— Дело не только в этом, — с крестьянским упрямством настаивала она. Он не раз говорил ей об этой ее черточке. — Ты завтракал со своей бывшей женой, — обвинительным тоном продолжала Шейла, — Вот в чем дело. После свиданий с ней ты всегда возвращаешься с таким видом, словно тебя стукнули по башке. Ей снова нужны деньги?
— К твоему сведению, я завтракал один и свою бывшую жену не видел вот уже больше месяца. — Он был рад возможности предстать совершенно невинным и говорил обиженным тоном.
— Ну ладно, — сказала Шейла, — так постарайся взбодриться или хотя бы выглядеть по-другому, когда мы пойдем обедать. — Она улыбнулась, дав ему понять, что не собирается больше спорить, по крайней мере, в данную минуту. — Я и сама себя чувствую как громом сраженная после двух дней с Мадонной.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, именно это и имея в виду. Хотя ее никогда бы не избрали моделью для журнала мод, строгие четкие линии ее лица, большие темные глаза, густые черные волосы, падающие на плечи, оливковая кожа, стройное сильное тело с годами стали тем образцом, с которым он волей-неволей сравнивал и внешность и характер всех остальных женщин.
Тем не менее, порой его ненадолго, но неудержимо влекло ко многим женщинам, как это было с той испанской красавицей, и кое с кем из них он не отказывал себе в удовольствиях. Годы веселого холостячества после того, как распался его брак, привили ему вкус к двум вещам — к работе и к радостям жизни, и второй брак в этом смысле не заставил его измениться. Он был не религиозен, хотя, когда ему приходилось думать на эту тему, он склонялся к агностицизму. Все же у него было ощущение греха, если плотские радости сами по себе были грехом. Он не богохульствовал, не был клятвопреступником, не крал и не убивал, хотя время от времени желал жену ближнего своего. Его желания были сильны и естественны, и он почти не прилагал усилий, чтобы справляться с ними, хотя, удовлетворяя их, старался не причинять вреда ни себе, ни ближнему. В те годы Нью-Йорк отнюдь не мог служить образцом воздержания. В молодости Деймон был красив и, как все люди, что привыкли в юности привлекать к себе внимание внешним видом, держался с привычной для него легкостью и раскованностью, даже когда возраст оставил свои мрачные следы на его лице. Он не пытался скрывать от Шейлы эти свои качества. Да и не удалось бы при всем желании: она видела ту вереницу женщин, которые являлись навестить его в больницу. Испанская дама разгневала Шейлу своей невоспитанностью. Честно говоря, дама и ему надоела, и он расстался с ней с чувством, напоминающим облегчение, и два года у него никого не было.
Он никогда не спрашивал Шейлу о ее связях, никогда не просил о прощении. Хотя им и случалось переживать штормовые дни, они были счастливы вместе, и обычно он, увидев, как она входит в дом, вот как сегодня, чувствовал, что у него замирает сердце. Он эгоистично радовался, что старше ее и, значит, умрет раньше.
Когда Шейла оказалась перед ним, он еще раз притянул ее к себе и поцеловал в губы, знакомая мягкость которых порой оборачивалась упрямой сухостью.
— Шейла, — пробормотал он, не выпуская ее и приникнув к ее уху. — Я так рад, что ты вернулась. Эти два дня были для меня двумя веками.
Она снова улыбнулась, притронулась к его губам кончиком пальцев, словно пытаясь заставить его замолчать, и направилась в спальню. Ее походка, прямая и ровная, высоко поднятая голова уже не в первый раз вызвали воспоминание о девочке, которая ему нравилась и с которой он встречался давным-давно, когда приехал в Нью-Йорк. Она была молодой актрисой, и у нее, так же, как и у Шейлы, была мать итальянка. Где-то в ее генах, наверное, скрывалась родовая память о женщинах, которые с тяжелыми кувшинами на головах одолевали выжженные солнцем тропы Калабрии. Ее звали Антуанетта Бредли, и он был добрую половину года влюблен в нее, думал, что она тоже любит его, и они даже говорили о том, чтобы пожениться. Но все рухнуло, когда выяснилось, что она влюблена в одного из его ближайших друзей, Мориса Фитцджеральда, с которым он жил в одной квартире в Манхеттене. Они тянули жребий, кто останется в квартире, и Роджер проиграл.
— Рука судьбы, — сказал Фитцджеральд, когда Деймон стал складывать вещи.
Антуанетта Бредли и Морис Фитцджеральд спустя какое-то время уехали в Лондон, и Деймон слышал, что они там поженились и решили обосноваться в Британии. Он не видел их лет тридцать, но до сих пор помнил походку Антуанетты и выражение лица Фитцджеральда, когда тот сказал: «Рука судьбы!»
