— Ах, так.
— Я очень долго не могла прийти в себя. Даже когда вышла замуж, но он мне помог. Через некоторое время все стало на свои места, и я снова начала работать.
Он устраивал выставки ее картин в Риме, а потом и в других городах. Он очень гордился всем, что она делала. Единственной тенью, омрачавшей их жизнь, было то, что она как будто не могла иметь детей. Но потом, когда ей дополнилось тридцать восемь, она забеременела. Рикардо был вне себя от восторга. Девять месяцев спустя она осталась вдовой с неполноценным ребенком на руках.
— Он погиб в автомобильной катастрофе за две недели до того, как родился Джованни. Он отправился в Рим на заседание комитета. — Она улыбнулась. — К тому времени он уже стал председателем своей комиссии, хотя и посмеивался, что про экономику так ничего и не узнал. Он торопился домой ко мне. И погиб.
— Какая трагедия.
— Да. — Она смотрела куда-то мимо него. — Первые дни мне хотелось одного — умереть. Но я носила под сердцем его ребенка и потому должна была терпеть и жить. Ну, а потом родился Джованни.
Новорожденный не показывал нормальных реакций. Синюшность, и он почти не кричал. Акушер пригласил педиатра.
— Я ничего не знала. Всю ночь мне снился мой сын. Я просыпалась три раза, звала сестру и умоляла показать мне его. А утром пришли врачи и сказали, что Джованни родился с синдромом Дауна. Они посоветовали не брать его домой. Они сказали, что было бы ошибкой привязаться к нему. Он всегда будет только бременем, и меня ждут одни страдания. Словно можно было добавить что-то к страданиям, которые я уже испытывала.
Деон опустил глаза и желал одного: чтобы она замолчала.
— Деон, ребенка начинаешь любить не после того, как он родится. Его любишь с той минуты, когда узнаешь, что он будет. Мой ребенок особенный. Некоторым из нас дано больше, другим меньше. Я приняла Джованни таким, как он есть. Так вот, я должна сделать все, чтобы в пределах его возможностей он жил полной жизнью.
Она замолчала. Все? Сказать, что им пора?
Зажужжал селектор, и он с облегчением нажал на клавишу.
— Да?
— Извините, что помешала, профессор, — сказала Дженни. — Звонит ваша жена.
— Деон? — Голос Элизабет был резкий и настойчивый. — Деон?
— Да, я слушаю, — сказал он.
— Прошу тебя, приезжай домой.
— Что?
— Я прошу тебя приехать.
— Домой? — Его стесняло присутствие Триш. Он крепче прижал трубку к уху. — Что случилось?
— Я просто прошу. Немедленно.
— Но в чем дело? — Это было так неожиданно, что он не сумел справиться со своим голосом, и в нем прозвучало раздражение. — Что случилось?
— Это не телефонный разговор.
— О господи боже! Неужели ты думаешь, что кому-то прядет в голову…
— Что?
— Да нет, ничего, — пробормотал он. — Все-таки, что стряслось?
— Разве недостаточно того, что я прошу тебя приехать? Можешь ты сделать раз в жизни, как я прошу?
Ее раздражение усилило его собственное. Он заставил себя сдержаться, хотя и с трудом. Только без ссоры. Когда угодно, только не сегодня.
— Видишь ли, сию минуту я не могу приехать. У меня пациент. А потом я еще должен вернуться в детскую клинику, там…
Он услышал, как она задохнулась от гнева.
— Пациенты! Клиники! Операции! Дети! Ничего другого мы от тебя не слышим. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что у тебя самого есть дети?
— Элизабет, прошу тебя, успокойся. Если это так важно, я, конечно, приеду. Но…
— Вот-вот. Без этих «но» ты не можешь. Ладно, оставайся со своими пациентами, сестрами, вонючими клиниками!..
— Послушай, дорогая, — выдавил он, сдерживая себя из последних сил. — Успокойся и все-таки скажи мне, что случилось.
— Поди ты к черту!
Раздались короткие гудки.
Деон отвел трубку от уха и расстроенно посмотрел на нее. Затем перевел взгляд на Триш и попытался улыбнуться.
— Мне звонила жена.
Она тут же поднялась.
— Мне пора.
Он остановил ее движением руки.
— Нет, пожалуйста. Я…
Но она решительно покачала головой.
— Нот-нот, я ухожу. Уже без двадцати четыре. Я не хочу опаздывать.
— Хорошо. Я подвезу тебя до клиники. — И, предупреждая возражения, поспешил добавить: — Мне все равно но пути.
По дороге в клинику они почти не разговаривали. Он с некоторой тревогой вспоминал звонок Элизабет. Что там могло стрястись? Конечно, ничего серьезного, иначе она сказала бы ему. Он успокоил себя мыслью, что Элизабет вообще склонна к драматизированию. Наверняка повздорила с прислугой, вот и все. Или с Лизой. Ну конечно, поссорилась с Лизой.
Он предложил Триш проводить ее в клинику, но она отказалась. Это его даже обрадовало.
— Завтра у нас будет диагноз кардиологов, — сказал он. — Так я жду тебя во второй половине дня примерно в это же время.
Она поблагодарила его.
Отъезжая, он посмотрел на них в зеркало заднего вида. Триш и ее сын стояли перед входом в клинику, спиной к нему.
Улицы, как всегда в дневное время, были запружены машинами, и до детской клиники он добрался только в половине пятого.
В послеоперационной дежурил Мулмен, высокий невзрачный молодой человек. Дужки его очков были кое-как обмотаны лейкопластырем. Большие руки вылезали из рукавов. Вот уж не скажешь, по первому впечатлению, что такой может внушать доверие.
— Как дела? — спросил Деон, одним взглядом охватывая все, от осциллографа до дренажных бутылочек, мочеприемника и кривых на графике.
Он уже обдумал то, что увидел, проанализировал, сделал выводы.
— Она была чуть беспокойна, — сказал Мулмен. — Так что я дал ей пять миллиграммов петидина, и она уснула.
Мариетт лежала с закрытыми глазами. На рот и нос была наложена кислородная маска, из ноздри свисала тонкая трубка. Деон подошел к кровати и потрогал ноги девочки — теплые; пульс отчетлив. Хоть циркуляция в порядке. Сестра измеряла мочу, стекавшую в пластиковый мешочек, укрепленный на раме кровати. Деон вопросительно посмотрел на нее.
— Выделение очень хорошее, сэр. Два с половиной кубических сантиметра за последний час.
Он повернулся к Мулмену.
— Лазикс еще не вводили?
— Нет, профессор, — ответил тот, глядя на столбик красной жидкости в венозном манометре.
На диаграмме ритм миокарда шел чистой линией, зубцы «QRS» показывали устойчивые сто двадцать два удара в минуту. Водитель ритма не способен менять скорость в зависимости от требований организма. Деон поборол искушение дотронуться до рукоятки прибора, просто чтобы посмотреть, что получится. Он знал — это ничего не даст.
— Ну, хорошо. Я еду домой. В палатах все в порядке?
— Только малыш Маньяни, сэр.
— Маньяни? — Деон, сдвинув брови, посмотрел на дежурного врача. Ах, да. Ну Конечно. Маленький африканец из Транскея. Врожденный порок. Операция на прошлой неделе. Обходное шунтирование; и малыш отлично ее перенес. Он видел мальчика сегодня на утреннем обходе. Шумы вверху слева, как полагается. — Да, я знаю. Так что с ним?
— Полчаса назад, сэр, звонила палатная сестра. Ребенок был беспокоен, и она спрашивала, не дать ли ему морфия.
— Ну, ну?
Деон требовал от персонала четкости и краткости. Но краткость Мулмену явно не давалась.
— Я подумал, что лучше мне посмотреть самому, — мямлил дежурный врач. — И оказалось, число дыханий постоянно увеличивается. Циркуляция стала хуже, чем утром, и мочился он всего два раза.
Деону надоел этот бесконечный анамнез, и он пошел к двери, пока Мулмен еще говорил.
— Идемте взглянем на него, — обернулся он с порога.
Маленькому Маньяни стало заметно хуже. Дыхание — шестьдесят в минуту, пульс — сто шестьдесят. Он был холодным, и синюшный цвет проступал отчетливей, чем утром.
Деон взял у Мулмена стетоскоп и послушал легкие. Большой участок не прослушивался, в основании правого — бронхиальные хрипы. По меньшей мере половина этого легкого спалась.
— По-видимому, коллапс средней и нижней долей — ателектаз. — Он начал отдавать распоряжения. — Отправьте назад в послеоперационную палату. Рентген грудной клетки. Капельницу. Введите отсос в трахею, чтобы привести легкие в порядок, на ночь — кислород. Я — дома. Когда будет готов снимок, позвоните.
Он чувствовал, как в нем нарастает нервное напряжение, и обрадовался — он знал это чувство и привык черпать в нем поддержку. Прилив энергии, остроту восприятия, подстегивающие мысли и все реакции. Он ощущал это пробуждение всех своих сил и был доволен, потому что оно становилось само собой разумеющимся и о нем можно было забыть.
Содержание кислорода в крови должно быть очень низко, особенно если половина правого легкого не работает. Возможно, недостаточная физиотерапия. Палаты «для небелых» всегда полны, так что иногда приходится ставить дополнительные кровати, а персонала хронически не хватает. Самое лучшее для малыша — вернуть его в послеоперационную палату. Дети дают один-единственный шанс. И если его упустишь, пеняй на себя.
