— Грегор, — в первый раз подала голос миссис Франклин, — у вас нет детей, и поэтому вы позволяете себе так говорить.
— Верно, — тихо сказал Грегор, — у пас нет детей, у Эббы и у меня. Но не по пашей вине. Это вина Господа.
Он наклонился к Эббе, которая всегда сидела вплотную к нему, и поцеловал ее в щеку.
Деймон встал. Разговор взволновал его больше, чем он мог позволить себе показать. Его преследовала неотвязная мысль: обрадовало бы его, если бы в последнем взрыве исчез и мистер Заловски?
— Мне надо уходить. В любую минуту может приехать Шейла, а она не любит возвращаться в пустой дом.
Приближаясь к дому, он думал, что визит к Грегору был не самой удачной идеей, которая сегодня посетила его С одной стороны, он завидовал тому году, который ждет Ходаров в Европе. Как прекрасно это было бы, подумал Деймон, улететь вместе с Шейлой завтра в Рим или Париж, сбросив с плеч всю ответственность, контракты, дела, угрозы, зная, что на двенадцать беззаботных месяцев все это можно забыть. Вот оно, преимущество творческого человека!
Да и атмосфера в мастерской не способствовала веселью. От рассказа Беттины Лейси о том, что пришлось пережить ее дочери, повеяло запахом страшной смерти, хотя девушке и удалось избежать ее. Да и мрачный юмор Грегора, если его слова вообще можно назвать юмором, относительно нейтронной бомбы, вызвал на поверхность те страхи, которые Деймон, как и все его современники, старался изо всех сил подавлять.
Лучше бы он не приходил домой после ленча, а пошел прямо в бар, выпил рюмки две и сел у телевизора смотреть матч по бейсболу.
Когда Шейла не появилась дома и в семь часов, он начал беспокоиться. Она обещала вернуться к шести, и Деймон был совершенно уверен, что так оно и будет. Он пожалел, что не позвонил утром ее матери домой и не попросил Шейлу вернуться до захода солнца, чтобы ей не пришлось идти в сумерках пять кварталов от гаража, где она оставляла машину. Он мог бы сказать ей, что за последние несколько дней в Виллидже разгулялись хулиганы, что, впрочем, было бы недалеко от истины.
К восьми он уже был готов звонить в полицию и нервно мерил шагами квартиру, как вдруг услышал ключ в замке. Кинувшись к дверям, он крепко обнял Шейлу, когда она вошла в маленький холл. Обычно при встречах они ограничивались легкими поцелуями в щеку, и сейчас она в удивлении отшатнулась.
— Господи, — сказала она, — что все это значит?
— Ты припозднилась. — Он взял ее маленькую сумочку. — Вот и все.
— В таком случае, я буду опаздывать куда чаще.
Ее лицо совершенно менялось от улыбки, и даже после стольких лет брака он обожал его. Обычно оно было сумрачным и серьезным, напоминая скорбные фотографии крестьянских женщин, которые случается видеть в книгах об Италии. Как-то он сказал ей, что улыбка возвращает ее в Америку.
— Как дела в Вермонте? — спросил он.
— Слава Богу, что у меня только одна мать, — ответила она. — Что у тебя?
— Я скучал. И купил тебе кроссворд.
— Дорогой мой, — сказала она, снимая пальто. — В следующий раз и я приберегу его для тебя. А теперь я хочу освежиться, причесаться, а ты принесешь мне выпить и отведешь меня в хороший ресторан, где мы сможем прилично поесть. С тех пор, как я в последний раз была у матери, она ударилась в вегетарианство. Климакс на кухне. — Она прищурилась, взглянув на верхний свет, который они редко включали. В моем возрасте, говорила Шейла, верхний свет приберегают для врагов. — Чем ты тут занимался — рассматривал фотоальбом с девочками из «Плейбоя»?
— Я искал телефонный номер. — соврал он, выключая верхний свет. — Выпить — это хорошая идея, но я думаю, что перекусить мы сможем и дома; у нас есть яйца и кое-что в холодильнике. Ленч у меня был поздно и довольно плотный, так что я не проголодался. — Объяснение уже было у него наготове, но оно прозвучало слишком торопливо для того, чтобы выглядеть правдоподобным и заставить Шейлу поверить ему.
— Ох, да брось, Роджер, — сказала Шейла. — Ведь у нас воскресный вечер.
Он помедлил, почти готовый к тому, чтобы попросить ее присесть и выслушать его историю. Но ему не хотелось портить радость от ее возвращения. Если бы было только можно, он вообще бы не рассказывал ей ничего.
— Ресторан так ресторан, — сказал он, — Сейчас я приготовлю тебе выпить.
