Когда все началось?
Знакомый следователь еще в начале восьмидесятых говорил ему о набитых сверху донизу базах, где гнил товар и портились продукты. Между тем пустеющие полки магазинов все больше оскорбляли людей, которые работали и не могли на заработанное что–либо купить. Но еще больше оскорбляли множащиеся, видимые издалека очереди — верный признак того, что в магазин что–то «выбросили». Все недовольства возникают в очередях, именно ими вспрыскивается раздражающее недовольство и мысль что надо что–то менять. Те, кто пытался обратить внимание на базы, не только следователи, но более высокий уровень, даже работников прокуратуры, быстро понимали свою беспомощность. Настойчивые, не соглашающиеся на регулярные картонные коробки дефицитных продуктов и возможность отовариваться в магазинах с черного хода, быстро «выветривались» со своих должностей, остальные усваивали правила, и для собственного успокоения, соглашались считать, что это обычные «временные частности на местах». Впрочем, тех, кто озадачивался смыслом, было ничтожно мало, и почти совсем никого, чтобы вывести из происходящего логическую картину, угадать, что целенаправленно готовится.
Когда народу становится «все равно», его можно вести куда угодно, и даже к расстрельным рвам со стоящими по краю телевизорами…
Армию тогда еще снабжали, и относительно хорошо. Во всяком случае, нормы питания в Воздушно — Десантных даже для солдат отличались значительно…
Может быть, тот следователь видел больше и дальше и уже тогда прощупывал, намекал, а не взять ли вам, ребятки, все в свои руки? Или, думаете, вас не коснется? Тогда Георгий не понял, а когда понял, ясно стало, что ничего не получится. Поздно. На народ навалилось усталое разочарование. Вроде того мельника, что целый день молол, обернулся, а возить нечего. Пытались что–то понять глядя в телевизор — ждали.
Каналы ТВ куплены не для того, чтобы в них говорилось что–то определенное, а для того, чтобы что–то определенное замалчивать. Телевизионные каналы принадлежат «компаниям». Все становится на свои места — театр абсурда исчезает, когда власть рассматривается как хазарская, оккупационная — грабящая и уничтожающая страну…
Как не крутись, какие позы не выдумывай, а не складывается русско–еврейский роман.
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
«Русский народ — великий народ. Русский народ — это добрый народ. У русского народа — ясный ум. Он как бы рожден помогать другим нациям. Русскому народу присуща великая смелость, особенно в трудные времена, в опасные времена. Он инициативен. У него — стойкий характер. Он мечтательный народ. У него есть цель. Потому ему и тяжелее, чем другим нациям. На него можно положиться в любую беду. Русский народ — неодолим, неисчерпаем…»
/Сталин/
«Подразделение, в котором меньше 50 процентов русских, становится небоеспособным и подлежит расформированию…»
/высказывание маршала СССР Баграмяна/
(конец вводных)
----
— За десять лет ты первый, кто интересуется, — говорит Председатель. — А что — начинает что–то меняться в государстве? — спрашивает с надеждой.
— Почему так подумал?
— Почему–почему… — переспросил недовольно Председатель. — Потому, что ты приехал!
— Я не по этому.
— Тогда ешь, вот, апельсины! — пододвигает тарелку.
Георгий, не глядя на руки, ловкими четками движениями, говорящими об огромной практике, надрезает кожуру не затронув плода, одним разом, снимает ее красивым бутоном и роняет на стол…
— Напрактиковался где? — спрашивает Председатель.
— Это я на кухне одной, барменом подрабатывал, — тушуется Георгий.
— Ври больше! За версту военный! Африка?
— Африка тоже, — помедлив признает Георгий — случается попасть в дом, где соврать — все равно что в углу нагадить.
Редко, но пробегает по лицу судорога, и делает видимое усилие, превращая его в застылое, словно отдает приказ, заставляя волевым желанием забыть то, что забыть нельзя.
— В боях бывал? Расскажешь?
Георгий отшучивается.
— Бой таков: медведь ревет, корова ревет, сам черт не разберет, кто кого дерет!
— Как и у нас. Ничего не понять. Кого бить?
— Скажу — толку не будет. Не добьете.
— Мы отходчивы, — соглашается Председатель. — Помутозим, но потом простим. Лишь бы не уворачивались — гоняться лень.
— Развоевался! — неодобрительно бросает хозяйка. — Мало били? Кто из города с переломанными ребрами приехал? Хорошо хоть голову не насквозь пробили, не покололи!
— Высиживай собственные яйца! — огрызается Председатель.
