Я перебирал в памяти все и всех, мысленно пристраивая нужное к нужному. И мир в моем представлении стал гармоничным.
Одного я не мог решить: чьим обломком был я сам? Минни? Но она была обломком моего саксофона, самым важным его клапаном – это точно.
Я представлял себе затонувший галеон, лежащий на дне моря, заполненные водой каюты, истлевшие доски дверей и палуб, амфоры с золотом, скульптуры богов, которые должны были охранять судно от катаклизмов, кости матросов, отполированные водой и губами миллионов морских жителей. Возможно, как раз там и лежит это «нечто», с чем бы я мог составить единое целое. Это показалось мне заманчивым.
Я вздохнул и опустил глаза, продолжая читать абзац: «А она была совершенным целым. Небольшим, неопределившимся, не очень сильным или гармоничным целым, но целым…»
И я опять задохнулся, мысленно зачеркивая предыдущие фантазии. Конечно, так должно было быть: не все на свете являются обломком чего-нибудь!
По большей части, это так. Но есть исключения!
Эти «исключения» совершенны во всем, что они делают. Им не нужно приклеиваться к чему-то большему, даже если их размер – очень мал, а силы – минимальны.
Станет ли искать жемчужина, выращенная в природной среде, в море, нитку искусственного жемчуга? Нуждается ли в усовершенствовании соль?
И вообще, как определить, кто ты есть? Цельное не ищет себе места – оно существует в любых условиях, даже в тюрьме или на дне ямы. Оно регенерируется тем, что есть у него внутри.
Если это так, то я – типичный обломок. Ведь мне нужно найти точку отсчета, то есть то внешнее влияние, которое станет рычагом для моего опустошенного естества.
Это печально. Но не смертельно.
Новая – со вчерашней ночи! – жительница моей квартиры по имени Кошка вскочила мне на колени, активно замурлыкала, подтолкнула мою руку так, чтобы она легла ей на голову, и вопросительно заглянула в глаза.
Я знал, о чем она спрашивает.
Я бы спросил ее о том же.
– Не знаю… – сказал я.
И Кошка соскочила на пол. Я стал ей не интересен.
Она, как маленькое цельное существо нечеловеческого происхождения, интересовалась только себе подобными.
Вдруг мне в голову ударила мысль, что Пат – эта колибри, эта пришелица из другого мира, это создание со стертыми понятиями о жизни – и есть то небезупречное целое, которое существует само в себе, как жемчужина на дне моря.
Она (или они?) запрограммирована на счастье и в любом случае будет счастлива. Как драгоценный камень, не растворится ни в одном химическом растворе! Будет существовать на уровне своих представлений о жизненных ценностях. И этот камешек можно разбить разве что молотом…
Но тогда почему она была здесь? Программа дала сбой? И неужели она действительно была здесь? Или я просто брежу?
Я зашел в кухню. На столе лежали вещественные доказательства: рассыпанная соль, куски черного хлеба, надкушенная редиска, кофейные зерна, мисочка с имбирем, который подавался к мясу и… открытая книга с репродукциями Микеланджело, по которой блуждали ее пальчики.
* * *
…Когда я дождался ее у забора, ночь перевалила за первый час.
Она вынырнула из зарослей винограда белая, как привидение, и такая же бледная в лунном свете, как и в прошлую ночь.
На этот раз неловкость между нами увеличилась.
Одно дело – романтично украсть барышню из ее монастыря, другое – налаживать хоть какие-то отношения, хотя бы на уровне разговоров ни о чем. Тем более когда у тебя есть коварная цель разобрать механизм и посмотреть, что у него внутри, как делал это в детстве со всеми своими игрушечными машинками.
Была еще и другая цель: расследование смерти внучки Тамары Александровны. «Буду придерживаться ее», – решил я. Ведь колибри – единственная, кто мог пролить хоть каплю света на это дело.
Поэтому я решил быть серьезным, сдержанным и ни в коем случае больше не подшучивать над ней.
Она так же, как и вчера, дрожала и моргала глазами, как механическая кукла. Но покорно оседлала мотоцикл, обхватив меня обеими руками.
И – стоп!
Именно в тот момент я почувствовал что-то вроде Господнего откровения (как бы издевательски и дико это ни звучало!). Это был момент, в который мне захотелось жить, дышать, двигаться и говорить, смеяться, пить вино, бежать по краю моря, взлететь на дельтаплане, прыгать по веткам, как Маугли, проповедовать на улице, плыть по небу, как облако, пролиться дождем на каждый куст. И все это – одновременно, прямо сейчас, когда ее ручонки, словно какие-то электрические проводки, соединились на моем торсе и дали мощнейший электрический разряд.
