– Тебе слишком нравятся физические контакты. Это выводит из равновесия, – сказала она, а затем добавила: – Ты не хочешь позавтракать? – пытаясь успокоить свои чувства и сгладить волнение, вызванное легким касанием моих губ.
Ее все еще не оставляла мысль о том, чтобы прочитать мои записки, и она делала вид, что обдумывает способ, как украсть мой ноутбук. Я, пожалуй, дам ей почитать их сегодня вечером, если обстоятельства и отношения между нами будут этому способствовать.
Сегодня вечером все обитатели хостела покидают город и отправляются на автобусах в «Козлу», бар для неорганизованных туристов, устроенный в стиле пивного погребка. Фиона приезжает завтра утром, и мне хочется, чтобы мы с Доминик провели вдвоем эту мою последнюю ночь здесь. Она чувствует, что причиняет мне боль, лишь тогда, когда сама проявляет какие-то чувства, в том числе и такие, которые меня раздражают. Она вдруг решительно отказывается целоваться (очень мокро), никогда беспричинно не дает волю чувствам, постоянно говорит о Джоне и Карлосе, а я, несмотря на это, все еще здесь; я вновь чувствую то, что пережил когда-то, и стараюсь на этот раз не упустить своего шанса.
Кто-то когда-то рассказывал мне об одной из теорий любви: любовь превращает экстраверта[54] в интроверта[55] и, наоборот, интроверта в экстраверта. Я стал интровертом. Я не знаю, что явилось причиной этого превращения – Доминик или я просто устал от ментальности неорганизованного странника: кровати с несвежим бельем в хостелах, все вокруг уверены в том, что они всасывают в себя культуру и расширяют кругозор алкогольными возлияниями, а потом дрожат от холода в одежде не по сезону. «Я обнимал коалу и плавал на доске – да-да, уж я-то знаю, что такое Австралия». Возможно, Том прав: я просто одинок. А может быть, Доминик тоже права: то, что тебя кто-то любит, в действительности не так важно – важно то, чтобы рядом был человек, которого есть за что любить.
Я уже устал убеждать и уговаривать и начинаю верить в то, что она права. Она действительно проклятый скорпион.
Пишу это в «Макдоналдсе» на мысе Эрлей, где отдыхаю после еще одной 200-мильной гонки по автостраде Брюс в сторону восточного побережья. Машина покрыта таким толстым слоем налипших насекомых, что кажется экспонатом секции паукообразных Музея естественной истории.
Мы, вернувшись поздно вечером из бара «Коала», сидели на балконе яхт-клуба в Нусавилле. Доменик собиралась вернуться на свою прежнюю работу в Перте, так она решила. Она уже позвонила Джону и сказала, что может спать и на полу в их прежней квартире, но потом добавила, что ничего этого не будет, «потому что Джон этого не хочет. Я слишком сильно обидела его». «Я же говорила тебе, что я женщина-скорпион», – сказала она и, сделав удивленное лицо, спросила, неужто я мог ожидать от нее чего-либо иного.
Вот-вот должен был начаться шторм; в воздухе во множестве порхали ярко расцвеченные попугайчики, словно сдуваемые ветром искры с горящей сигареты, и стрекотали так громко, как будто где-то поблизости терлись друг о друга и искрили миллионы проводов под током. По дороге в хостел мы заговорили о сексе. Когда я сказал, что предпочитаю быть внизу, она заявила, что ей нравится властвовать в постели и заставлять мужчин работать.
– Ты лентяй, – сказала она, и мы снова пошли на мыс к пристани для яхт. Мы легли на песок, я прижался к ней – лицом к лицу и телом к телу, – и мы начали целоваться. Ее спина была жесткой, как доска, выражение ее лица стало сексуально-привлекательным и вместе с тем каким-то сонным и невыразительным.
– Ты хочешь заняться со мной любовью? – спросила она.
– Да.
– Я это знаю. Я это чувствую. И потому я здесь с тобой, – сказала она и, высвободившись из моих объятий, села на стоящую рядом скамью, но я, дабы показать ей, что сейчас я хозяин положения, прижал ее к себе и заговорил о том, что поеду в Перт вслед за ней, что мы поженимся и что у нас будут дети, говорящие на двух языках. Говоря это, я снял с нее джемпер, футболку, а затем шорты, не обращая внимания на ее протестующий лепет о том, что мне «уж очень нравится физическая близость».
– Я не хочу причинять вреда никому, – шептала она мне, когда наше состояние приближалось к пику.
Потом мы сидели на скамье, она примостилась на моих коленях, обхватив руками доску за моей спиной; в этом положении полусидя-полулежа я вошел в нее, наблюдая забавную гримасу, появившуюся на ее лице, и думая лишь о том, чтобы моя попытка быть активным участником любовного действа не сорвалась из-за недостаточной мышечной твердости.
