– Я действительно слышал об этом, – поколебавшись, ответил Томас. – У короля Якова были фавориты-мужчины среди придворных. Они являлись, так сказать, особенными друзьями. Думаю, что их было Несколько.
В уголках рта миссис Уильямс появилось некое подобие улыбки.
– Ну ладно, – тихо произнесла она, – тогда все в порядке.
В середине августа, несмотря на заявления новых свидетелей, судья Оливер отклонил ходатайство Уильямса о повторном, третьем, судебном разбирательстве. Сонни Зейлер, не теряя времени, объявил о своем решении подать апелляцию в следующую инстанцию – Верховный суд Джорджии. Через несколько недель окружной прокурор Лоутон был переизбран на свой пост, сохранив, таким образом, возможность вмешиваться в дело на любом этапе.
Когда эти дурные вести дошли до Уильямса, он позвонил на аукцион Кристи в Женеву и заказал портсигар Фаберже, принадлежавший некогда Эдуарду Седьмому.
– Эта покупка обойдется мне в пятнадцать тысяч долларов, которые могли бы понадобиться мне для других целей, – сказал он, – но все же, делая эту покупку, я начинаю лучше себя чувствовать. Пожалуй, я единственный человек, который покупает Фаберже, сидя в тюремной камере.
Чтобы убедить себя и других в том, что в действительности он вовсе не в тюрьме, Уильямс все чаще и чаще прибегал ко всяческим ухищрениям. Он продолжал делать деловые звонки через Мерсер-хауз, диктовать письма, которые потом перепечатывались. Несколько таких писем было послано в газеты и журналы. Одно даже опубликовали в «Архитектурном дайджесте». Это была заметка по поводу публикации в журнале статьи нью-йоркской светской дамы Брук Астор.
«Восхитительно! – писал Уильямс. – Брук Астор познакомила нас со своим замечательным опытом организации официальных обедов. Ее воспоминания послужат нестареющим руководством по искусству жить. С самыми лучшими пожеланиями несравненной и гостеприимной хозяйке – Джеймс А. Уильямс, Саванна, Джорджия».
В своем письме Джим ни словом не обмолвился, что находится в тюрьме. «Это вопрос выживания, – говорил он. – Я внушаю себе, по крайней мере, в воображении, что я не здесь».
Однако, куда бы ни уносило сознание дух Джима Уильямса, но уже ранней осенью стало ясно, что тело его вряд ли покинет тюремную камеру до Рождества. В светском календаре Саванны снова образуется зияющий провал в день накануне бала дебютанток, в день, официально зарезервированный под Рождественский вечер Уильямса. Мне вспомнилась Лайла Мэйхью с ее жалобами на то, что в этот вечер ей будет решительно нечем заняться. Припомнил я и ее рассказ о чернокожей портнихе, говорившей, что в тот день бывает бал черных дебютанток. Чем больше я думал об этом, тем больше долг бытописателя нашептывал мне на ухо, что я просто обязан как можно подробнее разузнать об этом бале, если повезет, то и получить приглашение на него.
У чернокожих жителей Саванны была своя традиция бала дебютанток, насчитывавшая около сорока лет. Спонсировал проведение этого бала ученый совет «Альфа-фи-альфа» – черное братство Саваннского государственного колледжа. В общенациональном масштабе «Альфа-фи-альфа» являлась старейшей организацией черных учащихся и выпускников колледжей, возникшей в начале нашего столетия в Корнуоллском университете. Цели этого братства были более значительными, чем позволял предположить его девиз: «За больший и лучший негритянский бизнес», характерный для необразованной части черного населения. Действительно, в ученый совет Саванны входили шестьдесят пять человек, а в общегородское правление – только пятнадцать, да и активность первого была существенно выше.
Члены «Альфы», имевшие высшее образование, представляли привилегированный слой черной общины Саванны – учителя, директора школ, врачи, священники, представители малого бизнеса и адвокаты. Не было там банкиров, учредителей наиболее влиятельных юридических фирм, директоров крупных корпораций и наследственных богачей. Члены «Альфы», в противоположность членам «Котильона», не входили ни в Оглторпский клуб, ни в гольф-клуб, ни в яхт-клуб. Один из трех членов городского совета являлся членом «Альфы», но нельзя было утверждать, что «Альфа» оказывала заметное влияние на жизнь Саванны, – черные отнюдь не решали судьбы города. Деятельность «Альфы» сводилась к ежегодной регистрации чернокожих избирателей, изыскиванию средств на школьное образование и нескольким светским мероприятиям, служившим преддверием бала дебютанток.
Сам же бал явился детищем доктора Генри Кольера, гинеколога, который первым из негритянских врачей стал оперировать в госпитале Кэнддера. Идея бала родилась у него в сороковые годы, когда он прослышал о подобном опыте группы чернокожих бизнесменов из Техаса. Доктор поделился своими мыслями с товарищами по «Альфе», и те поддержали полезное начинание, согласившись его финансировать.
Доктор Кольер жил на бульваре Миллс-лейн, в нескольких милях к западу от центра. Свой дом он строил в пятидесятые годы, когда никто не отважился бы продать ему участок в белом анклаве Ардсли-парк. Дом представлял собой хаотичное нагромождение кирпичных пристроек, которые возводились на протяжении многих лет без всякого видимого плана. Скромный подъезд открывался в двухсветное фойе с большой винтовой лестницей и двухъярусным фонтаном в центре. Доктор Кольер, бодрый мужчина около семидесяти лет, тепло встретил меня и пригласил в комнату, примыкавшую к кухне, где мы пили кофе, а доктор с энтузиазмом рассказывал мне о своем любимом предмете – ежегодном бале дебютанток.
– Первый бал состоялся в тысяча девятьсот сорок пятом году, – говорил он. – Тогда мы представили пятерых девушек и разработали систему, которой придерживаемся до сих пор. Члены братства выставляют своих кандидаток, а мы проверяем, отвечают ли они нашим критериям. Девушки должны отличаться высокой нравственностью – это для нас самое важное. Они должны обязательно окончить с хорошими оценками среднюю школу. Мы непременно беседуем с их соседями, учителями и священниками тех церквей, в которые эти девушки ходят. Основанием для дисквалификации является твердо установленное плохое поведение кандидатки: она ушла из дома, часто посещает вечеринки и ночные клубы или имеет неприятности с полицией. Если девушка делала аборт, то она тоже автоматически исключается из списка кандидаток: После того, как ее кандидатура одобрена, девушка должна пройти то, что мы называем «Неделей очарования». В течение этого времени ее учат грациозно вести себя и уметь нравиться. Этим занимаются «алфавитки»… жены членов «Альфы», – пояснил доктор Кольер, заметив мой недоуменный взгляд.
Доктор Кольер открыл памятный фотоальбом.
– Это наш первый бал, – продолжал он. – Мы проводили его на Коконат-Гроув, в негритянском танцевальном зале. В те годы общественные здания были сегрегированны, и ни один отель не предоставил бы нам свое бальное помещение, а газеты вели себя так, словно нас не существовало вовсе. О нас писала только черная пресса. С интеграцией все изменилось. В шестьдесят пятом году мы представляли наших дебютанток в бальном зале старого отеля «Де Сото» – в том же зале, где не следующий день проводился бал «Котильон». С того времени «Саванна морнинг ньюс» впервые удостоила черных формами вежливого обращения – мистер, миссис и мисс, и начала публиковать списки дебютанток. Я не могу сказать, что мы достигли полного равенства с «Котильоном», конечно же, нет. На страницах светской хроники все время печатают отчеты обо всех мелких событиях, которые предшествуют балу «Котильон» – ленчах «мать и дочь», выездах на барбекю и пикниках с устрицами и всем прочем, но, когда мы предоставляем в газеты фотографии наших мероприятий, их не печатают. Однако… – доктор Кольер беспечно махнул рукой, – со временем придет и это.
Доктор Кольер продолжал с увлечением листать альбом – передо мной проходили год за годом. Приблизительно с семидесятого лица дебютанток начали темнеть. Это изменение совпало по времени с зарождением движения «Черная гордость», и члены «Альфы» смягчили требования к оттенку кожи.
Доктор Кольер продолжал переворачивать страницы.
– Знаете, – сказал он вдруг, – некоторые утверждают, что наш бал дебютанток – это точная копия бала «Котильон», и, конечно, эти люди правы. Но кое в чем наш бал лучше. Посмотрите-ка на этот снимок, для меня это прямо бальзам. – На снимке выступающие друг за другом девушки грациозно опирались своими левыми руками на правые руки сопровождающих их юношей. – Знаете, что они делают? – спросил доктор Кольер. – Они танцуют менуэт. В «Котильоне» этого не делают. – Доктор Кольер рассмеялся довольным, заливистым смехом. – Да, да, наши девушки танцуют менуэт!
– Но почему вы выбрали именно этот танец? – поинтересовался я.