Она внимательно посмотрела на него. Ему был знаком этот взгляд. Деймон называл его больничным взглядом.
Он встретился с ней, когда лежал с переломом ноги после того, как его сбило такси. Он лежал в палате на двоих, его соседом был человек по фамилии Бьянчелли, тоже попавший под машину, — холостой дядя Шейлы. Они были очень близки с племянницей, главным образом потому, что оба разделяли нелестное мнение о матери Шейлы — сестре Бьянчелли.
Общее несчастье сдружило обоих мужчин. Деймон выяснил, что Бьянчелли, маленький смуглый симпатичный человек с седоватыми вьющимися волосами, держал гараж в Олд Лайме, Коннектикут, и приезжал в Нью-Йорк, чтобы встретиться с племянницей.
— В Олд Лайме этого бы никогда не случилось, — говорил Бьянчелли, заботливо поглаживая высоко задранную ногу. — Матушка предупреждала меня держаться подальше от больших городов.
— Я живу в Нью-Йорке много лет, — сказал Деймон, — но мне не повезло так же, как и вам.
Они рассмеялись, чувствуя друг к другу взаимное расположение. У обоих дело шло на поправку, и они могли позволить себе повеселиться.
Шейла приходила навещать своего дядю каждый день после окончания работы в школе, где она была воспитательницей, и в этой комнате на двоих Деймон и столкнулся с ее «больничным взглядом». С приходом племянницы Бьянчелли всегда старался придать лицу веселое и беззаботное выражение, независимо от того, как у него прошел день. А порой ему бывало в самом деле очень плохо, когда он неподвижно лежал напротив Деймона. Входя в палату и бросив на него лишь беглый взгляд, Шейла говорила:
— Не пытайся обманывать меня, дядя Федерико. Тебе было плохо сегодня? Медсестра приставала или врач мучил тебя?
Чаще всего она бывала права. За те три педели, что Шейла приходила в палату, Деймон привык к ней, и все его попытки казаться равнодушным стоиком рассыпались в прах при виде этой смуглой красивой молодой женщины с серьезными глазами, она заставляла его признаваться, что дела у него не так уж хороши, что он не может нормально спать, а доктора не обращают внимания на его жалобы, что гипс наложен слишком туго. Она вызвала к себе стойкую нелюбовь врачей и некоторых медсестер своими требованиями немедленно исправить положение, но наблюдая, как она поправляет подушку дяде, заставляет его есть деликатесы, которые она приносила, угощая ими и Деймона, как она низким грудным голосом говорит с дядей, успокаивая его и рассказывая новости о семье, занимает его анекдотами о матери, повествует о пьесах, которые ей довелось увидеть, и о занятиях с детьми в своем классе, Деймон уже с нетерпением ждал ее каждодневных визитов.
Заходя в палату, она начинала искать вазу, чтобы поставить в воду цветы, которые посылали Деймону друзья, и холодновато-вежливо, без особой симпатии относилась к женщинам, приходившим к Деймону, когда ей доводилось с ними сталкиваться. Ей была свойственна мягкая сдержанность, и Деймон мог понять, почему Бьянчелли, костистый, измученный болями старик, говорил о своей племяннице:
— Когда она кладет мне руку на лоб, чтобы понять, нет ли у меня температуры, я чувствую, что она лечит меня куда лучше, чем все доктора, медсестры и уколы, вместе взятые.
К тому времени, когда Деймон отлежал в больнице две недели, он решил, что и его бывшая жена, и большинство из его подружек и женщин не выдерживают никакого сравнения с Шейлой Бранч (такова была ее девичья фамилия) и что, несмотря на разницу в возрасте (ему было под сорок, а ей двадцать пять), он женится на ней, если она согласится.
Но ее проницательность, полезная в больничных условиях, в долгом супружестве была порой обременительна. Так и сейчас, стягивая перчатки, которые она надевала за рулем, Шейла спросила:
— Ты встревожен. В чем дело?
— Ни в чем, — брюзгливо сказал он, имитируя то раздражение, которое иногда заставляло ее прекращать расспросы. — Я весь день читал, пытаясь понять, чем плоха эта рукопись и что с ней надо делать.
— Дело не только в этом, — с крестьянским упрямством настаивала она. Он не раз говорил ей об этой ее черточке. — Ты завтракал со своей бывшей женой, — обвинительным тоном продолжала Шейла, — Вот в чем дело. После свиданий с ней ты всегда возвращаешься с таким видом, словно тебя стукнули по башке. Ей снова нужны деньги?
— К твоему сведению, я завтракал один и свою бывшую жену не видел вот уже больше месяца. — Он был рад возможности предстать совершенно невинным и говорил обиженным тоном.
