— Но у нас-то «Соло»? — спросила я Алексея. — На «Соло» можно без коляски?
— Можно-то можно, — постукивая зубами, ответил Алексей, — вот только он у меня зарегистрирован, как обычный, когда я его на учет ставил, инспектор, который номера сверял, мне вписал номер модели с коляской. Дело в том, что это один из первых мотоциклов без коляски, на раме указана колясочная модель, а в документах — одиночка. Ну, гаишник посмотрел шильдик на раме и исправил. Я не отследил вовремя, так в документах и осталось…
— Замерз? — я почувствовала прилив жалости к своему хрупкому водителю.
— Да нет, нормально…
Ждать пришлось минут десять. Эдик вернулся с поста, на ходу пряча в карман бумажник.
— Сколько? — тихо спросил его Виктор.
— Как обычно, пятьдесят.
— На бензин хватит?
— Должно.
— Тогда вперед! — вдруг рявкнул Макаров, лягнул стартер и открутил ручку газа.
Его чудовищный мотоцикл, приподнявшись на заднем колесе, скакнул вперед. Мы рванули следом.
После Бабушкина опустевшая дорога выстрелила в темноту по прямой. Мы ехали, ехали, ехали… Дождь то прекращался, то припускал с новой силой, каждые тридцать секунд я без особого результата вытирала очки, — кожаные теплые перчатки можно было выжимать. Фары встречных машин расплывались в неясные радужные пятна.
Слабый свет мотоцикла почти не освещал дорогу. Хорошо, что асфальт был ровный, почти без выбоин.
Виктор, которому надоела наша размеренная езда, когда ничего не происходит, и нет никакой возможности увидеть, где ты, собственно говоря, едешь, забавляясь, выходил на встречную полосу узкой дороги, и ехал рядом с нами. В две фары можно было хоть что-то рассмотреть впереди. Когда вдалеке появлялась встречная машина, он пристраивался за нами, а потом снова с яростным воплем выезжал на встречную полосу. Его черный согнутый силуэт выделялся на фоне темного неба. Руслан и Эдик ехали сзади. Прошло немало времени, прежде чем синий дорожный знак поведал нам о том, что справа от дороги находится турбаза Култушная. Ребята по очереди притормозили у него и поехали дальше. Наконец, это всем надоело, и Виктор включил поворотник. Маленький караван остановился на обочине. Все сгрудились возле Алексея.
— Лёха, теперь уже понятно, что Белецкий нас не догонит, да и поехал ли он, неизвестно, — сказал Макаров. — Схема проезда у тебя?
— Нет, осталась у Белецкого. Да я её помню, там река, то ли Большая, то ли Белая, кажется, все же Большая. А улан-удэнцы обещали нас ждать на дороге, мы не должны проехать мимо них.
Несмотря на собачий холод и усталость, которую я не испытывала со времен лыжных походов далекого детства, я мысленно рассмеялась. Мы ехали в неизвестность!
Класс! Нет, в самом деле. Мне это даже понравилось. Почему бы и нет? В конце концов, я ведь хотела сильных ощущений, значит, я их получу.
На размышление у Виктора ушло не более десяти секунд.
— Култушную мы уже проехали. Едем еще пять километров, если никого не встречаем, ищем съезд и ставим палатку. Все согласны? Вперед.
Но не успели мы проехать и километра, как с обочины нам замахали, закричали и замигали фарами. Нас ждали. На левом отвороте стоял светлый «Москвич», а на обочине — пара мотоциклов. Кто-то, размахивая руками, бросился к нам, парней хлопали по спинам, жали руки, рассматривали друг друга при свете фар и слабенькой лампочки в салоне машины.
— Ой, там девушка? Дайте девушке чаю! — кричал очень громкий женский голос. — Пусть она идет в машину, она замерзла!
И меня уже кто-то обнимал за плечи, заглядывал в прорезь шлема, увлекал к такому теплому, такому заманчивому салону машины.
Я проявила стойкость. Ведь это предательство — сесть в нагретое нутро «Москвича», когда мой водитель остается под дождем? Ведь предательство, правда? И я осталась.
Где-то впереди светились окна, там была деревня. Наконец, кто-то крикнул:
— Эй, Андрюха, проводи их до места!
На обочине затрещал двухтактник*.
Мы быстро попрыгали на мотоциклы и понеслись куда-то во тьму. В первый раз мне стало не по себе, — мы неслись с какой-то устрашающей скоростью по гравийной дороге. Какие ямы и выбоины нас могли ждать впереди, неизвестно. Стоп-сигнал мотоцикла нашего «сусанина» угольком горел далеко впереди. Деревня быстро осталась где-то в стороне, мелькнули фонари над крыльцом черного домика, чьи-то тени. Мы снова оказались в темноте. И тут я в первый раз взмолилась.
