— Не знаю, — сказала Шейла, — в форме он или нет, по, когда мы в воскресенье вечером отправились пообедать в ресторан, который в десяти минутах от нас, он потребовал взять такси туда и обратно. Сказал, что улицы стали слишком опасными для таких поздних прогулок. А вернувшись домой, завел разговор о том, что владелец так и не соберется исправить зуммер внизу, и любой днем и ночью может залезть в дом. Он сказал также, что поставит новую дверь в квартиру, со стальными щитами, цепочкой, глазком и настоящим замком. И снимет наш номер из справочника. Вы же знаете, он не из трусливых, — я видела, как он ввязался в уличную драку с двумя здоровенными хулиганами, — но не могу вытянуть из него причину такого внезапного беспокойства. Он даже сказал, что нам необходимо переехать в одну из этих ужасных новых квартир, где поставлена система безопасности, ну, вы знаете, телевизоры на лестнице и два человека у двери, и микрофон, в который каждый должен назвать свое имя. — Она огорченно покачала головой, — Это так на него не похоже. Ему нравилась эта квартира, и обычно он не любил перемен. Я несколько лет просила его заняться стеной, так как пятно расплылось по ней сверху донизу, но он не желал и слушать об этом, просила избавиться хотя бы от части книг, мы просто погребены под ними!
Оливер слова кивнул:
— Когда я предложил, что теперь мы могли бы перебраться в более обширную контору, он зарычал, словно медведь, и прочел мне длинную лекцию о прелести скромного образа жизни.
— Говоря по правде, — сказала Шейла, — я в тупике. Два коротких дня, и я вернулась к совершенно другому человеку. — Она снова покачала головой. — Я пыталась выжать из него объяснение, но он всего лишь сказал, что теперь такие времена и что мы живем в раю для дураков, он внезапно понял это. Я сказала ему, что это чепуха и я ему не верю, но, конечно, он возражал мне, а в середине ночи я услышала, как он расхаживает по гостиной, включив все освещение. Обычно он спит как убитый. Откровенно говоря, я встревожилась. Он очень рациональный человек, а все это так глупо… Поэтому я и хотела встретиться с вами, спросить, не заметили ли вы чего-нибудь в нем.
Оливер молча подождал, пока официант поставит перед ними еду. Не зная, куда деть руки, он грустно посмотрел на Шейлу.
— Да, — сказал он, когда официант отошел, — кое-что есть. Вчера утром, придя на работу, он буквально обнюхал все помещение и долго возился с замком на дверях, которые, как вы знаете, мы всегда держим открытыми, поскольку красть у нас нечего, разве что отвергнутые рукописи. Он сказал мисс Уолтон, пашей секретарше, что надо сменить замок и врезать такое маленькое окошечко пз пуленепробиваемого стекла, как в байках, а также установить динамик для переговоров с тем, кто снаружи. И еще он сказал, что мы должны перестать кидаться к телефону, едва он зазвонит, — отныне отвечать будет только мисс Уолтон, но прежде чем позвать кого-то из нас, спрашивать, кто звонит и по какому делу. Я спросил его, не думает ли он, что мы занимаемся алмазным бизнесом, а он ответил, что это не тема для шуток, что по всему городу вламываются в конторы, и он знает секретаршу, которую изнасиловали прямо за ее письменным столом, когда во время ленча она осталась одна. Вы же знаете нашу мисс Уолтон, ей под шестьдесят и весит она не меньше двухсот фунтов, и я сказал, что она будет только счастлива. «Оливер, — сурово прервал он меня, — в вашем характере есть некоторая фривольность, которую я уже давно замечаю, и мне бы не хотелось больше распространяться на эту тему. Должен сказать вам, что мне это не нравится». И я заткнулся.
— Что вы думаете обо всем этом?
Оливер пожал плечами.
— Не знаю. Может, деньги. Он не привык к ним. Да и я тоже, но я не стал бы приобретать пуленепробиваемые стекла только из-за того, что впервые за двадцать лет мы выпустили книгу, которая оказалась фугасной бомбой. Стареет?
— Человек не может постареть за два дня, — нетерпеливо сказала Шейла. — У него есть враги?
— У кого сегодня нет врагов? Почему вы об этом спрашиваете?
— У меня какое-то смутное ощущение, что за два дня, когда я отсутствовала, кто-то ему угрожал, и он пытается реагировать.
— Наша профессия, — сказал Оливер, — одна из самых мирных. Писатели не пытаются убивать людей из-за того, что им не удалось стать Хемингуэем, и, к сожалению, в нашем списке нет Хемингуэев. Конечно, Мейлер зарезал одну из своих жен перочинным ножом, но у нас нет и Мейлеров. — Он попытался успокаивающе улыбнуться и снова потрепал Шейлу по руке. — Может, это только настроение, которое пройдет. Может, он впал в меланхолию оттого, что вас не было?
