Я выхожу на крыльцо. Альма приподымается, машет хвостом. Наверно, думает, что я ей что-нибудь дам. У меня ничего нет. Ольга Николаевна варит обед на печке перед сараем.
— Можно я пойду погуляю с Альмой?
— Не надо, Михал Николаич ругается, что собака без толку по поселку бегает.
Гулять нельзя. Ничего нельзя. Что же делать? Я присаживаюсь возле Альмы на корточки.
— Дай лапу!
Она дает.
— Встать!
Встает.
— Ложись!
Ложится.
— Убери лапы!
Она смотрит на меня, но не понимает, чего я от нее хочу. Кладет морду на лапы и вовсе отворачивается.
— Убери лапы! Слышишь? Убери лапы! — Я подталкиваю ее лапы, она вытягивает их обратно. Чихает, облизывает нос языком. — Убери лапы! Кому говорят: убери лапы! Не слушаешься?
Я нахожу прутик и щелкаю ее по лапе, она взвизгивает, поджимает лапы под себя.
— Вот так! — говорю я. — Будешь в следующий раз делать, что тебе говорят! — На самом деле мне немножко жалко ее. — Да, а почему не слушалась? Говорят тебе, убери лапы, значит, убери! Плохая собака!
— Павел, мы должны объясниться, — говорит мама.
— В чем дело, Нинусенька? — Папа встает из-за стола, закуривает, отходит к окну.
— Только не притворяйся, пожалуйста! Ты прекрасно знаешь, в чем дело!
— Не имею ни малейшего понятия.
— Нет, как вам это нравится? Ни малейшего понятия! — Голос у мамы дрожит. — Загнал меня в эту дыру, на эту проклятую дачу, а сам преспокойно проводишь время в Москве!
— Нинусенька, я не провожу преспокойно время, я езжу в Москву по делам.
— Каким делам? Не выдумывай! Что еще за дела такие, чтобы каждые два дня таскаться из-за них в это чертово пекло?
— Всякие важные дела.
— Да, например?
— Например, в понедельник было партсобрание.
— Партсобрание! И из-за этого ты остался там ночевать!
— Партсобрание закончилось в час ночи, мой любезный Кисик, и тебе прекрасно известно, что ночью нет никаких поездов. Не станешь же ты требовать, чтобы я шел в Мичуринец пешком?
— Я ничего не требую! Я давно ничего не требую, я только прошу, чтобы ты хоть немного со мной считался. Партсобрание! Партсобрание бывает раз в месяц, а ты умудряешься исчезать трижды на неделе.
— Нинусенька, извини, но я не могу сидеть возле тебя все лето, как пришитый.
— Ах, вот как!.. Что ж… Было время, когда для тебя не существовало большего счастья, чем сидеть возле меня.
Папа тяжко вздыхает.
— Да! — плачет мама. — Вспомни, вспомни хотя бы, как ты умолял меня ехать с тобой из Ростова в Москву! А теперь ты только и делаешь, что на каждом шагу подчеркиваешь, какая это для тебя обуза и тяжкая обязанность — уделить мне хоть каплю внимания. Отдалился, скрытничаешь, я для тебя больше не существую. Не советуешься, ни во что меня не посвящаешь, полное отчуждение, холодность!
— Я всегда с тобой советуюсь, мой дорогой Кисик, но посвящать тебя во все тонкости и перипетии литературной кухни, поверь, не имею возможности.
— При чем тут литературная кухня? Зачем ты пытаешься увести разговор в сторону? Ты ему про Фому, а он тебе про Ерему! Боже, простить себе не могу! Какой надо было быть идиоткой, чтобы согласиться ехать сюда! Торчать целыми днями на этом проклятом участке и любоваться коровником!..
— Зачем же, Нинусенька, торчать на участке? Можно сходить в лес, на речку…
— Сам ты что-то не рвешься ни в лес, ни на речку! Все эти развлечения ты предоставляешь мне, а сам подхватываешься и несешься в Москву!
— Нинусенька, я никуда не несусь, я целыми днями сижу и работаю. По-моему, не требуется особой наблюдательности, чтобы это заметить. Если куда и выхожу, то только в дом творчества за питанием.
— Не пытайся заморочить мне голову и не считай меня, пожалуйста, идиоткой! Теперь-то я вижу, что все это было затеяно с единственной целью удалить меня из города и самому наслаждаться там полной свободой!..
— Нинусенька, извини меня, но твои претензии абсолютно нелепы.
— Действительно, идиотка, — всхлипывает мама. — Совершеннейшая идиотка!.. Вечно иду у него на поводу. Дача! Чтоб она провалилась!.. Непонятно, для кого и для чего. Выбросить сумасшедшие деньги да еще и мучиться в придачу!
— Отчего же, Нинусенька, — мучиться? — вздыхает папа. — Дышим свежим воздухом, не нужно готовить, не нужно таскаться по магазинам. А главное, отдыхаем от драгоценной тещи.