На кухне он достал лед для напитка. Эти воспоминания заставили его вздохнуть и вернуться памятью в те годы перед войной и сразу после нее, когда он работал актером, все еще надеясь на чудо, которое сделает его звездой. Он был не так плох, у него было вдоволь небольших ролей, вполне мог позволить себе жить безбедно, и ему никогда не приходило в голову, что когда-нибудь он попробует заняться чем-то другим, кроме театра и, может быть, кино.
Жизнь его изменилась после одной репетиции в конце сороковых годов. Мистер Грей, представлявший драматурга, время от времени заходил на репетиции, и у него с Деймоном вошло в привычку шептаться в глубине затемненного зала, пока не подходила очередь Деймона выходить на сцену. Мистер Грей спросил, что он думает о пьесе, и Деймон предсказал ей провал и объяснил, почему он так считает. Грей был поражен, сказал ему, что он занимается не своим делом, добавив, что, если ему когда-нибудь понадобится работа, двери его, Грея, конторы всегда для него открыты.
— Вы было откровенны со мной относительно пьесы. Видно, что вы умный и образованный молодой человек, и я могу использовать вас. Сцена — совершенно другое дело, и не убеждайте меня, да я никогда и не поверю, что вам удастся покорить зал. И если вы будете пытаться продолжать карьеру актера, я считаю, что вы завершите ее усталым и разочарованным человеком.
Через две недели после провала пьесы Деймон работал у мистера Грея.
Вытащив лед и готовя напитки, Деймон слегка поморщился, вспомнив слова мистера Грея. Учитывая, как он сегодня вечером выкрутился, он бы мог снова оказаться на сцене, и его бы слушали. Он бы дал лучший свой спектакль, но годы не прошли даром, и он знал, что сегодня, как и тогда, он бы не смог покорить зал. Впереди ждала длинная ночь.
— Оливер, — обратилась Шейла к Габриелсену. Они сидели в ресторане, который находился в нижней части города и где не могли столкнуться с ее мужем, — причина, по которой я вчера так рано звонила вам домой, сразу же после того, как Роджер ушел на работу, заключается в том, что я не хочу, чтобы он знал, зачем мне нужно было вас увидеть, — Она просила Оливера встретиться с ней за ленчем в тот же день, но у него была встреча, которую он не мог отменить.
— Моя жена очень подозрительная личность, — сказал Оливер. — Ей не нравятся женщины, звонящие мне во время завтрака и договаривающиеся о встрече со мной. Она говорит, что вы ужасающе красивы. В этаком старомодном стиле. — Улыбнувшись, он через стол коснулся руки Шейлы, — А это самый опасный стиль, говорит она. Она завидует вам и пытается вам подражать. Вы заметили, что с прошлого года она носит такие же прически, как у вас?
— Заметила. И говоря откровенно, они мне кажутся несколько тяжеловатыми для ее моложавого лица, — Шейла не добавила слово «пустого», хотя оно сделало бы ее характеристику более точной. Ей не очень правилась Дорис Габриелсен, и Шейла считала, что она не стоила Оливера.
— А как-то я застал ее перед зеркалом, когда она пыталась копировать вашу походку.
— У нее это никогда не получится, — сказала Шейла, испытав легкое раздражение от подробностей чужого брака. — Простите, если я слишком резка. Она напоминает мне о моем возрасте.
— Вас не должно это беспокоить, — сказал Оливер. — Она прямо сходит с ума из-за вас. Ей показалось чертовски странным, что вы хотели встретиться со мной наедине. Она чуть из себя не вышла, когда я сказал, что но имею представления, в чем дело, и тут она заявила, что я вру. Она говорит, что вы с Роджером и мы с ней по квартет, а трио с половиной, где половинка принадлежит ей.
— Простите, — сказала Шейла.
Оливер пожал плечами.
— Бог ей судья. Это помогает поддерживать необходимое напряжение в браке.
— Словом, придумайте что-нибудь для нее, но не говорите правду, потому что она касается Роджера, — попросила Шейла.
— Так я и думал.
— И это строго между нами. Меня не было два дня, и во время моего отсутствия что-то случилось. Он ведет себя как-то странно — для него. Вы знаете, как ему правится бродить повсюду…
Оливер кивнул:
— Я жертва этой его привычки. Если у нас встреча где-нибудь вне конторы, если даже это на другом конце города, он отказывается брать такси и презирает автобусы. Я сказал ему, что куплю себе кроссовки и буду носить их на работе, потому что он ходит так быстро, что я еле поспеваю за ним, а он идет мокрый с головы до ног, лицо красное. Ходьба, правда, помогает ему быть в форме, но я не могу не думать о том, что все мужчины в моей семье умерли рано от сердечной недостаточности.
