Эван находился между жизнью и смертью. Рав Фельдман и Мазуз, каждый по-своему, пытались перекроить карту Самарии. Коби пытался сохранить ее в неприкосновенности. Вика колесила по ночным шоссе. А чем занимался я, автор этой книги, начитавшись антипоселенческих излияний живого классика израильской литературы? Увы, вынужден сделать постыдное признание. Я находился в объятиях сна. Не скажу «мирного». Скорее – жуткого. И, не дай Б-г, вещего.
Во сне я видел, как горит мой дом. Нет, горели не только столик с компьютером, сидя за которым я писал эту самую книгу, что вы сейчас читаете, не только диван на балконе, где я сидел часами, не сводя глаз с обожаемых мной самарийских гор и перевалов, не только стены комнаты, где я прикуривал сигарету от сигареты в тот вечер, когда перестал отвечать телефон моей дочери, возвращавшейся из Иерусалима на попутках по простреливаемым дорогам, и где ощутил себя самым счастливым человеком на свете, когда она, наконец, влетела с криком «Прости, папа, батарейка села!..»
Нет, горели не вещи, не стены! Горел я. Горели лучшие годы моей жизни, которые провел в лучшем месте на Земле среди лучших на свете людей.
Сами книжные полки еще даже не занялись, только чернели и кукожились. А вот мои любимые книги уже бесформенными серыми силуэтами дергались в последнем спазме и рассыпались в прах. Вон та горстка пепла когда-то была сборником стихов моего любимого Роберта Фроста, а эта – гениальной «Маской Вселенной» Акивы Татца, которую я до дыр зачитал. А здесь стояло замечательное издание Торы, которое мой близкий друг подарил мне за неделю до того, как его машина на одном из наших самарийских виражей сорвалась в пропасть. Но все, горящая полка уже рухнула, серая пыль в отблесках огня плывет по комнате. Горит Фрост, горит мой погибший друг, горит Вселенная. Я выскакиваю на улицу. Плавится асфальт у меня под ногами, корчится в пламени каменная глыба на обрыве, на которой живущий здесь горный кролик обожал греться, подставляя солнцу улыбающуюся мордочку. Из-под глыбы слышен писк гибнущего кролика. Из пылающих домов несутся крики. Горит прошлое, горят жизни людей, горят их надежды!
Алое пламя, поднявшись с охваченных огнем гор, начинает пожирать облака. Облака серым пеплом осыпаются на мертвую землю. И вот уже все багровые небеса полыхают пожаром, а посередине – сначала плавится, потом гаснет, и затем, наконец, чернеет – Солнце!
* * *
Лунные лучи приникали к окну серебристо-голубыми губами, играли на длинном плоском листе, свисавшем с пальмы, растущей прямо напротив окна внутреннего дворика. Камаль, точно привратник в пятизвездочном отеле, застыл в дверном проеме.
– Раджа и Аззам! Уведите его обратно в зиндан.
То есть как «обратно в зиндан»? Он же сам дал Мазузу понять, что готов быть человеком Шихаби в доме аффанди Абдаллы! Тот что, не верит? После всего, что Камаль ему рассказал – и в зиндан? Не «Камаль, садитесь в машину и срочно отправляйтесь в Газу, будем с вами на связи»! Не «вот вам комната, отдохните, отоспитесь, а потом мы вместе составим план действий»! А «в зиндан!» Но ведь если не в Газе, так он нигде Мазузу не нужен. А не нужен – значит, опасен. Так может, Мазуз еще и убить прикажет Камаля? Может, он уже приказал, а «обратно в зиндан!» – это какой-то кодовый сигнал?
* * *
Войдя в сопровождении Аззама и Раджи в кабинет Мазуза Шихаби, Эван скользнул пустым равнодушным взглядом по лицу сидящего на кушетке арабского вожака. Что тот может ему сделать? Убить? После гибели Натана Эвану это казалось не худшим выходом. Так почему бы не ускорить события, прихватив за компания и этого ублюдка.
В глазах Эвана вспыхнул яростный блеск и прежде, чем Раджа и Аззам успели среагировать, он рванулся к Мазузу. Тот в последний момент рыпнулся в сторону, подставив незадачливому кравмагавнику ножку. Пролетев мимо него, Эван плюхнулся на кушетку. Через считанные доли секунды он уже бился в клещеподобных руках Раджи и Абеда.
.– Браво! – заорал Мазуз, развеселившись. – Вот это, я понимаю, еврей. Что, дружище, отпустить тебя, или так и будешь торчать, словно пришпиленный.
Эван молчал.
– Ладно, – добродушно сказал Мазуз. – Тогда подержите его чуток, ребятки, чтобы беседа протекала поспокойнее.
– Отпустите меня, – тихо произнес Эван.
– Отлично! – согласился Мазуз и кивком дал понять своим подручным, чтобы они так и сделали.
Аззам и Раджа повиновались, но мускулы их по-прежнему были напряжены, поскольку не сомневались – слово словом, а от этого еврейского придурка всего можно ожидать.
– Ну, герой, – с улыбкой глядя на Эвана, протянул он. – Давай знакомиться. Я – Мазуз Шихаби, легендарный вождь легендарных «Мучеников Палестины». С кем имею честь?
Стоп... Мазуз Шихаби... Мазуз Шихаби... Где-то он слышал это сочетание. И причем совсем недавно.
