Однажды я предложил Полли скатать со мной в Париж — мне как раз предстояло туда лететь, — но ее родители собирались на несколько дней в Борнмут и хотели взять ее с собой. Она сказала, ей ужасно хочется побывать со мной в Париже.
— Я пошлю родителей к черту, — сказала она. — Охота была три дня помирать со скуки в Борнмуте, когда мы могли бы провести их вместе в Париже, это несправедливо! Ты мне дороже родителей, и я поеду с тобой, даже если из-за этого придется с ними порвать.
— Нет, не надо, — сказал я. — Подождем. Пускай сейчас не проведем эти несколько дней в Париже, зато потом у нас их будет сколько угодно и не надо будет никого расстраивать.
Когда я отговаривал ее от каких-нибудь опрометчивых поступков вроде этого скоропалительного разрыва, моя заботливость трогала ее до слез. Я сказал — не хочу брать на себя такую ответственность, а вдруг она потом не сможет мне это простить? И вообще я надеялся, что, когда мы сбежим и обоснуемся в Верхнем Мэйхеме, ее отец уж как-нибудь нас простит и снова будет мне покровительствовать и доверять.
Кончались такие разговоры всегда одинаково: приходилось снова остерегаться, хитрить, терпеть и не терять мужества, и вскорости я так свыкся со своим образом жизни, так уверовал в свои силы и способности, что приходилось глядеть в оба, как бы не оступиться. Я чувствовал — уж слишком я становлюсь самоуверенным, как бы это меня не погубило, да только воображал: раз я сам это понимаю, значит, мне уже ничто не грозит. Но ведь если дурак знает, что он дурак, он все равно умней не станет.
Раз вечером я повел Полли в свой любимый ресторанчик. Мы не виделись три дня. И еще не выпили ни глотка вина, а наши руки уже потянулись друг к другу и сомкнулись над столом, моя — горячая, ее — прохладная.
— Давай выпьем за наш отъезд, — предложил я. — Дело теперь за тобой. Скажи только слово. Я — готов. Поверенные уже все сварганили, через несколько дней все бумаги будут у меня на руках. Майкл Каллен станет владельцем недвижимости.
Полли казалась встревоженной, что-то ее точило.
— Мы просто возьмем и убежим?
— А как же? Мы ведь уговорились?
Она отняла руку, взяла стакан.
— Майкл, милый, сейчас я тебе что-то скажу, только не думай, что я глупая.
Все нутро у меня похолодело, стало ледяным, как это вино, которое мы пили.
— О чем ты, крошка? Никогда я о тебе так не подумаю.
Официант спросил, что мы будем есть.
— Позволь, я закажу, — сказал я. Полли улыбнулась:
— Люблю, когда ты распоряжаешься.
Я велел подать для начала копченых угрей, потом итальянские пельмени, эскалоп и на сладкое — zabaglione. Официант отчалил, и она опять взяла меня за руку.
— Ты ведь знаешь, Майкл, у нас очень дружная семья… понимаешь? Я не в силах причинить папе с мамой большое горе.
— А я ничего такого от тебя и не требую, — сказал я; покуда мы не поженились, мне ее папа с мамой были до лампочки. — Это хорошо, что ты не хочешь их огорчать. Я тебя за это еще сильней люблю, если только можно любить сильней.
— Так вот, — продолжала Полли, и я приготовился к самому худшему, — я им все про нас рассказала.
Я чуть не свалился со стула.
— Ну и они как?
— Они приняли это очень хорошо. Отец тебя, конечно, знает, и мама помнит, но они хотят тебя повидать. Если ты в пятницу не работаешь, они приглашают тебя к обеду.
— Честное слово?
— Я очень волновалась, но не могла им не рассказать — мы ведь никогда ничего друг от друга не скрывали. По крайней мере подолгу. А если я возьму и убегу с тобой, они будут в ужасном горе. На такое у меня в последнюю минуту просто не хватит духу.
— Ну и хорошо, крошка. — И я огляделся, нет ли поблизости моггерхэнгеровских ищеек.
— Я рассказала, как мы влюблены друг в друга. И отец совсем не рассердился, сказал, чтоб я не волновалась.
Я пожалел, что заказал столько всякой еды, но, когда ее подали, принялся уплетать за обе щеки. Сейчас бы положиться на господа бога, да вот беда: мой оптимизм придушили еще в колыбели. Я боялся: Моггерхэнгер теперь вцепится в меня и либо разом прикончит, либо так прижмет, что придется удирать на край света, лишь бы спасти свою шкуру, и тогда прости-прощай и Полли, и мой полустанок. Но при этом ел я столько, можно было подумать — страх, который во мне засел, тоже был голодный.
— Все очень вкусно, — сказала Полли, видя, с каким аппетитом я ем; мы ждали следующего блюда, и она поглаживала меня по руке. — Все будет хорошо, Майкл. Ты понравишься моим, вот увидишь.
— Надеюсь, — храбро сказал я. — Я ведь, если захочу, кому хочешь понравлюсь, сама знаешь! Я влюблен, и уж ничто другое меня не волнует.
Когда я шел на обед к Моггерхэнгерам, я, понятное дело, волновался. Да и как могло быть иначе? Мне просто-напросто было страшно, вроде сам сую голову в петлю — Моггерхэнгер-то не дурак. А ведь если поглядеть с его колокольни, выходит, я хочу украсть у него дочь. Правда, он, само собой, приобретет сына, об этом тоже не надо забывать (так я говорил себе, когда покупал большой и дорогой букет для хозяйки дома, я знал, он больше всего любит, чтоб все делалось как положено), да ведь такого Моггерхэнгера это вряд ли утешит, видал он эдаких сыновей — уж конечно от них отбою нет. В общем, надо быть начеку: он, пожалуй, захочет как-нибудь круто со мной разделаться. И все-таки я не терял надежды на удачу, может, нам с Полли и повезет. Моггерхэнгера я уважал — уж больно крепко он стоял на ногах, а только все равно не любил я его. Не скрою, я был бы рад, если б он провалился в тартарары, но я знал, этого не будет, и знал: хоть и тащу в его логово букет, ни черта эти цветочки мне не помогут.
Хосе отворил дверь и принял мой плащ. В прихожей появилась миссис Моггерхэнгер.
— Очень рада, что вы смогли прийти, мистер Каллен. Муж и дочь прогуливаются в саду. Пойдемте и мы туда. Такой славный вечер.
Мы прошли через гостиную и вышли в сад. Миссис Моггерхэнгер была выше и тоньше Полли, но тоже темноволосая и в молодости была, наверно, еще красивей — хоть ей уже стукнуло сорок пять, и то бы я от нее не отказался. Лужайку заливал мягкий розовый свет, он растворялся в окружающей зелени, а поодаль, у кустов сирени, стояла Полли под руку с отцом и что-то ему говорила. Мне бы радоваться встрече с будущим тестем и тещей, да что-то мне тут не нравилось.
— Привет, Майкл, рад снова тебя видеть, — сказал Моггерхэнгер, да так дружелюбно, я чуть было ему не поверил. Поверить очень хотелось, но защитные силы моего подлого характера нипочем с этим не соглашались, и эта мучительная настороженность весь вечер меня не оставляла. Моггерхэнгер сказал, что хочет показать мне сад.
— Я интересуюсь садоводством, — сказал я, — люблю цветы, особенно розы, только мало в них смыслю.
Полли улыбнулась — умница, мол, ведешь себя как надо.
— Они лучшие друзья человека, — сказал Моггерхэнгер. — Я так говорю, потому что терпеть не могу собак.
— А мне придется почитать книжки по садоводству, — сказал я. — У меня есть несколько акров земли и дом поблизости от Хантингборо. Там еще надо навести порядок.
— Это я научила Клода садоводству, — сказала миссис Моггерхэнгер, и в ее голосе слышалась скромная гордость.
Он выпустил руку Полли и взял под руку жену.
— Да, это все она, Майкл. И сад уберег нас от многих ссор. Когда я покупаю дом, мне всегда надо, чтоб там было вдоволь хорошей земли — насадишь всяких цветов, вот и есть на что поглядеть. При моей работе у меня не больно много свободного времени, но уж если я свободен, я никогда не скучаю. В Брайтоне у нас квартира на верхнем этаже, и мы развели на крыше шикарный сад. А когда ездим за границу, уж обязательно созорничаем, правда, Агнесса? — Он ухмыльнулся. — Обязательно контрабандой провезем домой какие-нибудь цветы. На таможне все проходит без сучка без задоринки. Эти ребята — они ко мне не цепляются. Знают, наверно, что там у меня, да я им подмигну — и порядок. Десяток-другой фунтов на благотворительность здорово помогает.
Агнесса рассмеялась.
— Бог с тобой, Клод, ты ведь никогда ничего такого не делал.
— Тебе это невдомек, мать, — чуть жестче возразил он.
— Становится прохладно, как бы Полли не простудилась, — сказала она. — Правда, детка?
— Ну что ты! — воскликнула Полли и прямо у них на глазах откровенно и нежно мне улыбнулась.
Я сел в кресло и потонул в нем. Слишком оно оказалось низкое и мягкое. Сразу захотелось подняться и встать во весь рост у камина — так бы я выглядел куда выигрышней. Но я остался сидеть и взял предложенное мне виски.
— А у вас что сейчас за работа? — с улыбкой спросила миссис Моггерхэнгер.
Я рассказал ей свою обычную сказку, но все сошло хорошо, потому как я ее малость приукрасил, сказал, будто меня переводят на более ответственную должность: наша фирма открывает новые отделения в Европе и даже в Турции, и моя задача так все наладить, чтоб мы и поле деятельности расширили и притом получили экономию.
