой Дотсон хотел было что-то сказать, но Турко шикнул, не дал ему раскрыть рот:
— Ш-ш-ш. — Глаза его холодно сверкнули. — Вы оба оставайтесь здесь. Я пойду один.
Эберкорну ничего не было видно — только древесные стволы и ветви. Ноги его в резиновых сапогах совсем спеклись, спасательный жилет сдавил грудь. Он тяжело втягивал воздух и откашливался насекомыми.
— Да тише же!
— Льюис… — Эберкорн хотел ему напомнить, что здесь все-таки не тропа Хо Ши Мина, хотя, может быть, и похоже, и Саксби — не коварный, вооруженный до зубов коммунистический партизан, а вполне неплохой малый, который любит рыбешек и Рут Дершовиц, да к тому же американский гражданин со своими неотъемлемыми правами, и похоже, он вообще никакого отношения ко всей этой истории не имеет или если имеет, то самое поверхностное, — но Турко посмотрел на него с такой беспощадной яростью, что он так и закрыл рот, ничего не сказав. Это работа для Льюиса Турко, за нее ему деньги платят. Он высвободился из-под лямок рюкзака и бесшумно скрылся в гуще подлеска. Эберкорн и Дотсон посмотрели друг на друга. Ничего достойного внимания не было видно — никаких следов лагеря, палаток и вообще признаков цивилизации, но все-таки Эберкорн ощутил волнение и достал из карманов диктофон и блокнот. Кто его знает, может, Льюис и прав, может, япошка и вправду прячется там у Саксби, и представляется реальная возможность нацепить на злодея наручники, покончить со всей волынкой и навсегда убраться из этой вонючей дыры.
Но Рой Дотсон был иного мнения. Он сжал губы в полоску, сердито свел брови.
— Он полоумный, — взволнованным шепотом произнес Рой. — Я же рассказывал, Сакс был поражен не меньше моего, когда увидел японца у себя в багажнике.
Эберкорн не ответил. Он продолжал вглядываться в гущу подлеска, скрывшего Турко, и вдруг двинулся туда же, ступая со всей осторожностью и легкостью, какую только можно в принципе требовать от долговязого альбиноса в высоких болотных сапогах. Рой Дотсон, пожав плечами, пошел за ним.
Лес стоял неподвижно, оцепенев от зноя. Снова закричала, заплакала одинокая птица, не вынесшая глубокого страдания. Эберкорн старался держать в поле зрения одно определенное пересечение ветвей впереди, хлопая и чавкая резиновыми подошвами, прилипшими к потным ступням, и переступая через пни. Руки и лицо облепили комары, но он даже не пытался их согнать.
И вот то, чего он ждал: громкий возглас. Он взорвал тишину, единственный изумленный вопль, взметнувшийся к перегретым верхушкам деревьев. Эберкорн и Дотсон бросились бежать, уже ни на что не обращая внимания, кроме хриплых голосов впереди, внезапного треска веток и возни в кустарнике. «Япошка! — думал на бегу Эберкорн. — Турко сцапал япошку!» Забыв про Дотсона, он рванул вперед что есть духу, ноги заработали мощно, как поршни, съехавшие вниз раструбы голенищ хлопали, словно паруса на ветру. Вон палатка. Надо же, под самым носом, а он не заметил. Закопченные камни вокруг кострища, между стволами растянута на просушку рыбачья сеть. Снова кто-то вскрикнул. Выругался. И как раз когда Эберкорн, споткнувшись об остывшую головню, чуть не упал, из колючего кустарника выкатились Саксби и Турко. Они извивались на земле, обхватив один другого рукями, дрыгая ногами и круша шиповник. Турко одолевал, хотя его противник имел преимущество в шесть дюймов и пятьдесят фунтов.
— Пошел вон! — орал Саксби, но Турко применил к нему спецприем и вдавил его лицом в сырую почву. В луче солнца блеснули наручники.
— Льюис! — крикнул Эберкорн. Но Турко уже заломил противнику руки за спину и окольцевал его запястья. — Льюис, какого черта?.. — Голос Эберкорна стал тонким и оборвался. Дело приобрело не тот оборот. Разве так должно было все происходить?..
— Дет, вы что, сбесились тут все? — Саксби был в ярости. На щеке у него, точно широкая ссадина, виднелось пятно красной глины. — Уберите его от меня.
Но Турко схватил его и не собирался отпускать. Он оседлал Саксби, точно зловредный гном, упершись коленом в поясницу и вдавив пальцы левой руки в основание черепа.
— Цыц, ты, — произнес он твердым ровным голосом, без примеси адреналина. — Ты арестован, так твою мать.
Дешевые страсти
Все другие читали в маленькой гостиной под старинной бронзовой люстрой в непринужденной дружеской обстановке — слушатели размещались кто в креслах, а кто и вовсе растянувшись на полу. Для желающих выставлялся кофе, и херес, и непременно что-нибудь сладкое — сухарики или пирожные, обычно испеченные самой Септимой. Атмосфера вполне домашняя, нисколько не устрашающая, наоборот, подбадривающая: автор, какое бы место он — или она — ни занимал вне этих стен, просто делится с коллегами самым сокровенным, показывает, над чем работает. Старались обходиться безо всяких эффектов, без театральщины, ухищрений и дешевки, просто вставали и читали ровным, ненастырным голосом, пусть вещь говорит сама за себя, любые уловки выглядели бы неуместно, нарушали бы неписаные правила и причиняли беспокойство твоим товарищам. То есть иное поведение было бы невежливым. Словом, все читали в маленькой гостиной, под люстрой.
Все — но не Джейн Шайи. Она — нет. Ей понадобилось читать во внутреннем дворике, после наступления темноты, и чтобы сверху на нее был направлен луч единственного фонаря, да еще в кустах азалий располагалась подсветка, совсем как на сцене, и бросала блики на ее цыганскую физиономию. Рут глазам своим не верила. Колонистов всех согнали во двор и заставили рассесться на складных стульях, установленных в ряд, ну прямо шекспировская постановка под звездным небом. Три минуты на таком стуле равняются часу на дыбе, ей-богу. Возмутительно. Чего она добивается?
Рут в сопровождении Брай пришла, когда Септима уже пробиралась вперед, чтобы представить Джейн публике. Рут пренебрегла возможностью присоединиться к Сэнди, Мне и Регине, а предпочла сесть позади Миньонетты Тейтельбом и Орландо Сизерса, чье кресло на колесах оказалось в конце прохода. Последовали приглушенный обмен приветствиями и громкие, неодобрительные шлепки по комарам, после чего Рут смогла предаться разглядыванию этой пары со спины. Интересно, занимаются ли они любовью? Зависит от того, как низко у него поврежден позвоночник. Хотя Тейтельбом мало чего стоит. Старше Рут всего на пару лет, а выглядит!.. Вон у нее какие волосы, ну совсем как эта штуковина, что в ящики кладут, когда что-то упаковывают, как она называется? А, морщины! Даже на шее! Какие там морщины — складки, рытвины, канавы, человек провалиться может!