– С расстройства забыл, как тебя зовут?0 – сочувственно спросил вожак «Мучеников».
– Эван Хаймэн, – мрачно прозвучало в ответ.
–Очень приятно, – усмехнулся Мазуз. – А из каких краев будем родом.
– Канфей-Шомрон, – жестко произнес Эван.
– Вот как? – глаза Мазуза заблестели в предвкушении приятно щекочущего нервы словесного фехтования. – Странно. На вид нам меньше двадцати лет не дашь. Канфей-Шомрон же, насколько мне известно, существует... существовал не больше восемнадцати лет. Да и акцент у нас не смахивает на местный. Так все же – откуда мы?
– Канфей-Шомрон, – повторил Эван.
– Хорошо, – сдался разочарованный Мазуз. – Тогда не буду тебя больше мучить. Еще пару вопросов – и вернешься в чулан, где проведешь остаток жизни, слава Аллаху и нашими стараниями не слишком длинной. Итак, ты вместе с группой поселенцев вышел из Элон-Море в Канфей-Шомрон. Ты сидишь здесь, твой друг погиб, а где остальные?
– На базе «Йосеф», – спокойно ответил Эван.
– Что?! – Мазуз даже вскочил с кушетки. – Но ведь туда дорога лежит через Ущелье Летучих Мышей. А я точно знаю, что вы в нем не были.
– Какие еще мыши? – искусно изумился Эван. – Сразу по выходе из Элон-Море мы свернули направо, на восток, а потом взяли севернее и вышли на базу «Йосеф».
«Врет, – подумал Мазуз, закуривая. – Мне Гассан звонил – он шел за ними. Ни на какой восток они не сворачивали».
– А на засаду нашу кто напал? – в упор приблизившись к Эвану, спросил он.
– Мы с Натаном, – спокойно сообщил Эван, как нечто само собой разумеющееся.
– Вдвоем? – не веря, переспросил Мазуз.
– Вдвоем, – Эван позволил себе улыбнуться. – Пошли на разведку с базы «Йосеф», со скал увидели ваших, Натан и говорит: «Давай проведем разведку боем».
– Так почему вы свернули с дороги? – глядя на него в упор, спросил Мазуз. – Почему обошли нашу засаду?
Эван плечами пожал – я, мол, человек маленький, так начальство решило.
«Странно, – подумал Мазуз. – А как же Гассан? Сейчас отправлю этого сосунка обратно в зиндан и позвоню Гассану, а заодно Диабу – пусть велит Мухлису наведаться в «Йосеф».
Он резко выпрямился и, прямо глядя Эвану в глаза, спросил:
– Значит, не знаешь?
– Нет, – подтвердил Эван.
Не успел он опомниться, как в воздухе сверкнул кулак Мазуза, больно ударило этим кулаком в губы, а плиточным полом – в затылок, и прямо над глазами очутился белый потолок, на фоне которого выросли два великана – большой великан Раджа и крохотный великан Аззам. Приняв эстафету у Мазуза, водрузившего свое упакованное в пятнистую форму тело на кушетку и оттуда с интересом наблюдавшего за происходящим, они провели профилактическую серию ударов ногами под ребра, после чего, словно в хорошо отрепетированном танце, сделали шаг один вправо, другой влево, а Мазуз, глядя на распростертого перед ним Эвана, повторил свой вопрос:
– Кто вас предупредил о засаде?
Конечно же, Гассан был террорист и враг, и не обнаружь его случайно рав Фельдман, сейчас все они по его милости пребывали бы там же, где Натан Изак. Но ведь вольно или невольно он спас им жизнь! Иудаизм в этом случае говорит однозначно – надо быть по гроб жизни благодарным такому человеку, какими бы мотивами тот ни руководствовался. Он явственно услышал робкий голос Гассана: «Значит, я теперь вам друг?» И неуверенный – рава Хаима: «В каком-то смысле – друг...» После чего собственный голос, подводящий итог: «А друзей – даже таких – не предают».
– О какой засаде? – невинно спросил Эван.
От следующего удара он потерял сознание.
* * *
Под ногами захрустела хвоя. Вдребезги измотанный отряд вошел в лес. Отдых, который людям устроил рав Фельдман, лишь расслабил их. Следовало дать им еще хотя бы часок поспать, и рав Фельдман, конечно же, собирался это сделать, но сначала нужно подойти как можно ближе к своему бывшему поселению. А люди меж тем еле передвигали ноги. Лишь весьма неюный Моти (Мордехай) Финкельштейн неожиданно для самого себя почувствовал бурный прилив сил. «Лес! – подумал он, глядя на косо растущие на буграх чахлые сосны. – Да разве это лес?!» Он вспомнил лес в окрестностях Нью-Йорка, куда группа молодых активистов «Лиги защиты евреев», руководимой достославным равом Меиром Кахане, ходила заниматься карате. Вспомнил зеленое буйство со всех сторон, ручьи, щедро вырывающиеся из-под земли... Хорошее было время! На большой полянке их было двадцать семь парней, жаждущих из тюфяков и хиляков превратиться в суперменов. В обрамляющих поляну кустах все переодевались в кимоно. Шестнадцатилетний Мордехай всегда удивлялся: ему казалось, что кимоно – это нечто другое, прежде всего, женский наряд. Но и сэнсэй – учитель, а говоря попросту – тренер, и ребята называли словом «кимоно» костюм, состоящий из белых полотняных штанов, белой куртки и пояса.
