С трудом узнала в одном из них Михаила. Хирург сказал, что операция прошла успешно, несмотря на "уже далеко не юношеский возраст пациента", как он выразился. Обещают уже вечером перевести в отдельную палату, где я его смогу навещать.
Мне его так жалко! Но расклеиваться нельзя. Врач сказал, что главное послеоперационное лечение — это хорошее настроение и жажда жизни. Настроение попытаемся создать: все от мала до велика рвутся его навестить, предупрежу, чтобы ходили, прочно надев на лица улыбки! Ну, а насчет жажды жизни — этого Михаилу не занимать.
Михаил. 1975, 5 августа
После операции дела явно пошли на поправку. Даже
аппетит появился. Боль конечно жуткая: будто кто топором рубанул, как при разделке туши.
Представляю, как измучилась со мной Мария! Она по два раза на день навещает меня, если бы не она, не знаю, как бы и выжил. К тому же она работает диспетчером: ко мне, как по графику, приходят мои дорогие "посетители": и Сережа с Игорем были, и Светлана приходила — какая она уже взрослая! Даже Олег нашел время приехать по каким-то якобы делам на день из Ленинграда, чтобы навестить меня. Были и Ксения с Виктором.
Да с такой командой мне ничего больше и не остается,
как безоговорочно поправиться!
Госпиталь, в котором я лежу, находится в Москве, недалеко от того места, где живет Сергей с Людой. Они настояли, чтобы Мария с Дашей это время жили у них, чтобы Мария не моталась каждый день из Ногинского Академгородка. Ну, да скоро меня обещают уже и выписать: врачи очень довольны моим состоянием.
Начал опять писать стихи. Стараюсь писать пободрее и с юмором, но, по-моему, какую-то тревогу за ерничаньем скрыть не удается. Однако Мария, прочитав, сказала, чтобы я показал свой стих и другим. Все, действительно, улыбались, когда читали. Правда, у меня подозрение, что это их Мария обрабатывает. Ведь не зря же говорят, что оптимист — это хорошо инструктированный пессимист! Одним словом, все, как партия велела!
Не раздастся стон Из сомкнутых губ… И последний стон Будет серо-туп…
Это будет… Будет?!
Но еще не пора! А пока разбудит Яркий луч с утра.
А пока в палате,
В проводах, как в змеях… Врач торчит в халате, Жизнь на пульсы меря…
Кровь течет по шприцу…
Монитор в зигзагах…
Мне б слегка побриться —
Да листок бумаги!
Напишу о вечном, Тайн сорвав покровы: О себе увечном,
И о вас, здоровых!
Мария. 1975, 7 августа
У нас с Михаилом сегодня очередная "ежемесячная
годовщина" нашей свадьбы. Получилось так, что в этот день я впервые принесла ему цветы, его любимые нарциссы. Он был просто счастлив!
Спустя какое-то время в палату вошла медсестра, принесшая небольшой букет прекрасных белых роз в какой-то импровизированной вазочке, и вручила цветы мне. Я была очень тронута тем, что Миша даже в таком состоянии не забыл про нашу дату. Он ответил, что никак не мог забыть этот день, поскольку у нас сегодня круглая дата: 250 месяцев со дня свадьбы. И правда, в октябре будет двадцать один год, а это 252 месяца, а сегодня август, т. е. два месяца долой!
Я смотрю, он весь в отца, про которого вспоминает все время: понапридумывал семейных праздников, помнит все дни рождения. Недавно послал Сергею телеграмму:
"Поздравляю с очередной годовщиной". Когда тот приехал к нам и спросил, что за юбилей имеет в виду Михаил, он ответил: "А ты забыл, когда ты защищал диссертацию?"
Видимо, это правда, что Платон Андреевич его добрый Бог, который помогает ему в трудные минуты и разделяет его радость в счастливые моменты его жизни. Может, такой Бог и нужен каждому из нас? И в то же время, может, это и есть та самая пресловутая "жизнь после смерти"? Ведь и правда, пока жива память…
Михаил. 1975, 7 августа
Сегодня опять у меня была Мария, принесла цветы к
нашему седьмому числу. А я со своим сюрпризом немного опоздал: попросил медсестру купить для меня небольшой букетик роз, но она принесла их мне, когда Мария уже была у меня. Но так получилось даже забавнее.
Отметили наше "двухсотпятидесятимесячье" со дня свадьбы. Как время летит!