— Это когда такое? — спрашивает Георгий.
— Да, было дело… Наладился свеклу с картошкой в Москву свезти, — неохотно сознается Председатель -
Георгий хмыкает. Нет города более сволочного и равнодушного, чем Москва. Всасывает тебя, перемалывает, перекраивает на свой лад — всех, кто хочет и кто не хочет, сплевывая, кто не вписывается…
Вот и председатель рассказывает, как остановили на трассе у самой Москвы. Избили двух шоферов, некоторым машинам прокололи колеса, разбили кирпичом ветровое стекло…
— Искали старшего — меня, должно быть. Милиция приехала — штрафанули за то, что машины стоят неправильно. Про остальное сказали — это ваши бандитские разборки — нам оно до лампочки! Один, правда, посоветовал, чтобы не надумали здесь ночевать. Четыре машины уговорил — сдал тем же самым, с рынка. Это чтобы хотя бы горючку отбить — какой там ремонт! Так и здесь умудрились обмануть против первой договорной цены. Всучили другие деньги, по плечу похлопали и сказали — еще приезжай! Встретим! Мне остальной картофель везти назад — себе дороже. Тут же в пролеске пришлось все вываливать… Подъехали какие–то, тут же в леске посыпали всю картошку и свеклу химией, вроде дуста — это чтобы малоимущие не растаскали, это чтобы покупали на рынке по их ценам…
— Обидно?
— Чего обижаться? Ездил на пиры мудило, да одарен был там в рыло, — самокритично отзывается Председатель. — Жизнь беспутная: саней нет, впрячь нечего, да и ехать, по совести, некуда… Сам–то как? Вижу человек бывалый. Где топтался?
— Кое–где… Но много.
— Черт — жаль глобуса нет, показал бы.
— Эти вряд ли на глобусе отыщем — мелковаты, да и сплошь новые формирования, еще не устоялись в собственных границах — колышутся.
— Да, это тебе не в Анголе…
— А что в Анголе? — живо интересуется Георгий
— Читал тут недавно: при подготовке спецподразделений в Анголе, а там их лепят из детей–сирот, чтобы повысить старательность во всякую практику учений каждый десятый патрон боевой.
— И ты эти бредни повторяешь? — укоризненно говорит Георгий.
— Еще, как тут один недавно сообщал по жвачнику — дети ложатся в круг, головой к центру, в касках, а посередине гранату взрывают… Сочиняют?
Георгий хохочет.
— Что не так? — удивляется Председатель.
— Кто тебе позволит каски портить?
— Вот–вот! Торгуй коня под цыганскую правду! — опять бросает хозяйка неодобрительно и походя цепляет гостя.
— Зачем в люди по печаль, когда дома плачут?
— Я туда не слезы утирать…
— Новые делать?
Георгий вздыхает. И как бабе объяснишь? Особо, когда она права? Сделал бы внушение, если бы не мужьина жена. Тут еще и Председатель — не сразу поймешь какую географию толкует: дельное российское или пустой африканский упрек.
— Незваных бы в шеи, а там, глядишь, и наладится, — говорит Председатель.
«Своих бы в шеи, что незваными стали, потом оставшихся проредить мелким гребнем, — думает Георгий. — Древние лечили кровопусканием, не разделяя человеческий организм и организм государства, заставляя включаться резервам. Разве сам, когда начинает лезть простуда, не ищешь холода, не ложишься в холодную воду, заставляя включиться защиту по самой полной — вышибить болезнь, когда она еще слаба? Но слаба ли сегодняшняя болезнь? Если гангренизировано все тело, про что, впрочем, лгут — не может быть такого, чтобы на все тело России это передалось! Золотушной она стала — это точно, но «золотуха» — кожная болезнь, поверхностная, наносная — это лечится. Но, если глубже, если… Тогда тоже… Как там говорил Извилина? После всякой смуты рождается Империя. Вывод? Понятен вывод: — Приблизь смуту! Пусть Извилина про это не говорит, но подает не только мысль, но и то, что за мыслью…»
— А сам почему председателем? — спрашивает Георгий, переводя разговор в другое русло.
— Для того и генерал, чтобы ничего не делать! — говорит за хозяина его вторая половина, выставляя губницу — кушанье из муки с брусникой.
Председатель вздыхает как Георгий.
— Женки, что лошади — товар темный. Тут машину подбираешь: так и этак ее, уже на всех оборотах, вроде и подходит по всем статьям, а возьмешь — с таким норовом окажется, пока подладишься, а эта… Норов сама меняет, четное с нечетным путая.