— Мне случалось уезжать и больше, чем на два дня, — возразила Шейла, — но он из-за этого не пытался превратить свой дом в крепость.
— Может быть, до сих пор он скрывал свое настроение, а эти два дня стали последней каплей, переполнившей чашу.
— Литературные ассоциации не разрешат эту простую проблему, — вежливо сказала Шейла. — Можете ли вы мне сказать еще что-нибудь?
Оливер помедлил, ковыряясь в своей тарелке.
— Только одно. Точнее, две вещи.
— Какие? — У Шейлы был хриплый голос. — Ничего не скрывайте, Оливер. По крайней мере, от меня.
— Видите ли, — неохотно сказал Оливер, — он собирался на уик-энде прочесть рукопись женщины, на которую мы возлагали определенные надежды, а он обычно очень пунктуален и старается выполнить работу в срок, но в понедельник утром он кинул рукопись мне на стол и, сказав, что ничего не успел с ней сделать, попросил меня прочесть ее и сообщить ему, выйдет ли из нее какой-нибудь толк. Я сказал, что, по-моему, она вполне приемлема, и он согласился — о’кей, вот вы ею и займитесь, — хотя он каждый день заключал контракты с такими писателями. Ох, я и забыл заказать выпить. Не хотите ли бокал вина?
— Нет. Вы говорили о двух вещах. В чем заключается вторая?
Оливер смутился:
— Я не знаю, стоит ли вам знать об этом, Шейла.
— Я должна помочь Роджеру, и я это сделаю. А мы не можем этим заниматься, если будем что-то скрывать друг от друга. Так в чем дело?
— Роджер как-то обмолвился, что вы напоминаете ему Медею, — помедлив, сказал Оливер. — Теперь я понимаю, что он имел в виду.
— Я убью любого, кто попробует причинить горе моему мужу, — спокойно подтвердила Шейла. — И молодому человеку, демонстрирующему, что он читал греческие мифы и знает, кто такая Медея, нечего путаться в эти дела.
— Я ваш друг, Шейла, — обиженно сказал Оливер. — И Роджера. И вы это знаете.
— Докажите это, — безжалостно парировала она, — Что за вторая вещь?
Оливер закашлялся, словно в горло ему что-то попало, и долго пил воду.
— Второе заключается в том, — сказал он, поставив на стол стакан, — что Роджер попросил мисс Уолтон позвонить в полицию и узнать, как получить разрешение на оружие.
Шейла закрыла глаза.
— О Господи, — прошептала она.
— В самом деле пора взывать к Господу. Что вы собираетесь сказать Роджеру?
— Я собираюсь повторить каждое слово из нашего разговора.
— Он мне никогда этого не простит.
— Это не самое страшное, — жестко заключила Шейла.
Деймон нетерпеливо посмотрел на часы. Позвонив своей бывшей жене Элейн, он попросил ее встретиться с ним в ресторане в час. Было уже двадцать минут второго. Она вечно всюду опаздывает, что было одной из причин их развода, и с тех пор не изменилась. Впрочем, во всем остальном тоже не менялась. Она по-прежнему выкуривала по три пачки сигарет в день, пила с утра до вечера и проигрывала все деньги, до которых могла только дотянуться. Смешанный запах табачного дыма и алкоголя, который всегда обволакивал ее, превращал привычный поцелуй в щеку при встрече в настоящую пытку для него. Одевалась она всегда неряшливо, как девочка из Нортхэмптона, которая в понедельник утром под дождем бежит в школу; и сейчас, женщина под шестьдесят, начинающая толстеть, она могла явиться в ресторан в джинсах и в свитере на два размера больше, чем нужно. То, что раньше казалось очаровательным отсутствием тщеславия в девочке из книжного магазина, где она работала и где он впервые встретил ее, теперь превратилось в подчеркнутое стремление молодиться.
Когда он на ней женился, Элейн была прелестной девочкой с дерзкой лукавой мордочкой и длинными рыжими волосами; она была расторопна и умна, у нее было благородное сердце, полное сочувствия к ближним, но ее наплевательское отношение к деньгам, ленивое равнодушие и к нему, и к себе, и к их дому, плюс три ее порока, разрушили их брак. Поженились они в спешке, через десять дней после первой встречи, и до свадьбы не спали друг с другом. Открытие, что они не удовлетворяют друг друга в постели, было воспринято ими как неожиданное бедствие, от которого нет спасения, и начало размывать их брак.
