– Но почему Сонни не может использовать только того, кто говорит правду?
– Потому что никакие присяжные не поверят уличному хулигану, да, к тому же, это и не существенно, Мотивы Дэнни Хэнсфорда не играют в этом деле никакой роли. Возможно, он и хотел убить Джима, но нет никаких доказательств, что он действительно пытался это сделать. Нет даже доказательств того, что он в ту ночь держал в руках оружие. Нет отпечатков пальцев и нет следов пороха на руках. Все дело в фактических уликах. Если бы Джим мог заплатить деньги за дискредитацию фактических улик, то такие деньги не пропали бы даром.
На крыльцо вышла миссис Уильямс с «поляроидом» в руках.
– Итак, – провозгласила она бодро, – все улыбаются!
Гости оторвались от тарелок, и Бланш щелкнула затвором. Камера издала жужжащий звук, и в прорези появился черный уголок отснятого кадра. Миссис Уильямс прошла на кухню и положила готовый снимок вместе с другими на буфет.
– Потом я пошлю эти снимки Джеймсу. Я знаю, когда он их увидит, у него создастся впечатление, что и он был на ленче. Я точно это знаю. Когда происходит что-то важное, я делаю фотографии и посылаю ему. Когда у входа зацвели глицинии, я сфотографировала их и послала снимки Джеймсу. Он позвонил мне и сказал: «Спасибо, мама, теперь и я знаю, что наступила весна».
На черном поле начали проявляться лица. Вот Эмма Келли, сидящая в гостиной между Джо Одомом и Мэнди. По приезде Эмма сказала, что вот уже восемь месяцев она начинает все свои концерты «Шепотом», потому что это любимая песня Джима. Джо с иронической улыбкой заметил, что если дела и дальше пойдут так же, то скоро они с Джимом поменяются местами.
Но вот на снимке появились еще два лица, которые заставили многих гостей протереть глаза в полном недоумении: Ли и Эмма Адлер.
– Теперь я, кажется, видела все, – проговорила Катрин Гор, когда чета Адлеров входила в зал.
Антагонизм между Ли Адлером и Джимом Уильямсом приобрел новое измерение после сближения Адлера со Спенсером Лоутоном. Недавно Лоутон заявил о намерении добиваться своего переизбрания, и Адлер взял в банке кредит в 10000 долларов для проведения избирательной кампании прокурора. Адлер не пытался скрыть их близость, наоборот, он повесил большой плакат «ПЕРЕИЗБРАТЬ СПЕНСЕРА ЛОУТОНА» на ограду своего дома, Улыбающаяся физиономия Лоутона была хорошо видна из окон Мерсер-хауз. Как бы то ни было, но Джим все же сумел посмеяться над своим врагом. Адлер выступал на вечере, посвященном сбору средств в фонд избирательной кампании Лоутона, и зачитал телеграмму от «горячего сторонника» окружного прокурора, который, к великому сожалению, не смог прибыть на торжество. Телеграмма оказалась шуткой и была подписана: «Джим Уильямс, тюрьма графства Чатем» В этом послании содержалось пожелание самой поганой удачи и полного невезения милому прокурору. Однако, телеграмма нисколько не рассмешила собравшихся. «Это провокация, – сделал заключение один из гостей. – Мы все почувствовали себя неудобно, особенно Спенсер Лоутон, который тоже присутствовал при этом».
Все знали, что, даже сидя в тюрьме, Уильямс продолжает вести войну против Спенсера Лоутона, ссужая деньгами его противников. В газетах Саванны появились большие статьи под такими заголовками, как: «ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР ЛОУТОН ОБВИНЯЕТСЯ В КОРРУПЦИИ И НАРУШЕНИИ ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРАВА». Газета напомнила избирателям, что Верховный суд Джорджии обвинил Лоутона в «нарушении функции уголовного процесса, которая заключается в установлении истины». Статья была написана и оплачена Джимом Уильямсом.
Со своей стороны, Адлеры недоумевали, с какой стати им было прислано приглашение. В книге для гостей они написали в скобках против своих имен слово «соседи», чтобы все знали, что их связь с хозяином дома – чисто географическая.
Миссис Уильямс сунула фотографию с Адлерами в середину стопки.
