Кто-то из нас воспринял эту новость с облегчением, уставший от самодурства, самовосхваления себя как великого начальника и мелочных интриг. Кто-то равнодушно и наплевательски, но Боба, с видом больного попугайчика, вяло кусающего булочку и запивающего таблетки чаем, в тот момент было жаль, до того он выглядел замученно и подавленно, скованный собственным недугом и гнётом отчуждения.
Конечно, как шеф, Боб был далёк от совершенства и почётных лавров начальника — душки. Есть такие люди, которые негодные на подчинённых ролях, как правило, и начальники из них неважнецкие. Боб относился к подобному сорту бесполезных, а порой и вредных социалов при своих анти-талантах в командовании, не умеющий воспринимать конструктивную критику в свой адрес.
Насколько меньше было бы войн и насилия в мире, если бы подобных тиранов с манией величия не существовало бы в природе. Да, конечно, масштабы, в пределах которых творил Боб, куда скромнее, чем у кровопролитных завоевателей, осенённых идеей мирового господства, но и это не снижало его опасность для маленького анимационного мирка Роуз отеля.
Создавалось впечатление, что он сам не знает своих обязанностей и полномочий. Поистине, без царя в голове. То он в одно утро вдруг охвачен безумной жаждой деятельности, его взгляд остёр, он смешит, каламбурит и веселит, отыгрывая роли: то изобразит Машу в ресторане, то Алекса, собирающего народ кричалками, то Марио, общающегося с Маниту и духом отца Гамлета. Танцует потешно водевиль, сам же напевает. Тут же заявляет, что сегодня он покажет мастер класс, как надо делать крайзи — дартс, способный привести к коликам в животе у туристов всего отеля — но вот подходит время дартса, и где он король-умора? А его величества нет, они изволят почивать сном младенца на резиновых матрасах. После пробуждения флюгер настроения повёрнут на норд-вест. Экс-король заметен угрюмый, нахохленный, нервной походкой чёрного ворона вышагивающий по газончикам за пиццей, и уже прежнего Боба, пародиста, идейного строителя, дышавшего энергией творца в нём не найти.
То вдруг загорится устроить супер-мега — бочу на пляже, велит Алексу делать экстра-анонс по радио, собирать желающих поиграть в невиданные доселе французские шары. Но через полчаса, когда набранный народ, перевязанный праздничными ленточками, отправляет парламентёра выяснить — будет ли та самая грандиозная боча от его бредоподобного святейшества или можно вернуться на пивную заправку — Боб уже снова переменил сферу деятельности и его интересует больше разработка вечерней программы, которая обязательно будет исторически-шедевральной. Вечером же выясняется, что непредсказуемый ветер опять сменился и шедевра от раздражённого, беснующегося по астрологическим причинам Кал Калыча ждать не стоит.
То вдруг загорится взять под опёку мини-клуб и научить детей лепить куличики из теста с сахаром, а после показать родителям успехи их любимых чад и устроить сказочное чаепитие, как у Льюиса Керрола, где он непременно будет в роли часовщика, так как на глаза ему попался бутафорский цилиндр. Родители проинформированы, дети в ожидании, когда им доверят столь захватывающее дело, но Боб уже забыл про свой порыв, не договорился с кухней насчёт теста, как обещал и искатастрофил цилиндр, случайно сев на проклятую: «Что это — шапочка-капут, йя». Пока Маша выкручивается перед детьми и их родителями по поводу несостоявшегося развлечения, он занят новой идеей о проведении «олимпийского дня» на завтрашний день. Как он видит у себя по внутреннему телевизору и азартно пересказывает, все отдыхающие будут разделены на два лагеря, две команды. У каждой свои цвета, свой флаг и аниматор-капитан. Одна красная, другая белая. Боб уже нарезал повязки из материала предназначенного так то для новых кулис. Но, бог с ними с кулисами, старые ещё послужат, ведь ожидаются нереальные конкурсы, способные затмить дневные развлечения Алекса. Делается анонс для туристов, но нам уже понятно, что запал Боба иссяк, как только он искромсал 10 метров ткани на узкие, неровно разрезанные тряпицы, годные теперь только для мытья сцены.
То он проникнется тёплыми чувствами к отдыхающим, прохаживается чёрной-тенью среди загорающих, пытается пошутить в духе Чарли Чаплина, а минует полчаса и он, выжимая одежду и сливая из туфлей воду, кроет «факин пиплов» предпоследними словами, сотрясая воздух клятвами мести.
То он вздумает, из благих побуждений, поддавшись благородному стремлению сделать сюрприз — обновить истёртую сеть на воротах для водного поло. Мысль только появилась где-то в засаленной черепушке, ещё не оформилась надлежащим образом, как старая сеть энергично срезается, а новой ведь никто: «Йа, аминокуюм, что это, катастрофа, йя», — не додумался разжиться. У Боба срочно появляются неотложные дела, требуется произвести ревизию уборной и отдохнуть на матрасах после столь напряжённой работы ножницами, и приходится Алексу экстренно латать из обрывков нейлона жалкое подобие, вместо того чтобы соснуть заслуженный часок после обеда.
Или вдруг уйдёт вместе с ключом из анимационной комнаты в неизвестном направлении, заперев её, и Алекс, как ниндзя-проклинатель, лезет через стену, перебрасывает 40 макаронин для аквааэробики через перегородку, и ползёт впопыхах обратно, чтобы успеть вовремя начать активити.
Единственное, в чём Боб оставался неизменным — это стойкая неприязнь к представителям других рабочих подразделений. Охрана, уборщики, мудуры — работники ресепшена, кухнари, снабженцы, техники и т. д. — все они были неверными сынами аллаха, абсолютной неровней, не стоящие и ногтевого огрызка, и любое мирное общение с нашей стороны с обслуживающей братией вызывало гневное порицание шефа. Здоровался, заискивал и принимал за людей Кал Калыч только начальствующих менеджеров.
Если же Боб планировал сделать что-то потрясающее самостоятельно, мы знали, что следует готовиться к худшему. Редко какое дело представало и в половине завершённости, если за него брался Боб. Если он загорался что-то смастерить собственноручно, то жди впустую переведённого материала, сломанных инструментов и израненного Боба. Так что помимо своей работы, приходилось расхлёбывать его косяки и следить за его творческими порывами, приводящими к хаосу и энтропии.
Особую опасность Боб представлял во время комедийного шоу. К нему он готовился с нехарактерным волнением, переживая, соберётся ли публика в достаточном количестве. Он полагал, что чем больше придёт людей на шоу, тем вероятней, что какая-то часть досидит до конца представления. Логическое умозрение не всегда срабатывало. Боб агрессивно переживал такое непостоянство публики, хаял тупых примитивных зрителей, не умеющих оценить его артистический талант. И если к концу этого шоу со сцены были видны во множестве пустые стулья, то он напивался в гримёрке, пребывая один среди разбросанных костюмов и реквизита, а на следующей день вовсе не появлялся в отеле вплоть до вечера.
Конечно, у какого-нибудь сельского жителя из глубинки алтайских деревень, не искушённого чудесами ю-туба, продукцией современных развлекательных телеканалов, может и достало бы терпения досмотреть до конца действие сценок. В которых главным персонажем, а иной раз и единственным, неизменно являлся Боб, а псевдопрофессиональные артисты, лениво и в меру своих возможностей подыгрывали ему в духе ранней советской самодеятельности. Большинство же, не желая вникать в смысл турецкого юмора, набранный из бородатых эстонских анекдотов, предпочитало весело провести время в баре. Поэтому к концу представления оставались только потерявшие на время смысл земного существования, или заснувшие от скуки, или сильно захмелевшие категории граждан. Ну и может, кто ещё из журнальной братии, пишущей очерки о деградации вечерних развлекательных программ на побережье Кемера.
Иногда бывало, что Боб сильно затягивал с началом шоу, сначала дожидаясь, пока не соберутся все розовчане. Потом он не мог найти микрофон, в который минуту назад торжественно, чуть дрожащим от волнения голосом, объявлял, что мы начинаем шоу. Потом найдя его, уже ругался с ди-джеем Джаном, что тот поставил не тот трек. Затем заново ругался, объясняя, что первый трек был верный, просто его запутали салаки, йя, постоянна пряча микрофон в карман его фрака. Поэтому, когда шоу уже начиналось, выяснялось, что смотреть-то его и некому, стулья уже пустовали.
Боб считал, что это целиком наша вина — мы плохо провели энтранс и не смогли собрать нужного количества людей. А то, что он, взвалив на себя все главные роли, не делясь ни с кем, не успевает переодеться между ролями, отчего по десять и более минут сцена пустует, совершенно не учитывалось. Более того, отдыхающие не понимали о чём идёт речь в самих сценках, поскольку главный действующий персонаж вещал в монологах исключительно на турецком и немецком.
