— Как так? Не как все?
— Ну да. Мог бы…
— Я знаю, Катюша, мог бы заколачивать бабки, изображать крутого, убивать. Наверное, мог бы. Но не хочу!
Катерина замолчала. А Митя неожиданно подошел к ней и коснулся ее волос, потом щеки… На мгновение Катя прижалась к нему, потерлась лбом о чуточку колючий подбородок, подняв глаза, увидела твердый рот и впадины под скулами.
Но тут же оторвалась, отошла к стене, перевела дыхание.
— Митенька, прости! Не надо сейчас ничего!
Митя помолчал и жестко проговорил:
— Ну, тогда поехали! Куда изволите везти вас, Екатерина Михайловна? Домой? В офис?
— Не надо так, Митя, — жалобно попросила Катерина, — не сердись!
Поехала она домой. Приняла ванну. Выпила сок. Светлые весенние сумерки вошли в комнату. Следом за ними вошла тоска. Но какая необычная, какая нежная тоска!
Катя представляла себе, что там, на другом краю города, сидит в своей комнате Митя. Что Гребенщиков поет что-то созвучное Митиным философским мыслям. И так сладко-сладко было представить Катерине, как она входит в его дом и прижимается к нему, как он говорит ей нежно: «Катя, девочка…»
Но разве можно было ради этого, такого эфемерного и сомнительного счастья отказаться от лелеемого всю жизнь блистания! Катя постаралась взять себя в руки.
Заставила себя думать, в чем она явится к Николаеву, что будет лепетать. Именно лепетать! Николаев не должен заподозрить, что она умна и образованна. Нельзя вспугнуть эту жар-птицу! Катя так хорошо знала все, что должно было случиться. Она уже видела утро их первого с Николаевым дня. Помнила, как независимо и необременительно должна повести себя. Продумала даже второе свидание, самое важное, как утверждают психологи.
Пора уже было собираться. Катерина встала перед зеркалом в чудном белье, распустила гладкие черные волосы. Потом настала очередь платья. Потрясающее платье — красное, цвета теплого вина. Оставалось лишь набрать заветный номер.
Она набрала его и сказала:
— Борис Ашотович? Это Катя вас беспокоит. Журналистка. Извините, но я не смогу сегодня прийти… Да-да, может быть, позже, через недельку.
Положив трубку, Катя накинула халат и взяла крохотную ветку сирени. Затем, представив Митькино лицо, она отщипнула цветок, старательно пожевала и мысленно произнесла: «На счастье!»
Бизнесмен и политик Владимир Волин увольнял любовницу. Уволить ее было куда труднее, чем принять. Женщина неземной, но рукотворной красоты с морским именем Марина и морским характером боцмана увольняться не хотела. Она плескала полами пеньюара и вздымала идеальную грудь, бросалась Волину в ноги и накрывала его с головой, словно девятый вал. Три года интриг и железной стойкости пошли насмарку. И ее не могло утешить даже выходное пособие в виде квартиры, машины и приличного счета в банке. Марина уже привыкла к мысли, что Волин со временем станет ей законным мужем, она изучила его привычки и потакала прихотям. И вот все ее мечты о шикарной свадьбе в Лондоне и медовом месяце на Багамах рухнули. Сегодня Волин объявил ей, что им необходимо расстаться. Про себя Марина немедленно обругала любимого самыми некрасивыми словами. Но, естественно, вслух она не произносила таких слов, как «свинья неблагодарная» и «скотина подлая». Напротив!
— Я люблю тебя! — кричала она. — Я умру без тебя!
В пылу Марина подбегала к широкому подоконнику и делала вид, что немедленно кинется за пыле— и шумонепроницаемое окно. Волин хватал ее в охапку, и тогда она повисала на нем, обвивалась вокруг него руками и ногами. Волин ей не верил, потому что прекрасно знал, что железобетонная девушка Марина способна обойтись без кого и без чего угодно, за исключением денег.
— Марина, ну неужели нельзя расстаться интеллигентно! — твердил вспотевший от объятий бывшей любовницы Волин.
Марина, понимавшая интеллигентность исключительно как наличие очков на носу, продолжала упираться и требовать немедленного секса. Ей казалось, что, если быстренько возлечь с Волиным на ложе любви, инцидент будет исчерпан. Но Владимир держался от кровати достаточно далеко, а повалить его на пол у Марины не хватало веса. Объяснение закончилось тем, что Волин старательно обошел ее роскошное тело, лежащее в очередном обмороке, и, вызвав с кухни горничную, вышел вон из Марининой квартиры. Марина, убедившись, что дверь за Волиным плотно захлопнулась, энергично поднялась, припудрила нос и набрала номер телефона секретарши Волина, которой не забывала делать маленькие, но дорогие подарки.