— Лёш, потише, пожалуйста! Потише…
Алексей притормозил, нас тряхнуло на мосту, потом он снова добавил газу и вдруг заозирался, заоборачивался, затормозил, остановил «Урал» прямо на дороге и, бросив мне:
— Руслан упал! Я сейчас! — убежал. Потом вернулся, включил габариты и снова исчез в темноте.
Я безрезультатно вглядывалась в ночь. Как он понял, что Руслан упал? Я ничего не слышала… Сейчас, напрягая слух, я слышала вскрики далеко сзади. Я хотела было бежать назад, но впереди показалась чья-то машина, и оставить мотоцикл с вещами я не решилась. Я сильно устала. Так устала, что не могла стоять на ногах. Я села на мотоцикл и, слизывая с губ капли дождя, стала терпеливо дожидаться Алексея.
Потом я легла грудью вперед, на холодный бак и уперлась шлемом в стойки руля.
— Нормально, с ним все нормально, — сказал Алексей, вернувшись.
Оказалось, Руслана подвела тяжелая палатка, сшитая из камазовского тента. Она была привязана к багажнику обычной веревкой. От тряски палатка свесилась на одну сторону, на ухабах деревенского моста, на раскисшей глине мотоцикл занесло. Не ожидавший от дороги такого подвоха, Руслан не смог удержать «Урал» и упал. Эдик, шедший следом, не успел затормозить, и переднее колесо «Явы» ударило Руслана в голову. Его спас шлем. Хорошие шлемы делают итальянцы. Наш полиэтиленовый «черпак» раздавило бы. Мотоцикл пострадал незначительно: сорвало крепление крышки головки цилиндра, да из двигателя разлилось немного масла. Долго искали болт, потом долго ехали куда-то вниз по глине и траве… Потом мы оказались в центре поляны, кругом стояли палатки, кто-то совал нам чашки с теплыми макаронами… Когда шум мотоциклов, снующих в темноте, и музыка, доносящаяся из автомобилей, затихали, где-то недалеко за палатками было слышно тяжелое дыхание Байкала. А потом дождь, который все время накрапывал, плавно перешел в ливень, и мы с Алексеем, наконец, стали ставить палатку.
Окоченевшие пальцы не гнулись, резинки, стягивающие алюминиевые стойки, рвались.
Алексей подсвечивал фарой. Когда крохотная, вся в маскировочных пятнах палатка была установлена, я поняла, что жить в ней нельзя. Чтобы в неё залезть, мало было встать на колени, в неё нужно было заползать змеей. Развернуться в ней тоже было невозможно, выходить можно было только вперед ногами. Я втиснулась внутрь, почти лежа расстелила себе коврик и спальник, Алексею одеяло, в ногах втиснула по бокам мокрые сумки. Скинула тяжелую, набравшую в себя воды парку, мокрые джинсы, напялила сухое трико и позвала Алексея. Он пробрался на свое место, переоделся в темноте в сухое. Я вспомнила о совете, который давала мне Вера, что-то там про свечу и рассмеялась в темноте. По палатке гулял ветер.
Я лежала, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи. Меня беспокоило, как стояла палатка, — дорога к лагерю проходила совсем рядом, как бы на нас в прямом смысле слова не наехал Белецкий. В темноте можно и не заметить крохотный тент защитного цвета.
Шум снаружи постепенно затихал, все реже хлопали дверцы машин, стала тише музыка, и, в конце концов, остался только один звук — неторопливый шелест дождя.
Я натянула шапку до носа и с головой накрылась спальником. Я постаралась сжаться в комочек, чтобы зря не терять драгоценное тепло. Когда же я согреюсь? Через полчаса мои зубы стали выбивать чечетку, и стало ясно, что уснуть в такой холод невозможно. В такой холод можно ехать, можно идти, можно даже работать, спать — нельзя…
— Тебе холодно? — я не выдержала первой.
— Уг-м, — Алексей слабо шевельнулся, я явственно различила стук его зубов.
— Надо греться.
— Как? Свечку зажгем? — Алексей невесело рассмеялся, он уже знал про совет Веры.
— Нет, старым индейским способом.
— Это как?.. — он застеснялся.
— А так, — я расстегнула спальник. — Иди сюда.
— Зачем?..
— А затем, что вдвоем теплее. Так что давай греться.
Долго уговаривать не пришлось. Он придвинулся, затолкал в спальник ледяные ноги.
— Поворачивайся, я тебя греть буду, — сказала я, он послушно повернулся, и я обхватила его замерзшие плечи, прижимая к себе.
Вскоре мы и в самом деле согрелись и заснули. Нас разбудил рев моторов и крики.
Это приехал Белецкий. Алексей на минуту выглянул наружу, а потом снова заполз в тепло. На этот раз он обнял меня, и мы снова уснули.