— Да, вот именно! Ничего более умного ты не придумал сказать.
— Поля! По-о-олю!.. — кричит Ольга Николаевна. — Исчезла… Не знаешь, куда это наша Поля подевалась?
— Тута я! Бегу! — откликается тетя Поля и правда скоренько бежит по тропинке из сада.
— Ну что ты копаешься! — сердится Ольга Николаевна. — К шапочному разбору приедешь!
— А полила немного, — объясняет тетя Поля.
— Нашла время! А то без тебя не польют! Езжай уж, ради бога…
— Чего езжай? — говорит Михаил Николаевич. — Пускай поест прежде.
— Вот еще! Придумаете! Голодная я, что ли? — Тетя Поля связывает платком две громадные корзины с клубникой.
Я тоже вчера помогала собирать эту клубнику. Крупные ягоды сложены отдельно, помельче отдельно. Крупные самые красивые, их продают дороже, но они не самые вкусные. Те, что помельче, гораздо слаще. Сверху обе корзины накрыты тряпками и обмотаны веревкой.
— Голодная не голодная, а давай садись и поешь, — велит Михаил Николаевич. — До позднего вечера небось едешь.
— Вечером вот и поем!
— Нет, теперь поешь! И не спорь со мной. Не хватает только, чтобы люди сказали: Авровы Полю голодом уморили!
— Да кто ж такое скажет? Вы уж прямо невесть что придумаете…
— Я ей хлеба с брынзой положу. — Ольга Николаевна помогает тете Поле перекинуть корзины через плечо. — В вагоне поест.
— А можно мы с Альмой пойдем проводим? — спрашиваю я.
— Ладно, провожайте, — соглашается Михаил Николаевич.
Тетя Поля идет быстро и на каждом шагу пригибается к земле, будто разглядывает что-то на тропинке. Она всегда так ходит, даже когда ничего тяжелого не несет. Ей, наверное, нравится так ходить.
— Тетя Поля, а тебе сколько лет? — спрашиваю я.
— А кто его знает! — отвечает она. — Чего их считать — лета? Сколько ни проживем, всё наше. Только бы силы Бог давал.
— А разве у тебя в паспорте не написано, с какого ты года?
— А где ж он у меня, паспорт? Нету. И не было никогда. Не положено нам. Мы Божии твари, ни к чему не приписаны, чужой милостью на свете живем. Это которые городские — тем паспортов дают, а нам нет… Собака вон тоже без паспортов… — кивает она на Альму.
Альма подбегает, смотрит на нас, машет хвостом.
— Поняла, что про нее говорят! — радуется тетя Поля. — Все понимает, даром что о четырех ногах. Ох ты, батюшки, гудит! Не дай Бог, не поспею! — Она пускается по тропинке бегом, Альма скачет рядом.
Мы подбегаем как раз вовремя — поезд шипит, тормозит у станции. Тетя Поля сначала заталкивает в вагон корзины, потом взбирается сама, мы с Альмой остаемся внизу. Паровоз свистит, поезд трогается: чу-у, чу-у, чу-у!.. Укатил.
Вдоль железной дороги растут низенькие елочки, за насыпью — речка. Ее почти не видно за кустами, но там, где кустов нет, проглядывают полоски серенькой воды. На берегу Тася пасет свою козу. А козлят у нее уже нету, козлят зарезали. Наверно, сварили из них суп…
Я укладываюсь на травке под насыпью — погреться-помечтать на солнышке. Альма бегает, вынюхивает что-то в кустах, рвет зубами траву, потом подходит ко мне и ложится рядом. Я прижимаюсь к ее мягкому боку и обнимаю ее за шею. Она лижет меня в щеку горячим мокрым языком.
Кто-то звенит возле ворот велосипедным звонком. Наверно, какая-нибудь Машина подружка.
— Светка! — кричит Ольга Николаевна. — Ну-ка, иди погляди, кто там пришел…
Я выглядываю за ворота. Папа стоит, держит за руль новенький сверкающий велосипед и звенит звоночком.
— Ну как? — спрашивает он.
— Это… мне?.. Такой большой?..
Я думала, мне купят детский велосипед, а это… Это настоящий взрослый! Голубой, и беленькая полосочка…
— А почему у него такая рама?
— Потому что он дамский!
Дамский… И цветная сеточка на заднем колесе… И ручной тормоз… И всякие фонарики… Даже педали с фонариками!
— Павел, ты с ума сошел?.. — спрашивает мама. — Зачем ты его припер?
— Нинусенька, мне кажется, я имею право раз в жизни сделать ребенку подарок! — говорит папа.
— Подарок? В честь чего? По какому поводу?
— Я обещал Светлане велосипед.
— Нет, вы подумайте — он обещал! Как вам это нравится? Немедленно готов выполнять любой каприз девятилетней девчонки! Зачем ей, спрашивается, велосипед?
— Велосипед, Нинусенька, требуется для того, чтобы на нем кататься.