Секретарша не без легкого удовлетворения в голосе сообщила Марине, что вот уже месяц Волин созванивается с какой-то девицей, работающей в женской газете «Твой дом». Причем названивает ей по три раза на дню и стал весьма задумчив и тих. Марина прекратила ругать Волина и обругала себя. Надо же было так запустить ситуацию! Она совершенно не озаботилась тем, что вот уже месяц или больше Владимир к ней не заезжает. Но такое положение дел было в порядке вещей, поскольку он человек занятой. К тому же Марину это устраивало, и она сполна пользовалась своей свободой. И вот эта свобода аукнулась ей самым неприятным образом.
Марина приняла ванну, вызвала массажиста и педикюршу (она всегда встречала удары судьбы во всеоружии) и, оглядев себя в зеркало, решила, что от такой красоты способен отказаться только слепой, а Волин вроде бы видел неплохо. Марина тут же наметила план действий.
В это судьбоносное время в редакции вышеупомянутой газеты происходили события странные и глупые. В помещении было пустынно, поскольку накануне сдали многострадальный очередной номер, и теперь редакторы и корректор, а также все прочие сотрудники удалились на короткий, но заслуженный отдых. Не было даже грозной Клары — ответственного секретаря, которую сотрудники прозвали «железной леди».
И только Катерина и Милочка торчали за своими столами. У каждой на то была своя причина. Катерина «зависла» в редакции, чтобы лишний раз, вроде бы случайно, встретить редакционного шофера Митю. Просто по-человечески позвонить ему и назначить свидание ей не позволяла гордость, поэтому она делала вид, что трудится, а сама поджидала Митю.
А у Милочки продолжался странный роман с господином Волиным. Владимир, слегка обезумевший от неожиданно нахлынувшего чувства, на сей раз не хотел упустить свою рыженькую птицу счастья и потому вел себя в лучших традициях отечественных нуворишей, что, в общем-то, было ему несвойственно. Он то тащил Милочку в дорогой ресторан, то норовил вручить ей колье из бриллиантов, то сообщал, что они едут в Париж… И при этом постоянно присылал ей домой и на работу снопы роз.
В дорогих ресторанах Милочка смущалась и давилась каждым куском японской кухни, стоимость роз вызывала у нее аллергию на их запах, а драгоценности и платья от кутюр она просто возвращала Волину. Конечно, как любой женщине, Милочке льстило такое роскошное ухаживание, но вместе с тем ей было не по себе: уж очень это напоминало анекдоты и сериалы, где фигурировали новые богачи… Ей казалось, что за прошедшие годы Володя изменился, причем не в лучшую сторону.
Что-то внутри Милочки сопротивлялось ухаживаниям Волина. Она много лет мечтала о встрече, но он оказался совсем не таким, каким сохранился в ее памяти. Милочка ускользала от решительного объяснения и до сих пор не сообщила Владимиру, что у них имеется вполне симпатичный и разумный пятилетний сын. Иногда она думала даже, что эти отношения необходимо оборвать, — так мало теперь у них было общего.
Сегодня Милочка хотела в тиши и уединении посидеть в редакции, чтобы поразмыслить о странностях любви и написать еще один стишок про то, как она, Милочка, любит, и как ее, Милочку, не понимают. Но в редакции почему-то торчала Катерина и мешала своим присутствием Милочкиному свободному творчеству.
А Катерина тоже хотела побыть одна, поскольку в любой момент мог войти Митя, и при Милке ей не хотелось вести себя слишком откровенно.
В результате Милочка и Катерина довольно злобно поглядывали друг на друга и ждали, когда одна из них не выдержит и уйдет.
А денек выдался поистине безумный. Сначала в редакцию пришла симпатичная, но странная женщина в шляпе с вуалью и потребовала опубликовать ее стихи. Стихи черпались дамой непосредственно из космоса, и она полагала, что послания высшего разума необходимо довести до широких масс. Все объяснения о том, что в их газете стихи не публикуют, она игнорировала. «Ведь мои стихи созвучны небесным гармониям!» — восклицала она певучим, но слишком высоким голосом. Милочка полагала, что стихи ужасные, но пыталась ответить мягко, и дама продолжала ее пытать. Мила билась с ней почти час, убеждая и упрашивая, и наконец поэтесса удалилась.
Катерина отвлеклась от своих грез и с удовольствием наблюдала за мытарствами сослуживицы. Даже заметила ехидно:
