– Гости должны немного расслабиться, – пояснил он, – а иначе все будут скованными и угрюмыми.
Последнее распоряжение касалось Барри Томаса – он должен украсить дом живыми цветами, а за несколько минут до прихода гостей выйти в сад и включить фонтан.
Миссис Мурленд не просто тянула время, разъезжая по улицам и площадям. Она всматривалась в парки и скверы с доселе не ведомым для себя чувством – внимательно разглядывала людей, которые сидели на скамейках в этих парках, пытаясь понять, что представляют из себя эти люди. Саму Миллисент поражало то, что она делает, но сопротивляться этому желанию была не в силах. Миссис Мурленд обуревали противоречивые эмоции. Все началось утром, когда она прочитала газетный заголовок: НОВЫЕ СВИДЕТЕЛИ ПО ДЕЛУ УИЛЬЯМСА. Действительно, нашлись два свидетеля, и оба выступили в защиту Уильямса. Это была очень хорошая новость! И как раз в день ленча у миссис Уильямс! Впервые почти за целый год для Джима Уильямса блеснул луч надежды. Миссис Мурленд бросилась наверх и поделилась своим открытием с мужем. Только после этого она вернулась на кухню и начала читать статью.
Оба свидетеля оказались молодыми людьми – один восемнадцати, другой двадцати семи лет. Они не были знакомы и выступили со своими признаниями независимо один от другого. Оба рассказали, что за несколько недель до смерти Дэнни Хэнсфорд подходил к ним предлагал свой план убийства Джима Уильямса с целью овладения наличными деньгами, которые, как то было известно Хэнсфорду, хранились в Мерсер-хауз. Оба молодых человека встретили Хэнсфорда, когда он болтался по улицам, предлагая свои услуги пассивным гомосексуалистам.
Дойдя до этих строк, миссис Мурленд густо покраснела, но продолжала читать.
Один из свидетелей лежал на излечении в реабилитационном наркологическом центре. Второй находился под следствием в Чатемской тюрьме по обвинению в угоне автомобилей. Частью плана убийства было вовлечение Уильямса в «сексуальную сцену». Оба отказались участвовать в деле. Позже, когда сам Хэнсфорд был убит, один из них подумал: не рой другому яму… Газета цитировала заявление Сонни Зейлера, который собирался использовать оба признания в своей апелляции.
Миссис Мурленд пришла в сильнейшее смятение. С одной стороны, она была счастлива за своего друга Уильямса, но с другой – это немыслимый шок! Миссис Мурленд никогда не интересовалась частной жизнью Уильямса, до тех пор, пока судебный процесс не вовлек ее в незнакомые сферы жизни. Ей пришлось сначала свыкнуться с этой реальностью, а потом что-то с ней делать. Она сделала – выбросив эту реальность, или во всяком случае большую ее часть, из головы. Но теперь незнакомая страшная жизнь снова напомнила о себе. А эти свидетели! Кто они? Мужские проститутки! Мошенники! Грабители! Воры! За завтраком миссис Мурленд вылила всю накопившуюся в ней горечь на своего мужа, который попытался растолковать жене положение вещей.
– Нельзя же ожидать, что этот Дэнни Хэнсфорд, этот отвратительный панк, будет обсуждать план убийства с Маком Беллом или Рюбеном Кларком.
Имена, упомянутые мистером Мурлендом, принадлежали двум наиболее уважаемым гражданам Саванны – президентам двух банков.
Да, пожалуй, в этом есть какой-то смысл, вынуждена была признать миссис Мурленд. Но все же ее ошеломили те гнусности, которые творились на площадях города. Продолжая ездить по улицам и вести свою робкую слежку, она задавала себе вопрос: может быть, вот этот? Миссис Мурленд посмотрела на парня с небрежной прической, развалившегося на скамейке в этот теплый майский день. Но Миллисент тут же пришло на ум, что это могут быть и вон те студенты Колледжа живописи и архитектуры. Как можно вообще что-нибудь сказать наверняка? Миссис Мурленд вздрогнула и посмотрела на часы. Пора было ехать в Мерсер-хауз, но миссис Мурленд все еще не решила главную проблему: что сказать миссис Уильямс? Вряд ли можно воскликнуть: «Разве это не чудесно!», ибо что может быть чудесного в заговоре, включающем содомию, убийство и воровство. В этой жуткой маленькой истории не содержалось ничего, что можно было бы обсудить на приятном вечере. Миллисент сказала мужу, что лучше всего ей разыграть незнание и притвориться, что она не читала утренних газет. Но мистер Мурленд возразил, что тогда миссис Уильямс придется самой говорить обо всем, а это неудобно. Лучше придерживаться другой тактики, посоветовал мистер Мурленд:
– Лучше сказать что-нибудь нейтральное, что-нибудь вроде: «Мы все держим пальцы крестом».
Миллисент так и поступила.
Впрочем, не одна она. Все гости так или иначе, с помощью иносказаний, поздравили миссис Уильямс с многообещающим поворотом в деле ее сына.
– Чувствуется, что лед тронулся, – произнесла миссис Гаррард Хейнс, целуя миссис Уильямс в щеку.
– Сегодня особенно солнечный день, – со значением проговорила Либ Ричардсон.
Александр Ярли высказался несколько по-иному:
– Надеюсь, недалек тот день, когда Джим снова будет среди нас.
Миссис Уильямс просияла.
– То же самое говорил мне и Джеймс: у нас обязательно все будет хорошо.
Двойные двери в конце центрального зала были широко открыты, сквозь них виднелась матовая зелень вечернего сада. Двор Мерсер-хауз разительно отличался от фасада, выстроенного в итальянском стиле. Задний подъезд был выдержан в довоенном[20] стиле – с мощными колоннами и широким портиком в тени разросшихся глициний. Несколько гостей миссис Уильямс с тарелками и бокалами в руках вышли в сад посидеть в плетеных креслах и полюбоваться засыпающим садом, рядами десятифутовых банановых кустов и заросшим лилиями прудом.
Бетти Коул Эшкрафт сидела рядом с Лайлой Мэйхью. Миссис Мэйхью с отсутствующим видом помешивала соломкой томатный сок.
– Мне кажется, что и следующее Рождество мы проведем без милого вечера Джима, – тоскливо произнесла она.
– Ну что ты в самом деле, Лайла, – укоризненно проговорила миссис Эшкрафт, – сейчас только май. До Рождества столько может произойти, да и, похоже, для Джима еще далеко не все кончено.
– Джим всегда устраивал свои вечера накануне бала дебютанток, – продолжала миссис Мэйхью. – Какой это был вечер. Я, право, не могу припомнить, чем мы занимались в эти вечера до того, как Джим начал устраивать свои праздники. Я пыталась вспомнить, но так и не смогла. Память иногда подводит меня, ты же знаешь.
– Не расстраивайся, Лайла, – успокоила миссис Эшкрафт. – Не успеешь оглянуться, как Джим выйдет на свободу и снова начнет устраивать праздники. Теперь-то его точно должны выпустить. Я чувствую это, особенно после того, как эти два подонка вынырнули откуда-то со своими признаниями, что действительно собирались его убить. Чудо, что Джим не застрелил всех троих – он имел полное право это сделать.
Миссис Мэйхью отложила вилку.
– Каждый год Ботина шила мне новое платье специально для вечера Уильямса. Ботина – это моя цветная портниха. Мне кажется, иногда она просто перешивает старое платье, и оно выглядит, как новое. Во всяком случае, мне так кажется. Но в последний раз, когда Джим был уже в тюрьме, я сказала: «Ботина, в этом году нам не о чем беспокоиться. В Саванне теперь нечего будет делать до самого «Котильона».
– Ну, успокойся же наконец, Лайла, – мягко произнесла миссис Эшкрафт. – И ты знаешь, что ответила мне Ботина? Она сказала: «Мисс Лайла, вам, может быть, и нечего делать, но ночь перед «Котильоном» – это ночь нашего бала дебютанток.
– Святые небеса! – простонала миссис Эшкрафт. – Ты не шутишь?
– Нет. У цветных девушек тоже есть бал дебютанток в ночь перед «Котильоном». Когда я услышала это от Ботины, я подумала, как хорошо, но тут же поняла, в этом году мне особенно остро будет не хватать Рождественского вечера Джима.
Миссис Мэйхью отхлебнула ледяного чая и вперила сад невидящий взор.
Обе леди замолчали, а я вдруг заметил, что мужчина и две женщины, сидевшие напротив меня на диване, ведут разговор sotto voce.[21] Они произносили фразы, словно чревовещатели, едва шевеля губами, чтобы их не подслушали. Я напрягся и, когда услышал, о чем они говорят, понял причину их конспирации.
– Это не сработает? – спросила одна из женщин мужчину. – Но почему?
– По нескольким причинам и одна из них заключается в том, что парни выглядят подкупленными Уильямсом.
– Неужели Джим и правда это сделал?
– Конечно, – ответил мужчина. – Я бы поступил точно так же, окажись на его месте. Сонни Зейлер попросил бывшего копа, но хорошего человека, Сэма Уэзерли проверить обоих парней. Сэм сделал вывод, что один из них, скорее всего, говорит правду. Второй – просто мерзавец; у него репутация платного лжесвидетеля, который за деньги выполняет заказы богатых клиентов.
– Но почему Сонни не может использовать только того, кто говорит правду?