– Я уверена, что у Джеймса были веские причины, – произнесла она с обычным своим спокойствием, – но этот Адлер однажды ужасно меня разозлил, Я никогда не стану рассказывать об этом Джеймсу. Случилось это месяца три назад. Однажды Ли нанес мне визит вежливости, и я подумала: он прекрасно знает, что Джим сидит в тюрьме, значит, надо прийти и посмотреть, нельзя ли чем поживиться в его доме. Он, видимо, думал, что найдет здесь голые стены и пустые комнаты. Короче, он зашел, был очень вежлив и предупредителен. Но я видела его насквозь. Я знала, что он вовсе не любит Джеймса. Ли сказал мне: «Миссис Уильямс, я видел мистера такого-то с аукциона Сотби в Нью-Йорке и все такое прочее. Словом, если я могу что-то сделать для Джеймса, или если он захочет что-то продать, то скажите мне об этом». Вот так! Я была готова взорваться, но сдержалась и не произнесла ни одного грубого слова. Я мысленно успокоилась, а потом обратилась к Леопольду: «Я очень признательна вам, мистер Адлер, но даже там, где он сейчас находится, Джеймс сумел сохранить свои связи. Он может позвонить в Нью-Йорк. Он может позвонить в Лондон. Он может позвонить в Женеву». Я была с ним очень мила, но внутри у меня все кипело, потому что я знала – он пришел на разведку.
Было совершенно ясно, что Джим Уильямс пригласил Ли Адлера на ленч из-за близости последнего к Спенсеру Лоутону. По мнению Уильямса Адлер управлял Лоутоном, как марионеткой. «Леопольд – это невидимая сила, стоящая у трона, – говорил мне Джим. – Он похож на визиря при османском дворе – стоит за шелковой занавеской и нашептывает в ухо своему владыке. Лоутон не решится ни на один шаг без одобрения Адлера. Это делает Леопольда опасным, особенно для меня. У него достаточно оснований ненавидеть меня. Ведь это я добился его изгнания из правления Телфэйрского музея, когда был его президентом. Да я просто уверен, что это именно Адлер науськал Лоутона повесить на меня убийство первой степени вместо непредумышленного убийства, хотя он это и отрицает. Он опасен, это не подлежит никакому сомнению. Но я его понимаю. Я могу говорить на его языке, если потребуется. Никогда не поздно отработать задний ход и помахать оливковой ветвью. Мое дело вновь открыто после появления двух новых свидетелей. Я очень хорошо чувствую обстановку и не хочу, чтобы, когда мое дело станут пересматривать, Адлер вновь стоял за ширмой и дергал за веревочки».
У Уильямса наверняка было кое-что в запасе: подготовленная апелляция, новые свидетели и кандидат на место окружного прокурора, готовый свалить Лоутона. Ни одна из этих возможностей не казалась слишком многообещающей, но если Уильямс находил в них утешение, то что плохого? Конечно, трудно было рассчитывать, что приглашение на превосходный ленч привлечет Адлера на сторону Уильямса, но Джим сделал все возможное для этого: бесхитростное очарование матери деликатесы Люсиль, компания старых друзей и, не в последнюю очередь, присутствие Минервы. Она приехала специально для такого случая из Бофорта, одетая, как служанка. Первый час она стояла в столовой, невозмутимо глядя, как гости наливают себе напитки и накладывают еду в тарелки. Потом она расхаживала по дому, разнося чай со льдом. Налила она два стакана и Адлерам, жуя в это время корень и пристально разглядывая чету сквозь пурпурные стекла своих очков в тонкой металлической оправе.
Уильямс был осведомлен о ходе праздника, периодически звоня домой, пока продолжался ленч. Он напомнил, чтобы Барри Томас включил фонтан (о чем тот забыл) и на протяжении всего времени несколько раздавал указания матери и Люсиль. Когда ушел последний гость, миссис Уильямс и Барри Томас отрапортовали Джиму, что ленч имел большой успех, а мать пообещала сыну, что назавтра привезет ему в тюрьму фотографии.
Повесив трубку, миссис Уильямс некоторое время молча сидела возле стола, разглядывая утреннюю газету и о чем-то мучительно размышляя.
– Барри! – окликнула она Томаса. Тот остановился в дверях и обернулся.
– Что такое, миссис Уильямс?
Бланш в нерешительности замялась, ее что-то смущало. Она снова посмотрела в газету, на первой странице которой был материал о новых свидетелях.
– Я… Меня интересует одна вещь, – проговорила она наконец. – Тут вот все говорили о Джеймсе… что тот парень Хэнсфорд… и вот теперь эти двое тоже… – Миссис Уильямс ткнула пальцем в газету. – Я стараюсь не обращать на это внимания. Но у меня ничего не получается. Но вот я помню, что когда-то я слышала то же самое о короле Якове Английском. Ну, это тот самый Яков, который написал нашу Библию, знаете? Вы когда-нибудь слышали об этом? О том, что король Яков[22]… ну, вы понимаете.
– Я действительно слышал об этом, – поколебавшись, ответил Томас. – У короля Якова были фавориты-мужчины среди придворных. Они являлись, так сказать, особенными друзьями. Думаю, что их было Несколько.
В уголках рта миссис Уильямс появилось некое подобие улыбки.
– Ну ладно, – тихо произнесла она, – тогда все в порядке.