Потом все прошло.
Я внимательно следил за дорогой и ни о чем таком не думал.
На въезде в город я остановился.
Она расцепила и опустила руки.
За спиной я слышал ее прерывистое дыхание.
– Чего бы ты хотела? – спросил я, не оборачиваясь, чтобы не испугать ее ни движением, ни взглядом.
– Я… хочу… есть… – послышалось в ответ.
Это простое и совершенно естественное для любого нормального человека желание охватило мою голову огнем: ОНА ХОЧЕТ ЕСТЬ.
Эта надпись засветилась перед моими глазами на черном фоне неба как заповедь Божья – на весь мир, на все времена, прошедшие и будущие.
Я кивнул, завел мотор и рванул в круглосуточный супермаркет.
На стоянке приказал ей никуда не отходить от «харлея» и, подбегая к стеклянным дверям магазина, сто раз обернулся на ходу, убеждаясь, что она сидит верхом на моей железяке, как статуя.
Внутри магазина я растерялся: что она ест?
Вспомнилось дурацкое: «Ешь ананасы, рябчиков жуй…», а еще «Ананасы в шампанском, ананасы в шампанском!»
Здесь было все. И ананасы, и шампанское. Но что едят колибри? Фрукты? Пирожные? Йогурты? Клюют семечки? И чтобы все было «без ГМО»!
Хорошо я мог готовить только мясо. Взял два здоровенных бифштекса, уйму приправ и зелени. Она хотела есть – и это была не шутка.
Вышел из супермаркета и обалдел: ее на мотоцикле не было.
На мгновение у меня пропало зрение, а потом включилось с такой четкостью, что я увидел цифры на панели управления машины, стоявшей на самом краю площадки. Я отсканировал всю землю в радиусе пятидесяти метров от «харлея», пока не догадался посмотреть вниз.
Она сидела возле самого колеса с кошкой на руках.
Кошка отчаянно вжималась в нее, а она рассматривала ее с таким нежным выражением лица, что Мадонна Литта со своим младенцем работы Леонардо показалась мне надзирательницей в приюте для малолетних преступников.
Она наконец подняла глаза:
– Возьмем ее с собой?
– Не умею готовить кошек, – попробовал пошутить я.
Но она меня не поняла. Взяла кошку на руки и снова покорно уселась на мотоцикл.
Не спрашивала, куда мы поедем, не кокетничала, не задала ни одного вопроса.
Я поехал в свою квартиру на окраине города, стараясь объезжать шумные места, и поэтому мы ехали по глухим переулкам, где еще сохранились заросли сиреневых кустов и райских яблок.
Около подъезда она точно так же не спросила о том, о чем обычно спрашивают барышни, которых приглашаешь к себе «на рюмку кофе». Она молча шла за мной, держа кошку на руках, и я чувствовал себя Моисеем, который наконец довел хотя бы одну уцелевшую овцу до намеченной цели. Оставалось только накормить ее.
Дома она (так же крепко прижимая к себе кошку) прошла за мной в кухню, след в след. И это тоже было странно, поскольку другие барышни всегда интересовались содержимым моей квартиры, трогали книги, музыкальные инструменты, висевшие на стене, заглядывали в ванную, выходили на балкон или начинали поправлять макияж перед зеркалом в прихожей.
Она же села в кухне за стол и смотрела, как я вытаскиваю из пакета еду.
Увидев запакованные в пластик бифштексы, она спросила:
– Это что?
– Телятина, – ответил я.
Ее удивлению не было предела.
– Такая маленькая?
– Ну, понимаешь, это не вся телятина, это – ее самая вкусная часть, – объяснил я.
– Вы хотите сказать, что это – часть маленькой коровы? А где же вся корова?
Я чуть не расхохотался, но сдержался.
– Вся корова разобрана вот на такие маленькие части, – серьезно пояснил я, выкладывая бифштексы на доску.
Она смотрела на них, даже пальчиком коснулась.
– А что же осталось ей самой?! – убила она меня следующим вопросом.
Я оказался в тупике.
Видимо, она думает, что животные, как фруктовые деревья, отдают из себя съедобную часть и продолжают жить дальше. Но как объяснить, что это не так. Может быть, это отобьет у нее аппетит. И я спросил:
– А вам что, никогда не давали мяса?
– Дают котлеты, – сказала она. – У нас есть ферма. Там из коров, наверное, берут и молоко и мясо. Как добывают молоко – я знаю. Но как берут мясо – не видела.
Я хмыкнул и решил не объяснять, как именно проходит этот процесс. Думаю, ей бы это не понравилось.
– Как назовешь кошку? – спросил я, чтобы перевести разговор на что-то другое.
