— Не знаю, — задумчиво сказал Зотов.
— Не хватает самой малости — отказа от всех долгов и обязательств перед иностранными кредиторами. И кровушки, как в семнадцатом, не потребуется, господин Зотов. Немцам и американцам какой-нибудь комитет национального спасения покажет широкий русский жест от локтя, и мы заживем новой жизнью. Мою фирму национализируют, а тебя поставят в ней директором, как пострадавшего от капиталистической эксплуатации.
— Это уже было, — сказал Зотов с содроганием. — И очень плохо кончилось.
— А им плевать. Они думают, что именно у них все получится по заветам классиков. Так что окружающая нас действительность есть химера. Еще год, другой — выгонят нынешнего президента и проведут своего. И я не удивлюсь, если он, новенький, вскорости с гордостью сообщит, что начинал свой трудовой путь инструктором райкома капеэсэс. И сообщит, что трудовой народ, хлебнув несправедливостей капиталистического рая, жаждет вернуться в лоно социализма с человеческим лицом. И для этого много делается уже сейчас. Коммунистическое лобби в Думе помогает проводить самые непопулярные, самые несуразные законы и мероприятия, вроде последней денежной реформы, когда ограбили всю страну — от банкира до пенсионера. Все делается, чтобы довести народ до кипения. И народ уже доведен.
— Слава Богу! — засмеялся Зотов.
— Чему радуешься? — вздохнул Кот. — Соскучился по бардаку?
— При новом режиме, Александр Александрович, я смогу воткнуть тебе в задницу штекер от твоего банка мозгов! Как ни хреново руководили коммунисты, но до такого изысканного рабства, как ты, не додумались.
— Х-хе, милый друг, — пригорюнился Кот. — Я в свой банк только умных людей собираю, а у них под колпаком вся страна сидит до сих пор. Реестрики на всех есть. Скажи на милость, где архивы старого доброго пугала по фамилии Ке-геб-чук? Нетути… И меня это лишний раз убеждает, что мы напрасно радовались росткам светлого капиталистического завтра. Это понимаю не только я, но и другие умные люди. Они-то платформу и спроворили.
— И все же, — после некоторого раздумья сказал Зотов, — не верю я в возвращение социализма. Пусть и с человеческим лицом. Мировое сообщество не будет хладнокровно наблюдать, как у него выворачивают карманы мошенники и проходимцы — нахватали долгов, а отдавать не хотят.
— Чудак, — отмахнулся Сальников. — Что может сделать мировое сообщество? Страна напичкана ядерными реакторами. Нас и бомбить нельзя — себе дороже. Кроме того, военную промышленность не сворачивали. Боевые космические модули, например, собирают уже чуть ли не в мастерских металлоремонта. Спецназ у нас — самый большой в мире. И еще поставить миллион под ружье — раз плюнуть. Вот этих ребят, которые «черепашку» утащили, я больше коммунистов боюсь. Затеют они с комми перетягивание одеяла, помяни мое слово… И каждый будет кричать, что точно знает, как пройти очередной виток спирали.
— Насчет спирали я слышал, — сказал Зотов. — Голова кругом… Где мы живем, Кот? Что за страна? Вот тут, на полигоне, разворачивается побоище, как где-нибудь в Афгане… Никто не прибежал и не спросил: зачем стреляют!
— И не прибежит, — сказал Кот. — Даром, что ли, я столько денег ухлопал, чтобы деревеньки расселить!
— Зачем ты мне все это рассказал? — с тоской спросил Зотов. — Как дальше жить?
— Как жил, — пожал Кот жирными плечами. — Все мы живем в тупике. Знаешь, раньше ведь в Москве был такой тупик — Коммунистический. Его, правда, переименовали, но он остался тупиком.
— Веселая страна, — сказал Зотов.
— Веселая, — кивнул Кот. — Еще не раз обхохочемся…
А тут и белобрысый майор вернулся. Он молча протянул Сальникову коробочку радиомаяка.
— А платформа? — спросил Зотов.
— Маяк нашли в брошенной деревне, — устало сказал майор. — Ну, сели, прочесали каждый сарай… Скорей всего, маяк выбросили. То есть о нем знали.
— Знали, — задумчиво повторил Сальников. — Ну что ж, майор, пора заняться серьезными раскопками в нашей конторе.
— Пора, — сказал майор. — Контракт на расследование можно оформить хоть сейчас.
— Не будь бюрократом, — усмехнулся Кот. — Мое слово крепче любого векселя. Считай, что контракт в кармане и ты нанят с этого часа.
