Минотавр с сыном катались на автодроме, Лаврова на лавочке ела мороженое. Ей до сих пор было за себя стыдно.
«Плевать», — решила она, завидев смеющегося Никиту и его отца. Мальчик уже все забыл или ничего не понял.
Они остановились у зеленого «Хаммера». Никита запрыгнул на переднее сиденье, Минотавр открыл заднюю дверцу.
— Я сама, — сказала Лаврова. — Мне нужно заехать еще в одно место.
— Попрощайся с Наташей, — Минотавр повернулся к сыну.
Тот протянул ладошку. Лаврова подошла ближе и осторожно пожала ее. Она была маленькая и липкая. От колы, наверное.
Лаврова возвращалась домой в троллейбусе. Из-за жары ее разморило и хотелось спать. Тогда она сняла джинсовую курточку и вдруг вспомнила маленького мальчика.
«Как ему живется с этим чудовищем?» — подумала она.
Лаврова пила охлажденное белое вино на кухне у Минотавра. Он сидел напротив в деловом костюме и галстуке. Он не снял ботинки, Лаврова тоже решила остаться в туфлях. Ее рабочий день только закончился, и она была голодна.
— Есть хочется, — сказала она.
— Еды нет.
— Где живет твой сын? — она вспомнила кингбургер.
— Дома.
— А мы где?
— Не дома.
— Логично. — Лаврова отпила вино из фужера. — Чего канителиться? Давай действуй. Я тогда успею вовремя поужинать.
— Интересно, — Минотавр усмехнулся.
— Что интересно? — ощетинилась Лаврова.
— Какая ты на самом деле?
— А мне не интересно, какой ты на самом деле.
— Значит, тебе на всех плевать, — сухо произнес Минотавр.
— Точно.
Минотавр поднял на Лаврову глаза, в них была ненависть. Она окутала Лаврову легким аэрозольным облачком, острыми льдинками царапнула ей лицо, обожгла холодом роговицу глаз, ледяным воздухом скользнула в легкие.
Лаврова осеклась на полуслове и моргнула застуженными веками. Из глаза вытекла слезинка, облик Минотавра стал четче. У него было сонное лицо. Как всегда.
— Что тебе от меня надо? — спросила Лаврова.
— Ничего особенного. Пошли в койку. — Минотавр поднялся из-за стола и вышел из кухни.
Лаврова осталась допивать белое вино.
Минотавр снова был бесстрастным, Лаврова от него не отставала. Они дисциплинированно выполняли поточную работу.
«Ни стона из ее груди, — злорадно усмехнулась Лаврова, когда все закончилось. — Получи Удовольствие бесплатно, бычара».
Лаврова села на край кровати и стала натягивать белье и колготки. Надевание колготок не самое привлекательное зрелище, но Лавровой было наплевать, хотя Минотавр следил за ней из-под корявых полуопущенных век. Она чувствовала его взгляд спиной. Она достала сумочку, подкрасила губы и обернулась к нему. Он лежал, закинув руку за голову, под мышкой, на груди и внизу живота курчавились черные волосы.
«Зверь на лежке», — мысленно констатировала Лаврова, улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй. Он не ответил, она бы удивилась, если бы он поступил иначе. Лаврова уже выходила, когда услышала за спиной его голос:
— Эй, подожди-ка.
Она повернулась. Он стоял в трусах и протягивал ей десятидолларовую банкноту.
— Моя такса выше, — ответила она.
Лаврова закрыла дверь и заплакала. Он опять ее унизил. Она считала, что он уже ничем не сможет ее достать, но ошиблась.
«Почему мне не все равно? — думала она в такси. — Ведь мне действительно на него наплевать. Почему меня так больно ранят его выходки?»
Зайдя домой, Лаврова громко сказала:
— Ни с кем. Никогда. Поняла, дура?
В ванной она докрасна отскребла жесткой щеткой память о Минотавре и легла спать. Она собиралась начать правильную жизнь без случайных знакомств.
— Клин клином вышибают. Минотавр нужен, чтобы выбить память о прошлом. Теперь Минотавр станет моим прошлым, которое надо забыть.
Минотавр позвонил через пару дней.
— Давай сегодня в то же время, — без предисловий начал он.
— Я не могу, — спокойно ответила Лаврова.
— Когда? — Он был привычно немногословен.
— Никогда, — с удовольствием произнесла Лаврова.
Он расхохотался.
— Я заплачу больше. Назови сумму.
Лаврову бросило в жар. Ее начало трясти от ненависти.
— Слушай, ты, старый хрыч! Урод! Ты мне надоел! Понял? — кричала Лаврова.
Он смеялся. Лаврова распалялась все сильнее.
— Только попробуй позвонить еще раз, урою! — Она с силой швырнула трубку.
Лаврова посмотрела на себя в зеркало, ее лицо было пунцовым от злости, глаза полыхали от ненависти и обиды.
— Гад! — Лаврова пнула табуретку, стоящую в коридоре, и скорчилась от боли.
К вечеру палец распух, и она поехала в травмпункт. Ей наложили повязку, успокоив, что перелома нет. Если бы рядом был Минотавр, Лаврова его убила бы.
Наутро Лаврова еле нашла подходящую обувь, чтобы доехать до работы. К несчастью, у нее было запланировано два вскрытия. Предстояло провести на ногах полдня.
Князев принес на кафедру диктофон, это было удобно. При заполнении протокола не приходилось вспоминать то, что удалось обнаружить во время вскрытия. Однако со стороны могло показаться странным, что одинокий человек в пустой секционной громко читает сам себе лекцию.
У больного произошел обширный геморрагический инсульт, от чего он, собственно, и умер. Санитар заранее извлек мозг из черепной коробки, оставалось только найти участки поражения. Случай выдался яснее ясного — красное размягчение мозга. Кровоизлияние локализовалось в подкорковых узлах и мозжечке с прорывом в боковые желудочки головного мозга. Они были расширены и заполнены сгустками крови.
Лаврова стала патологоанатомом не потому, что ей так хотелось, а потому, что ей предложили место в клинической ординатуре.
«Спасибо партии родной за двухгодичный выходной», — принято говорить среди медиков. Эта присказка сохранилась еще с советских времен. Лавровой после пережитого требовался выходной. Она нашла его среди тихих пациентов, лежащих на секционном столе. Работа на кафедре патанатомии, как ни странно, ей помогла. Раньше она боялась смерти, а теперь научилась ее уважать и относилась к ней как к неизбежному. Окончив ординатуру, Лаврова защитила кандидатскую диссертацию ради того, чтобы к зарплате шла небольшая прибавка за ученую степень. Князев навалил на Лаврову научную работу, на его кафедре должны были трудиться только доктора наук. Ильинична уже стала докторантом, через год ей светила защита.
Лаврова разложила части извлеченных органов в банки, где был заранее налит физиологический раствор, и прилепила наклейки с данными больного. Положила банки с органами в ящики, стянула латексные перчатки, выбросила их в ведро с надписью «Грязное», туда же кинула одноразовый халат. Помыв руки, подхватила ящики с органами и поковыляла из прозекторской в здание, где располагалась кафедра. Прозекторская и кафедра были на расстоянии квартала. Палец болел. Уже терпимо. Память о Минотавре уходила вместе с болью.
Лаврова отдала ящики лаборантам. Им надлежало из кусочков извлеченных органов нарезать на микротоме тончайшие срезы и покрыть их нужными красителями. Расцветить красками, как говорил Князев. Тогда человеческое тело опять превращалось в произведение искусства.
В своем кабинете Лаврова включила диктофон и принялась заполнять протоколы вскрытия. Ей было жаль неизвестного Киикбаева пятидесяти шести лет от роду. Инсульты не случаются просто так. Человека надо до этого довести. Киикбаев еще работал, в анамнезе у него была гипертоническая болезнь и склероз сосудов мозга. Но с таким анамнезом можно дожить до глубокой старости. Кто-то или что-то достало Киикбаева так, что его сосуды не выдержали. Теперь его близким оставалось скорбеть, а Киикбаеву было уже все равно. Ныне его никто не достанет.
Когда Лаврова закончила работу, палец совсем перестал болеть, отек спал.
«Жить буду», — удовлетворенно подумала она.
Лаврова вместе с Венеркой, старшим лаборантом их кафедры, вышла из здания и увидела у входа матово поблескивающий зеленый «Хаммер».
— Какая тачка! — восхищенно присвистнула Венька.
Ее зеленые миндалевидные глаза расширились и взмыли к вискам туго натянутой тетивой. Венька была кзыл-ординской казашкой с белой кожей и зелеными загадочными глазами томной восточной красавицы. Ее глаза цвета крыжовника и гладкая матовая кожа пользовались бешеным успехом у мужчин. С Венькиной точки зрения, у нее имелся единственный недостаток — далекие от совершенства ноги, потому Венька всегда носила брюки, даже летом. У Веньки была пятилетняя дочка, которую она растила без мужа. Венька ждала принца. При такой красоте она имела на это право.
Лаврова пошла вперед, не оборачиваясь. Венька отстала. И тут Лаврова услышала ленивый голос Минотавра. Он открыто клеился к Веньке, та не возражала. Он говорил громко, Лаврова могла разобрать каждое слово. В ней бурлила дикая смесь злости, обиды, унижения. На глазах закипали слезы.