Я не знаю, как мне благодарить судьбу за этот воистину бесценный подарок, который она подарила: за Марию!
В окошке госпитального окна
Застыло небо, будто серая стена.
Из неба — глаз твоих не выкроить, увы:
Не хватит глубины, голубизны и синевы…
Из неба ж глаз твоих — я вот построить смог Пространство, вечность да и собственный свой рок… В твоих глазах даль разбежавшихся дорог
И жизни неотмерянный покуда срок.
В твоих глазах — вся ты. А мир в тебе…
Так захотелось, видимо, моей судьбе.
……………………..
Ты входишь…
Мысль является одна:
Спасибо, жизнь,
что ты пока не вытекла до дна!..
Сережа. 1979, 17 сентября
Умер папа… Вчера была кремация, как он завещал…
К Марии мы приехали все: я, Люда, Светлана и Игорек.
Из крематория мы пошли с Марией и Дашей к ним домой…
Мария, рыдая, рассказала нам, что папа что-то плохо себя почувствовал, прилег на диван, а она пошла привести в порядок их небольшой садик перед окнами. Папа очень любил этот небольшой клочок земли, отгороженный густым кустарником шиповника. Иногда вечерами Мария с папой ставили на улице под окнами два маленьких складных стула, садились и наслаждались почти лесной тишиной: их дом стоит в конце березовой аллеи, упирающейся в лесок, за которым течет речка, где мы с папой обычно рисовали пейзажи…
Мария говорила про все это с подробностями, будто переживая еще раз те счастливые минуты своей жизни.
Она рассказала и про то, как папа называл моего дедушку, Платона Андреевича, своим Богом, своим ангелом- хранителем. Он и сам мне про это рассказывал. "Вот а теперь,
— сказала Мария срывающимся от плача голосом, — и у тебя, Сережа, появился ангел-хранитель… " Тут она опять разрыдалась, я обнял ее и стал успокаивать, как ребенка. Она уткнулась своим лицом в мою грудь и старалась, плакать молча, отчего ее плечи и спина содрогались еще сильнее.
Света с Дашей тоже разревелись. Один Игорь молча глотал слёзы…
Потом, немного успокоившись, Мария дала мне папину тетрадь с названием "Грустные стихи" и большую пухлую папку:
— Сережа, это папины стихи. Сделай себе копию на память о нем. Он был замечательный человек! В тетрадке стихи, которые он писал последние годы, а вот в этой папочке на листочках записаны стихи, которые твой папа дарил мне за время нашей долгой счастливой жизни… Да, я не оговорилась
— долгой, ибо жизнь меряется не годами, а теми добрыми делами, которые делают люди в своей жизни.
Сделай с них копии, а сами стихи привези мне обратно:
для меня они святы…
Тут она опять заплакала. Я опять стал ее успокаивать. Света с Дашей накрыли на стол, поставили чашки для чая. Мы сидели и молча пили этот чай. Наступил момент того удивительного единения людей, когда общее горе становится тем цементом, который потом на всю жизнь сплачивает этих людей воедино. Жаль, что не было с нами Олега: он находился во Франции на какой-то научной конференции.
Я открыл тетрадь и начал читать папины стихи. Даша со Светой подсели по бокам и мы все втроем погрузились в грустные философские размышления моего отца…
* * * * * Наступила весна, Чудом жизни звеня.
И с распятья, с креста
Тихо сняли меня…
Я простил вас, иуды,
Весь апостольский съезд:
Буду жив я покуда
На Голгофе мой крест. Буду жив я доколе Веру в правду хранят, И пока на престоле Проклинают меня.
И пока Магдалина
Ждет ночами меня…
Ведь за сумраком синим Вспыхнет всполох огня! Если верить, что будет За теменью свет —
Значит жизнь нас разбудит!
… А может, и нет… Может, зря я вознесся?.. Лучше б там, на кресте… Ведь и ты вот проснешься, А кругом — все не те! Может, лучше не верить
В вознесения бред?..
Где последние двери —
Возвращения нет…
* * * * *
В начале — вечный путь!
Конец его, как небыль. Волненье давит грудь. Глаза пронзают небо.
А там, вдали манит,
Как колдовской магнит,
Прекрасная вершина…
И распрямляешь спину, И мчишь во весь опор Без устали, без страха, Решая вечный спор Успеха против краха.
Но вот достиг высот, Застывши в упоенье: Дух схвачен от красот,
В ушах — восторга пенье! Но в путь зовет труба Солдата в день похода.