Мы перешли на застекленную террасу бассейна позади хостела, и там я показал ей свои дневниковые записи. Глядя на экран, она сжимала мою руку, когда написанное казалось ей забавным, и гладила меня по плечу, читая описание печальных событий; временами, когда чувства переполняли ее, она отводила взгляд от экрана и смотрела в пространство перед собой. Прочитав примерно три четверти дневника, она передала ноутбук мне.
– Пьеса закончена, – сказала она, и я согласно кивнул головой.
Нынче утром перед моим отъездом Доминик приготовила мне бодрящий напиток с лимонным соком, чтобы я не уснул за рулем и чувствовал себя уверенно в дороге; она собрала мои вещи и проводила меня до машины. Мне казалось, что я вот-вот расплачусь. Я обнял ее, сомкнув руки у нее на спине, и, переступая с ноги на ногу, раскачивал наши прижатые друг к другу тела из стороны в сторону; я заметил, что глаза ее увлажнились, а дрожащий подбородок опустился; но сам я не ощущал ничего, кроме усталости.
Она сказала, что мне надо ехать, и этими словами как будто ударила меня, отчего мои глаза тоже стали влажными. Я приник к ней лицом, но не вытер слезы ее платьем. Я отклонил голову так, что они капнули ей на шею, чтобы она поняла, что в этот момент испытываю я. Она закусила прядь своих волос, ее мальчишеское лицо было усталым и хмурым; мы оба неотрывно глядели в опечаленные лица друг друга. Я был слегка раздосадован тем, что она плакала беззвучно, не в голос, и гладил ее лицо. Его портило лишь красное пятно посредине лба, оставшееся после гормонального расстройства. Ее запястья были усыпаны мелкими красными пятнами, как при потнице, – это тоже результат стресса, объяснила она.
Доминик поцеловала меня, встав на цыпочки, чтобы теснее прижаться губами к губам, а я изо вех сил сжал ее в объятиях. Через несколько секунд она сказала, что хочет уйти, потому что это прощание становится для нее мучительным. Я сел в машину, она, сунув голову в окно, поцеловала меня. Я развернул машину, опустил стекло окна и вновь поцеловал ее, а она засмеялась, радуясь тому, что я вернулся: «Ты всегда возвращаешься».
И я поехал, два раза махнул ей рукой, и вплоть до сего времени не мог понять, отчего я плакал. А плакал я оттого, что знал, что никогда не вернусь назад.
Я только что сдал машину в бюро проката, заплатив 300 долларов за обратный пробег, а это для меня огромные деньги. Сейчас я в хостеле «Магнумс» в домике какой-то непонятной архитектуры, напоминающем хижину в фильме «Охотник на оленей». До встречи с Люси остается одиннадцать дней, и я пока не знаю, как буду добираться дальше на север континента и сколько времени на это потребуется. Я встретил всего одного постояльца из домика, в который меня поселили: он попросил у меня в долг пакетик марихуаны и сказал, что только что перешел в другую комнату, поскольку в 14-й комнате, откуда он съехал, живут не люди, а животные. Они воровали его еду, а одна пара его соседей по комнате как-то ночью каталась по полу, предаваясь любви.
– А в общем-то, здесь не так уж и плохо, много шлюх. Да, да. В Перте их тоже много, но здесь, я думаю, больше.
Почему меня воротит при одном виде неорганизованных туристов: они слоняются большими группами и все выглядят на один манер – непременные татуировки, цветные пляжные шорты, одинаковые короткие стрижки, короткие брюки клеш со множеством карманов. Невероятная скука, которая охватывает тебя, когда они обсуждают график подачи своих автобусов, или их безудержная тошнотворная болтовня о том, что они вычитали в «Одинокой планете» («Байрон-Бей – хипповое место»… «Хервейский залив довольно большой»… «На Брисбейн хватит и одного дня»).
Меня воротит при одном виде неорганизованных туристов потому, что хуже них ничего нет, но все-таки быть с ними лучше, чем быть одному. Разговоры, хотя и нудные, все-таки лучше, чем одинокое молчание, которое не скрашивает и кружка пива, стоящая на столике в углу ресторана «Магнумс».
Прошло немного времени, и у меня появился приятель, предложивший мне ночлег, – Пит. Я только что встретился с ним в прачечной. Мы вместе посмеялись над тем, что делается в автобусе компании «Оз Экспериенс» – в «зеленом долбаном автобусе», как он его называл, – и поболтали, стоя на стене, с которой открывался вид на пляж, где он страдал от периодически наступающей депрессии и где, по его словам, энергетический уровень время от времени понижался. Смех утомил его, но он самым циничным образом рассказал о том, что ему пришлось испытать, когда расстался с Садой, девушкой из Голландии, путешествовавшей с группой. По его словам, он поглотил всю ее положительную энергию. Он знал все отличительные признаки сильных и слабых людей и стремился стать еще более сильным.
