Старуха продолжала молча смотреть на доктора, охая и вздыхая. Лет ей примерно шестьдесят пять или чуть больше, но иной раз очень трудно угадать возраст дамы, даже очень и немолодой. Как заметил доктор, одета она была крайне неряшливо и бедновато: длинное коричневое помятое немодное платье, высокие черные сапоги на молнии с налетом свежей грязи.
– Где ваша карточка? – спросил доктор.
– Ой, а я ее не принесла, – пробурчала старуха. – А рюкзак где можно поставить?
– На пол… Какие ваши жалобы?
– Чего?
– Что болит? – спросил доктор и недовольно постучал пальцами по столу.
– А-а, всё болит, сынок, всё, – ответила больная, – ты уж полечи меня.
– Фамилия?
– Всё болит… – не расслышала доктора старуха, вздыхая.
– Гм, ваша фамилия?
– Солнцевка, – услышал доктор неожиданный ответа больной, после чего возникла продолжительная пауза.
Доктор внимательно смотрел на больную, думая, что, может, она не совсем нормальная, а она продолжала тяжело дышать и охать.
– Неужели в самом деле ко мне явилась сама Солнцевка? Может, еще ко мне Москва или Петербург пожалуют?
– Не знаю, – тихо ответила больная, – только за мной еще одна стояла…
– Да? – Доктор вздохнул и посмотрел на часы.
Назначив лечение больной, доктор попрощался с ней. Через минуту в дверь осторожно постучали.
– Да, входите, – произнес доктор, не поднимая головы.
Дверь слегка приоткрылась.
– Ваши жалобы, карточка, ваша фамилия, – машинально проговорил доктор, но ответа не последовало.
– Ваша фамилия? – снова повторил доктор, не поднимая головы.
– Милок, помоги, вылечи меня…
Доктор поднял голову и увидел перед собой старую женщину с морщинистым и бледным лицом.
– Ваша фамилия?
– Россия.
– Как… как? – удивился доктор, думая, что он ослышался.
– Россия, – повторила больная.
– А жалобы какие?
– Жалобы? Ой, чего только у меня нет, милок! Но ты не переживай, я тебя не задержу, сейчас уйду… Посоветуй только чего мне пить от головной боли.
– А карточка ваша где?
– Потерялась моя карточка, – тоскливо произнесла больная, – а где ее оставила, не помню… Память плохая совсем… Всё болит и везде… Везде у меня болевые точки… Ты уж вылечи меня… И инфляция меня одолевает, и коррупция, бюрократов, чиновников тьма (вырезать их у меня, как злокачественную опухоль, что ли), и проблема с дураками да дорогами до сих пор не решена, и нищета меня одолела, и постоянные эксперименты на моем теле многих новых экспериментаторов, и общая депрессия налицо, которая вдруг сменяется неожиданной и необузданной эйфорией… Лечили меня разные доктора, но чувствую, они неопытные…
– Кто именно лечил вас? – спросил доктор.
Больная сконфуженно умолкла.
– Хорошо, продолжайте, – попросил ее доктор, решив дать ей возможность выговориться и излить ему свою душу – авось полегчает?
– Я, кажется, всё рассказала, – пробормотала больная, тяжело дыша, – ты уж полечи меня, милок… А то докторов-экспериментаторов на моем веку было много, а что толку? Болею и болею… А как хочется избавиться от хвори, от всех напастей!..
… Алексей проснулся и вздрогнуд, озираясь по сторонам…
Глава 24
Выборы без выбора
Вы не устали, мой дорогой читатель, знакомиться с новопотемкинскими событиями? Нет? Ой, какая это необычайная радость для меня, как я счастлив, что в наше гламурное время нашелся внимательный и терпеливый читатель, которому не интересно читать женские иронические детективы, разные пособия для стерв или мистические фэнтези! Но продолжим наше увлекательное повествование…
Итак, Горемыков лечился в больнице, поэтому не мог участвовать в теледебатах. Но еще до болезни мэра Подпевалов советовал ему отказаться от них, говоря: «К чему ваше участие в клоунском телешоу? Вас и так выберут!» Местный телеканал «Наше зрение» каждый день показывал рекламный ролик, сделанный по приказу Горемыкова, в котором мэра показывали в различных ситуациях: на совещании в мэрии, на улице перед народом, на местном машиностроительном заводе, в самолете на месте пилота, даже на тракторе. Также каждый день показывали по местному телеканалу программу ехидного Лазонтьева, который не уставал цитировать речи мэра Новопотемкино, пытаясь говорить коротко, порой с паузами, метко и иногда цинично; Лазонтьев расхваливал Горемыкова на все лады, но, говоря о Горемыкове, он старался не упоминать фамилии двух других кандидатов на пост мэра Новопотемкино.
По всему городу в кратчайшие сроки развесили полотнища и рекламные плакаты с незамысловатой надписью: «Голосуем за мэра Горемыкова!» Кое-где неизвестные злоумышленники попытались испортить надпись, стерев последние буквы фамилии мэра, в результате чего прохожие с удивлением читали: «Голосуем за Горе». Зоумышленников искала милиция день и ночь, прямо с ног она сбилась, но поиски оказались безуспешными. Гораздо удачнее для доблестной милиции Новопотемкино проходили регулярные рейды по городу в дневное и особенно ночное время, когда они постоянно останавливали отдельных прохожих, интересуясь их пропиской или регистрацией.
В городе организовали пятнадцать избирательных участков, которые усиленно охранялись милицией днем и ночью.
Руководители предприятий и организаций вызывались для инструкций по проведению выборов в мэрию, где с ними вели доверительные беседы эамы Горемыкова или Подпевалов. На такие встречи журналистов не приглашали, поэтому ни в местной газете, ни по каналу «Наше зрение» ничего об этих встречах не упоминалось.
Почти каждый день по городу с включенными мегафонами проезжали грузовики с активистами молодежного движения «Свои». Молодежь, не щажа своих голосовых связок и совсем не заботясь о соблюдении тишины в общественных местах, даже не обращая внимания на молчащих милиционеров, кричала прохожим: «Голосуем только за мэра Горемыкова! Мы вместе с Горемыковым!»; активисты этого движения пребывали в состоянии непонятного и неописуемого восторга, уподобляясь кричащим неистово дикарям, когда они впервые в жизни увидели спичку, с помощью которой легко можно зажечь огонь, а прохожие шарахались от грузовиков и активистов, приговаривая тихо: «М-да… Маразм крепчает!» Активисты не слышали иронических комментариев в свой адрес, но если даже и слышали их, делали вид, что не поняли смысла, хотя бывали иногда случаи, когда активисты лезли смело в драку со своими обидчиками, благо милиция старалась не замечать драк истошно кричащих активистов на улицах города.
Часто активисты активисты движения «Свои» подходили к прохожим на улицах с вопросами о предстоящих выборах или просто раздавали рекламные листовки с фото мэра Горемыкова.
По распоряжению зама мэра Вислоухина вход в парк «Свобода» был временно закрыт, так что многие оппозиционеры лишились последнего места для обмена мнениями и ведения дискуссий. Увидев закрытые ворота парка и два десятка мрачных милиционеров в бронежилетах с резиновыми дубинками и с собаками, некоторые оппозиционеры громко выкрикнули: «Всё!.. Нет свободы!» Милиционеры отогнали кричащих оппозиционеров от ворот, погрозив им дубинками.
Особо рьяных оппозиционеров, организаторов их митингов и шествий, милиция держала под домашним арестом, запретив оппозиционерам выходить на улицу вплоть до окончания выборов в городе. Самое интересное, что никто, кроме этих оппозиционеров, не возмущался действиями властей, обилию предвыборных рекламных плакатов и лозунгов с упоминанием только фамилии мэра Горемыкова, запрету входа в парк «Свобода», постоянным присутствием в эфире ехидного и наглого публициста Лазонтьева с его программой «Отдельное мнение», пошлым телеюмористическим программам одна тупее другой, развязной подростковой околесицы в эфире, мыльным операм и фильмам-однодневкам, отсутствию аналитических программ, прямого телеэфира, отсутствию диалога власти с народом, послушной городской Думе, замалчиванию других кандидатов на пост мэра города, отсутствию реальной конкуренции малого и среднего бизнеса в городе, засильем чиновников; лишь иногда иная старушка в магазине ворчала, глядя на новые цены на продукты.
Итак, как понял мой уважаемый читатель, выборная кампания в Новопотемкино была в самом разгаре. Мало того, что везде, где только можно, висели плакаты с призывом голосовать за мэра Горемыкова (даже во многие квартиры пенсионеров и работающих жителей города заходили активисты движения «Свои» или сотрудники мэрии, агитируя голосовать только за Горемыкова), многим жителям часто звонили активисты движения «Свои» или из предвыборного штаба Горемыкова, выясняя, пойдут ли они на выборы и за кого они будут голосовать. Звонки раздавались в квартирам пенсионеров в дневное время, а работающим звонили по месту их работы и никак не в вечернее время. Наоборот, звонки с призывом голосовать за Топтыгина или Видотрясова начинались только с двадцати четырех часов и продолжались до двух часов ночи. Звонившие в ночное время, призывая голосовать за Видотрясова или Топтыгина, отличались почему-то очень скверными скрипучими голосами, часто употребляли нецензурные выражения, особо не церемонясь. Даже Алексею по несколько раз за вечер и ночь звонили разные незнакомцы, не представляясь и призывая его голосовать за самого себя! Вопрос Алексея, кто ему постоянно звонит, оставался без ответа. В отличие от этих неизвестных голосов, звонивших в ночное время, звонившие агитаторы за мэра Горемыкова обязательно представлялись, что они являются активистами движения «Свои» или работники предвыборного штаба мэра Горемыкова.