Наконец явился из бани Клейменов. Узнав, что Сальников настаивает на проведении испытаний, Клейменов дал для начала разгон бригадиру испытателей Старикову. Тот, как всегда, с воплями и неумелой жалобной матерщиной, накинулся на подчиненных. Закипела работа, которую Сальников меланхолично прокомментировал так:
— Чисто по-русски: сперва — спячка, потом — раскачка, потом — горячка, а в результате… Вот именно, Зотов!
Как бы то ни было, поздно вечером «черепашек» вывели на полигон, проверили системы жизнеобеспечения и поставили перед Котом резервный стенд. Стариков настроил панель управления, перекрестился и дал на экран «картинку». Теперь все, кто сидели рядом с Котом в тесном прокуренном кабинете, смотрели на мир словно из чрева «черепашки». Они видели черно-белую ночную луговину. Вдали поднимались изломанные зубцы леса. Вспыхнули фары на платформах, и «картинка» ожила, стала объемной. В резком свете, залившем пространство перед штабным блоком, стали видны деревья и кусты, вагончики, тренога связи. Поперек экрана заструились полосы метели.
— Первый борт — норма, — донесся из динамика голос.
— Второй борт — норма, — отозвался другой испытатель.
— Движок! — крикнул Стариков.
Даже здесь, в двухстах метрах от «черепашек», на столе запрыгала посуда. От низкого рева застонало оконное стекло.
— А вот сейчас мы устроим кое-кому сюрприз, — сказал вдруг Кот. — Ну-ка, Стариков, дай картинку с третьего борта.
Стариков вызвал «черепашку», которую украли утром. Однако экран был нем. Бригадир пощелкал тумблерами и виновато развел руками:
— Программа заблокирована, Александр Александрович…
— Этого я и боялся, — пробормотал Сальников. — Как видишь, майор, появился фронт работы. Начинай качать программистов. Всех!
Стариков между тем вернул на экран «картинку» с борта первой платформы.
— Старт! — нахмурился Сальников. — Теперь тем более надо поторапливаться…
Изображение на экране вздрогнуло и потекло. Зотов поневоле вцепился в ручки кресла, словно боялся вылететь от тряски, — так сильна была иллюзия стремительного движения.
Мелькали на экране кусты и деревья. Потом земля на миг пропала, лишь косые струи снега неслись в объективах телеглаз — это «черепашки» переваливались через насыпь брошенной узкоколейки. И вновь летели навстречу облепленные снегом кусты и редкие деревья. Платформы сделали в автоматическом режиме круг по всему полигону и застыли в месте старта. Стариков удовлетворенно доложил:
— Ни одного столкновения с посторонними предметами — на такой скорости!
Именно в этот момент Сальников крикнул:
— А это что за клоун?
Все глянули на экран. В полосе, не захваченной светом фар, двигалась странная человеческая фигура. Клейменов быстро завращал верньер дистанции. Фигура заняла весь экран. С насыпи спускался, судя по всему, человек — правда, с каким-то вытянутым лицом. Клейменов повернул фару. Человек поневоле поднял руку, загораживаясь от слепящего света.
— Респиратор! — сказал Зотов. — И гранатомет…
А за спиной пришельца уже толпились другие тени с удлиненными собачьими мордами.
— Скорей всего, — сказал Клейменов, — готовится химическая атака. Ну, сволочи…
Генеральный конструктор припал к пульту, заиграл на клавиатуре одному ему известную мелодию. «Картинка» задрожала. Изображение приняло обычные масштабы. Насыпь за нападающими вдруг вспухла волдырем и бесшумно осела. Бегущий впереди всех человек с гранатометом содрал респиратор, и было видно, как он широко и немо открывает рот в мучительном крике. А затем он медленно потек, словно фигурка из мороженого под горячим солнцем. И остальные нападающие вдали запнулись о невидимую проволоку, закружились и тоже начали таять, теряя человеческие формы. Зотов почувствовал, как ломит сцепленные до скрипа зубы.
Через несколько секунд от насыпи почти до треноги связи пунктиром валялись комья тряпья, которые засыпал снег. Клейменов выключил фары, вытер ладонью мокрое лицо и сказал в пространство:
— Александр Александрович… Сигаркой не угостите?
Руки у него, когда прикуривал протянутую Котом сигару, ходили ходуном.
— Что это было? — хрипло спросил Кот.
— Ультразвуковая пушка, — неохотно отозвался Клейменов. — Гранит крошит, что вы хотите…
Перед погасшим экраном резервного пульта долго молчали. Потом Сальников рассеянно потянулся к приемничку на подоконнике и повертел ручки настройки. Сквозь потрескивание атмосферного электричества московский диктор вдруг сказал бархатным, с ленцой, голосом:
